Sindroma unicuma. Finalizi (СИ) - Хол Блэки

     - Прости, - обняла я Эр, представив испуг женщины, обнаружившей на кровати чучело вместо спящего человека. - Больше не сбегу.

     - Не сомневаюсь. За своим сокровищем ездила? Не прячь глазоньки. Горят ярче, чем у мартовской кошки. Не пойму, вроде бы тот же парнишка, что в стационаре жил, и вроде бы не тот, - задумалась медсестра. - Правда, недолго ночевал возле тебя. Эм дежурила, когда его в больницу увезли.

     - Это он, - кивнула я. - Перенес тяжелую операцию.

     - Бедняжка. Надеюсь, будет строжиться над тобой и отучит быть дитём.

     Согласна. Пусть воспитывает денно и нощно.

     Распрощавшись, Эр уехала, передав меня в руки персонала лечебницы.

     Чем занимались я и Мэл? Учились быть вместе, узнавали друг друга, проходили реабилитацию. Я - с утра и после обеда, а Мэл - трижды в день.

     Помимо лечебных процедур, начатых в стационаре, добавились занятия, развивающие моторику рук. Меня заставляли работать с мелкими деталями: бисером, бусами, элементами конструктора, мозаикой. Я создавала аппликации, лепила из пластилина, пыталась вышивать, плела макраме, собирала разрезанные на кусочки картинки, рисовала карандашами, красками и даже углем.

     Меня учили играть на пианино. Сперва предложили выбрать любой из инструментов, и я, поколебавшись, остановила выбор на классике жанра.

     Мою память, как и ум, тренировали домашними заданиями: заучиванием наизусть стихотворений и отрывков из текстов, решением математических и логических задач.

     Я вырабатывала твердость руки при письме, тренируя каллиграфический почерк. Отдельно ходила на занятия по расширению речевого запаса и оперированию словами, где подбирала рифмы, подыскивала синонимы и антонимы, разгадывала кроссворды и ребусы.

     Мне завязывали глаза, давали какой-нибудь предмет и предлагали описать его на ощупь и угадать. Или заставляли ходить босыми ногами по ножным ваннам, наполненным разными средами: теплой и холодной водой, песком, галькой, щебнем. В вынужденном отсутствии зрения обострялись прочие органы чувств.

     Куратор, следивший за реабилитацией, пояснил, что мелкая моторика тесно связана со зрением, памятью, речью, восприятием и вниманием. Чем лучше она развита, тем эффективнее работает нервная система. А еще от развития мелкой моторики зависит скорость реакции на внешние раздражители. Стимулирование же тактильных ощущений способствует быстрой ориентации, помогает абстрактному мышлению, развивает интуицию и чувствительность.

     Со мной проводили уроки по психоэмоциональному анализу. Учили слушать себя, своё настроение. Учили медитации, концентрации внимания. Также проводили занятия общего характера: о причинно-следственных связях, о законах логики, о теории случайностей и закономерностей, об эволюции, о пищевых цепочках, о макро- и микромире.

     Не сказать, что успехи были сногсшибательными. И раньше мои руки не отличались особым умением создавать шедевры, но все же "Чижик-пыжик, где ты был?", сыгранное указательным пальцем, приводило в неописуемый восторг преподавателя, который, в свою очередь, безостановочно хвалил ученицу, вдохновляя к новым свершениям.

     Мэл тоже не скучал. Все-таки он показал мне швы. Это же нонсенс - спать в одной постели с мужчиной и не задаться целью увидеть их.

     С большим вниманием я разглядывала розовые бугристые полоски и полумесяцы на запястьях. В каждом из порезов крылся свой смысл, в совокупности заинтересовавший смерть. Шрам внизу живота, ближе к паху выглядел красным и надувшимся. Мэл с неохотой пояснил, что кожа вроде бы срослась, но неведомые силы растягивают её и деформируют, пытаясь разорвать. Поэтому нужны специальные процедуры, размягчающие рубцы и снимающие натяжение.

     Мэл отмокал в ваннах со специальными добавками, и их состав постоянно менялся и дорабатывался. Он ходил на перевязки. Шрамы смазывали особыми мазями, обкалывали расслабляющими препаратами, закрепляли заживление с помощью глубокой обработки лазером и рассасывали рубцы, миллиметр за миллиметром преодолевая силу языческого обряда. Браслеты с рунами стали неизменным атрибутом на руках Мэла. Они оттягивали на себя темное заклятье, ослабляя его действие, и дважды в день их заменяли свежими - настолько велика оказалась мощь древнего ритуала.

     На следующий день по приезду на курорт для Мэла доставили спецпосылкой учебники по предметам курса, и он почитывал их, пересказывая мне освоенные параграфы. Не знаю, каким образом Мелёшину-старшему удалось заполучить книги, запрещенные к чтению вне институтских стен, и переправить в Моццо.

     Питались мы за тем же столом, который первоначально выделили для меня, неизменно в окружении охранников. Теперь компания телохранителей разрослась, и менялись они чаще. Человек пять или шесть - не упомнить каждого, да и зачем? Черноглазый и куряга с татуировкой на костяшках не появлялись. Я попросила Мэла походатайствовать перед отцом, чтобы их не наказывали. Они не виноваты в моем побеге.

     Мэл помолчал.

     - Их послужной список перечеркнут. Провалившихся исключают из особого подразделения. Таковы правила.

     - И что теперь делать? - ужаснулась я. - На какие шиши они будут кормить семьи?

     - Без работы не останутся, - заверил Мэл. - Разве что потеряют часть льгот и привилегий.

     С нами пытались завязать знакомство отдыхающие чинуши с супругами. Пройдя через кордон телохранителей, они здоровались, пожимая руку Мэлу, и одаривали меня вежливыми протокольными комплиментами. Их спутницы мило улыбались, поддакивая, но я вспоминала слова, невольно подслушанные в столовой в первый вечер, и в приветствиях высокопоставленных чиновников остро чувствовала фальшь и искусственность. Претило мне и то, что солидные дяденьки с пузиками чуть ли не сгибались в поклоне передо мной и Мэлом. И ведь элитные курортники знали, что отношения дочери министра и сына руководителя объединенных департаментов далеки от целомудренных, но ртов не открывали.

     О нас забыла и пресса. Как-то я захотела почитать, что пишут обо мне и Мэле. Он сказал одному из охранников, и с тех пор в "Апельсинную" каждое утро приносили свежие газеты с пылу, с жару. Журналисты задвинули историю обо мне, как о талисмане пострадавшего висоратства, на дальний план. Центральное место отводилось обсуждению перемен в политической жизни, и фамилия моего отца фигурировала наравне с Рублей. О Мелёшине-старшем тоже упоминали хвалебно как о дальновидном руководителе, сумевшем искоренить раздрай двух конкурирующих департаментов. Единожды обо мне сообщили скупыми строчками в хрониках: мол, прохожу реабилитацию на курорте, без названия оного.

     И все же казусы случались. Непонятным образом меня узнавали на улицах Моццо. Люди с восторженными лицами кидались, чтобы пожать руку, и охранники брали нас с Мэлом в кольцо, отгораживая от навязчивых поклонников.