Журнал «Вокруг Света» №12 за 1989 год - Вокруг Света

Ее отобрали у заирских браконьеров, пытавшихся всучить горилленка под Новый год французскому врачу в Рухенгери и выручить около тысячи долларов. Мне стало известно, что пленницу долго держали в сыром и темном сарае на границе парка у горы Карисимби и кормили хлебом, а изредка фруктами. Малышка была слаба и к тому же сильно простужена. Испугавшись людей, она немедленно спряталась под кровать и долго еще ныряла туда всякий раз, когда в комнату входил человек. Мы принесли ей свежий зеленый корм и много веток для гнезда.

Шесть недель понадобилось Бон-Анэ («Новогодней»), чтобы она достаточно окрепла и смогла играть на лужайках рядом с лагерем. Прошло еще шесть недель, и она стала ловко лазать по деревьям и добывать себе пищу, раздирая на части стебли сельдерея, сдирая кожицу с чертополоха и скатывая в шарики подмаренник. Как было приятно наблюдать за превращением больной пленницы в жизнерадостного детеныша!

К марту Бон-Анэ полностью выздоровела, и мы решили попробовать выпустить ее на свободу. Но сначала следовало отучить ее от готовой пищи, теплого ночлега и, главное,— от людей, которые окружали ее вниманием и играли с ней. Для этого на территории группы четыре вдали от Карисоке была устроена временная стоянка, состоящая всего лишь из небольшой палатки и спальных мешков. Там Бон-Анэ предстояло на протяжении четырех суток постепенно привыкать к дикой природе в обществе стажера Джона Фаулера и его африканского помощника.

В тот день, когда было решено выпустить Бон-Анэ на волю, все с самого начала пошло вкривь и вкось. Мало того, что лил проливной дождь, но и гориллы были не в настроении — затеяли ожесточенную схватку с неопознанной окраинной группой обезьян. Вряд ли можно было полагаться на то, что в этот день они примут Бон-Анэ. Возвращаясь к стоянке, мы с неохотой решили попытаться ввести ее на следующий день в группу пять. Попав в нее, Бон-Анэ оказалась бы на территории сравнительно безопасной от браконьеров, но, с другой стороны, уже прочно сложившиеся кровные связи могли бы затруднить процесс принятия детеныша с чужим генофондом.

Когда мы с Джоном вели Бон-Анэ к группе пять, мои недобрые предчувствия стали усиливаться, но они совсем не передавались малышке, которая с удовольствием сидела на загривке Джона. Добравшись до группы пять, скучившейся под моросящим дождем на южной стороне Високе, мы с облегчением отметили, что поблизости не было посторонних групп или серебристоспинных одиночек. Может быть, вторая попытка пристроить Бон-Анэ все-таки увенчается успехом?

Первой задачей было найти подходящее дерево рядом, чтобы у Бон-Анэ сохранялась возможность остаться с нами, если она испугается, или вернуться к нам, если ее не примут. Втроем мы забрались на высокое наклоненное дерево метрах в пятнадцати от горилл. Прошло минут пять, пока Бетховен узнал нас и издал короткий тревожный крик. Глядя на Бон-Анэ, он никак не мог понять, своя это горилла или чужая. Малышка в ответ уставилась на него так, словно знала старого самца всю свою жизнь.

Люди перестали существовать для Бон-Анэ. Она медленно высвободилась из рук Джона и стала спускаться по стволу к своим соплеменникам. Когда она проходила мимо меня, моя рука невольно потянулась к ней, как у матери, пытающейся защитить свое дитя от опасности. Затем, отчетливо поняв, что не надо вмешиваться в решение, принятое малышкой, я отдернула руку. Бон-Анэ спустилась к стоявшей под деревом самочке по имени Так. Обе гориллы нежно обнялись. Мы с Джоном переглянулись с сияющими улыбками, забыв все прежние опасения и сомнения.

Все, чего я боялась вначале, случилось. Эффи бросилась к Так. Обе самки стали бороться за малышку, тянули ее в разные стороны и покусывали. Бон-Анэ разоралась от боли и страха. Через десять минут я решила, что с меня достаточно. От моих намерений остаться сторонним научным наблюдателем не осталось и следа.

«А ну прочь отсюда!» — заорала я и спустилась с дерева на помощь бедняжке. Я передала ее Джону, и он забрался с ней еще выше на дерево. Эффи и Так вернулись к дереву и угрожающе уставились на нас, словно намекая, что вот-вот залезут и отберут Бон-Анэ.

Затем, к полному нашему изумлению, малышка снова высвободилась из рук Джона и вернулась к Так и Эффи. На этот раз я не пыталась остановить ее. Видно, Бон-Анэ твердо решила стать вольной гориллой. Все началось сначала: Так и Эффи возобновили истязания, а Бон-Анэ снова принялась орать. Мне было мучительно видеть жестокость самок и невыносимо слышать крики малышки. Шум заставил Бетховена примчаться к дереву с угрожающим рыком, Эффи и Так пустились наутек. Доверчивая Бон-Анэ направилась прямо к старому самцу, который с интересом обнюхал ее, но не раскрыл объятий. В это время снова полил дождь, и Бетховен повернулся спиной к малышке, стараясь укрыться от дождя в зарослях. Насквозь промокшая и дрожащая от холода маленькая Бон-Анэ прижалась к его массивной серебристой спине.

Когда дождь приутих, остальные члены группы опять стали подходить к маленькой незнакомке и обнюхивать ее. Присутствие детенышей, видимо, приободрило Бон-Анэ. Она забралась в самую середину, присела и стала невозмутимо есть. Мы почти потеряли ее из вида, когда гориллы окружили ее, стали важно похаживать вокруг и бить себя в грудь, как бы пытаясь вызвать у нее ответную реакцию. Вдруг среди животных появился Икар со сжатыми губами и разогнал малышню угрожающим жестом. Он направился прямо к Бон-Анэ и потащил ее за руку через заросли. Эффи и Так мгновенно оказались рядом, и все вместе стали издеваться над малышкой, сбивая ее с ног каждый раз, когда она пыталась встать. Крик малышки заставил Бетховена и остальных горилл кинуться к Икару, который тут же скрылся.

Моя благодарность Бетховену за его вмешательство скоро улетучилась. Не прошло и минуты, как старый вожак ушел вниз и стал кормиться сам по себе. Конечно же, возраст не позволял ему гоняться за Икаром. С уходом Бетховена Икар вернулся и вместе с Так снова принялся терзать Бон-Анэ. Нам с Джоном показалось, что они хотели как можно дольше растянуть мучения малышки ради собственного удовольствия. Наконец, Бон-Анэ бросила слабые попытки сопротивляться. Она легла на землю, перестала двигаться и издавать какие-либо звуки. Она признала полное поражение. Икар в последний раз схватил ее, потащил вниз и бросил на землю, завершив свое выступление короткой пробежкой и еще одной серией ударов в грудь.

Каким-то чудом Бон-Анэ удалось доползти до нашего дерева, но ей не хватало сил вскарабкаться на него.

Пораженная небывалой жестокостью горилл, я не сразу спустилась ей на помощь. Тем не менее мне удалось взять ее на руки и передать Джону до того, как Икар и Так вернулись к дереву и стали угрожающе смотреть на нас. Джон спрятал Бон-Анэ под куртку. Оставалось надеяться, что малышка звуками не выдаст своего присутствия. У меня не было никаких сомнений, что, услышь Икар ее голос, он залез бы на дерево и силой отнял ее у нас.

Целый час Икар и Так дежурили у дерева, издавая лающие или хрюкающие звуки при малейшем нашем движении. Шерсть на макушке самца стояла дыбом, и от него исходил резкий запах. Обе гориллы неоднократно позевывали, обнажая при этом все зубы и быстро раскачивая головами из стороны в сторону. У меня создалось впечатление, что они хотели напасть на нас, но не решались забраться на дерево, где сидело два человека. Я не припомню, чтобы когда-либо еще чувствовала себя столь беспомощной.

Вернувшись в лагерь, мы насухо вытерли Бон-Анэ и поместили ее обратно в клетку для сна, а рядом поставили коробку с фруктами. Раны ее оказались легкими, и она была рада снова попасть в привычную среду.

Через двадцать дней Бон-Анэ пришла в себя, и ее благополучно внедрили в группу четыре. Мы считаем, что только отсутствие в ней прочных родственных связей позволило малышке прижиться. Не прошло и часа, как Бон-Анэ встретилась с приемной семьей, а уже резвилась с Титом. Ему тогда было пять с половиной лет. Бон-Анэ наконец стала вольной гориллой.

Целый год Бон-Анэ жила в группе четыре, и ее защищали и ласкали все взрослые гориллы. К сожалению, жизнь среди людей в тепле, пусть и непродолжительная, ослабила защитные силы организма. Во время длительного периода ливней с градом малышка подхватила пневмонию, и спасти ее не удалось.

После смерти Бон-Анэ я часто спрашивала себя, стоило ли ее вообще выпускать на волю, и мой ответ на этот вопрос всегда был утвердительным. Можно было бы возразить, что на воле осталось всего лишь около двухсот сорока горных горилл — не лучше ли было отправить ее в зоопарк, где пленницу хорошо содержали, да и люди увидели бы это редкое животное. Но в зоопарках мира нет ни одной горной гориллы, выжившей в неволе, поэтому, если бы даже Бон-Анэ свыклась с такой жизнью, у нее не было ни малейшей возможности продолжить род. На воле такой шанс у нее был. Кроме того, Бон-Анэ умерла свободной.