Собственность государства (СИ) - Пекальчук Владимир Мирославович

Мы расселись вокруг стола, пришел ведущий – довольно импозантный джентльмен средних лет, пошла проверка камер и микрофонов, начали заходить и рассаживаться на местах напротив нас представители прессы. Еще несколько минут ушло на последние приготовления, а затем включилась надпись «в эфире» и пресс-конференция началась.

Вначале шло вступление, когда ведущий ввел телезрителей в курс происходящего, затем граф, периодически ссылаясь на Валлендела, расписал наши планы и перспективы. Потом минут двадцать вопросы задавались непосредственно ему, иногда лейтенанту.

В процессе я довольно быстро выделил из толпы журналистов высокую худощавую блондинку в белом деловом костюме. Разобрать, что написано на ее нагрудном значке, я не смог, но акцент выдал в ней уроженку Рейха. Присмотревшись и прислушавшись, я пришел к выводу, что это и есть Ирма фон Бунстер: хоть в зале присутствует еще пара журналисток с германским акцентом, длинная и худая только она, да и манера задавать вопросы аки наивная несмышленая девочка, как говорится, настораживает.

И вскоре я понял, что не ошибся. Как только общее количество вопрос пошло на спад, «длинная» активизировалась, весь зал как-то даже притих, предчувствуя, что главные, самые сильные, своеобразные и каверзные вопросы сейчас последуют от нее. В каком-то смысле, граф и лейтенант остались с ней лицом к лицу.

Но Ирма фон Бунстер, задав пару вопросов для отвлечения, перешла к атаке в самое уязвимое место:

- А могу я пообщаться напрямую с вашими бойцами, ваша светлость?

- Вы это и делали все время, - немедленно отреагировал Валлендел.

Фон Бунстер улыбнулась.

- Уверена, вы добросовестно заблуждаетесь, лейтенант, а не цинично лжете. Видите ли, я хочу пообщаться именно с бойцами подразделения, к которому вы имеете минимальное отношение. Как-нибудь на досуге попросите ваших бойцов честно ответить, считают ли они вас одним из них. Ответ вас удивит, если вы его не знаете. Так что, - обратилась она к графу, - вы позволите мне задать несколько вопросов бойцам, или они тут сидят просто для вида, не имея права открыть рот?

- Да сколько вашей душе угодно, - беспечно ответил Керриган, причем я даже не расслышал в его голосе ноток обреченности.

Журналистка обратила свой взор на нас.

- Скажите, пожалуйста, что вы чувствовали, когда проводили зачистки? Вначале некроманта, потом одержимого?

- В первый раз мы боялись пропустить обед. Во второй – спешили как можно быстрее закончить и вернуться в наши кроватки до того, как они остынут, - спокойно ответил я.

Зал встретил мою реплику жидкими смешками.

- Хм… Я не это имела в виду. Ваша служба трудна и очень опасна. Вот вы едете на зачистку, готовитесь рисковать жизнями за своих хозяев. Многие из вас пошли в специальное тактическое подразделение от полной безысходности, и большинство умрет молодыми. Что вы, выходец из самого низа, чувствуете, когда едете защищать знать, которая шикует за вашими спинами?

- Простите, я не совсем понял ваш вопрос. А что, по-вашему, я должен чувствовать?

- Ну, возможно, желание все бросить, дезертировать, перебраться в другую страну, где нет рабства и такого вопиющего неравенства, и там спокойно жить? Я, конечно, понимаю, насколько некорректно и наивно задавать этот вопрос в присутствии вашего хозяина, но сомневаюсь, что он позволит нам побеседовать с глазу на глаз.

- Ах вот вы о чем… Одно скажу точно: подобные мысли возникают у нас намного реже, чем у вроде бы свободных так называемых солдат Рейха.

- С чего вы взяли? – мой ответ явно сбил фон Бунстер с толку.

Я чуть подался вперед и сложил лежащие на столе руки в замок.

- Вижу, фрау… простите, как мне к вам обращаться?

- Ирма фон Бунстер. Можно просто Ирма.

- Как вам будет угодно, фрау фон Бунстер. Видимо, вы плохо понимаете суть так называемого «рабства» в Аркадии. Де-факто, рабства нет, это некорректный термин. Просто у нас считается, что некоторые права из разряда «неотъемлемых» могут быть переданы человеком другому человеку, причем только добровольно. Вы спросили – не хотим ли мы сбежать? А с чего бы нам хотеть, если мы все добровольцы?

Фон Бунстер наигранно задумалась.

- То есть, вы считаете, что такое общество, при котором один человек может владеть другим человеком – это нормально?

- Боюсь, вы действительно очень превратно все понимаете. Владения как такового нет. Есть определенные обязательства. Я подписался на определенный род занятий, который хоть и очень опасен, но может открыть мне перспективы, иным способом недостижимые. Да, я с самого низа, но меня это не устраивает. Вы упоминали про вопиющее неравенство? Вот мой друг, Вольфганг Гайдрих, он замечательный парень и ваш бывший соотечественник. Скажите, есть ли для него возможность, останься он в Рейхе, заполучить и себе красивую приставку «фон» к имени? Правильный ответ – «нет». У вас в Рейхе это практически невозможно, а у нас – пожалуйста. Если так выйдет, что он выживет и через несколько лет вы с ним встретитесь на пресс-конференции – вы будете должны обращаться к нему «сэр», а если ему очень повезет – то и «ваша светлость». Это у вас вопиющее неравенство, а у нас стать рыцарем или даже получить наследуемый титул может даже простолюдин с самого низа.

- Хм… Видите ли… Как вас зовут? – вкрадчиво осведомилась Ирма фон Бунстер.

- Александер Терновский, лидер подразделения, к вашим услугам.

- Видите ли, Александер, у нас приставка «фон» ничего не значит. Я не получаю никаких материальных привилегий и живу исключительно за счет гонораров, которые платит мне газета.

Я изобразил удивление и заинтересованность.

- Будет ли уместно полюбопытствовать, сколько зарабатывает журналист вашего уровня?

- В пересчете на ваши империалы – примерно шесть тысяч в месяц. И муж тоже журналист, получает столько же. Нам хватает, чтобы хорошо жить и растить двоих детей, и такая жизнь, в общем-то, доступна любому гражданину.

- Лжет, сука, - прошипел, не разжимая рта и зажав свой микрофон, Валлендел.

Я одобрительно закивал:

- Ну, можно сказать, что вы и один ребенок живете на двести империалов в день… Одежда, жилье, еда, все-все-все. Неплохо. Только знаете что? Я сегодня пообедал примерно на сопоставимую сумму, скушав в том числе и такие вещи, которые не то что прежде никогда не ел – даже не знаю, как эти деликатесы называются.

- На сто двадцать, - вставил слово Валлендел.

- Пусть сто двадцать. Если добавить завтрак и ужин – двести получится как минимум.

- Думаю, что понимаю ваш выбор, - кивнула журналистка, - сытая жизнь ценой ошейника.

- Опасаюсь, что не до конца понимаете. Тут еще надо иметь в виду, фрау фон Бунстер, что вы не на ровном месте обрели хорошую профессию. У вас были родители, которые обеспечили вам отличное образование. Вы против практики продажи самого себя? А давайте представим, что вы родились в Аркадии, и что вы круглая сирота. Живете впроголодь в приюте, в котором думаете больше о том, что бы покушать, а не про учебу. В этой ситуации спецшколы – ваша единственная стоящая перспектива. Вы продаетесь в так называемое рабство владельцу спецшколы, в этой спецшколе вы приобретаете кучу ценных навыков, востребованную профессию, манеры, массу личных качеств – от осанки и дикции до знаний этикета и пары языков – и из никому не нужной тощей оборванки превращаетесь в очень дорогой и востребованный персонал. Вас покупает дворянин и вы служите ему оговоренное в «купчем документе» число лет, обычно не более десяти. Живете в дворянском доме, ни в чем не нуждаетесь и ни о чем не беспокоитесь, ведь отныне обеспечение вас всем необходимым ложится на вашего хозяина. А по выслуге выходите на пенсию. И что мы имеем? Вы идете в спецучилище в двенадцать-пятнадцать лет, учитесь четыре-пять лет, затем служите лет десять – а потом вы свободны, обеспечены пожизненной пенсией, вам тридцать-тридцать пять лет, а иногда и меньше тридцати, вы образованны, обладаете многими ценными качествами и у вас нет никаких проблем с хорошей работой в придачу к пенсии. К тому же многие остаются в тех же дворянских Домах на той же должности, но уже как свободные люди и ценный, годами проверенный персонал. Ежегодно это становится лифтом на высокий уровень жизни для многих тысяч девушек.