Испивший тьмы - Замиль Ахтар

Я посмотрел на Тревора, истекающего кровью на лежанке, на его лице застыла гримаса боли. Он был из одного со мной моря душ, как и Мара, Ион и Хит.

– За ним присмотрит Хит.

– Но…

– Таково мое решение. Ступай искать Михея и Мару. Немедленно.

Ион кивнул и отправился выполнять поручение.

5. Михей

Я знал эти горы. Я ловил в местных реках лещей. Охотился на зайцев в лесах. Тогда я был сыном хозяина постоялого двора, но, признаться честно, никогда не чувствовал себя на своем месте, меняя белье для гостей. Мой дом – у полевого костра.

А сегодня моим домом будут холод и темнота. Мы углубились в пещеру, насколько посчитали разумным. Лошадей тоже пришлось вести с собой, хотя здесь не было для них травы.

Мы нашли ровное место, где можно улечься. Я развел костер из собранного хвороста. В мерцающих языках пламени танцевали наши тени.

Мару лихорадило. Дочь держала ее за руку, а мальчик помог ей устроиться поудобнее на траве и листьях, которые я собирался отдать на прокорм лошадям.

– Ангелы тебе помогут, мама, – сказала Ана.

– Прекрати, Ана, – ответила Мара.

– Что прекратить?

– Эту твою игру.

Она закашлялась.

Принцип помог ей выпить воды из деревянной миски.

Я наблюдал за ними, положив новый меч на колени. Должно быть, его наточили сегодня утром. У него был неудобный узкий, но длинный клинок, явно не предназначенный для обороны. Таким тонким клинком нельзя парировать удар длинного крестейского меча. Это оружие для того, кому не нужно защищаться, кто играючи убивает и идет дальше.

Честно говоря, не в моем стиле. Слишком по-восточному. Я предпочитал тяжелые доспехи и крепкую сталь. Мне нравилось принимать удары и наносить их в ответ с десятикратной силой.

Но такой стиль битвы выходит из моды. Как выяснил бывший владелец этого меча, одна крошечная пуля посмеялась над десятилетиями тренировок по фехтованию.

– Прекрати делать из своих молитв показуху, – сказала Мара дочери. – От этого только хуже.

– Ты не одобряешь? – спросил я.

Мара выпучила глаза, как испуганный лесной заяц:

– Я одобрила бы, будь это искренне. Но девочка лжет. – На ее лбу блестела испарина.

– Почему это?

– Она знает, что ты человек благочестивый, и хочет добиться твоего расположения, демонстрируя свою набожность, хотя сама нерелигиозна.

Я не благочестивый человек. Уже нет.

– Но зачем?

– Тогда ты нас не убьешь, – объяснила Ана и повернулась к матери: – Зачем ты ему сказала? Ты выжила из ума?

– Потому что мне надоел этот спектакль. – Мара закашлялась. – А ты не такая хорошая актриса, как думаешь.

– Но зачем же… Может, ты уже достаточно пожила, но я намерена прожить еще немного. Так что подумай обо мне.

– Уже подумала. И думаю гораздо чаще, чем ты можешь представить.

Мне не хотелось встревать в семейную ссору. Они явно знали, кто я такой, – наверное, Васко похвастался, что нашел меня. Я человек известный, с непростой репутацией. Кто-то меня любит. Многие ненавидят. И все боятся.

– Вам не нужно меня бояться. – Впервые в жизни я произнес такие слова. – Я не буду осуждать вас за благочестие или отсутствие оного. Будьте собой, насколько пожелаете.

– Ты должен кое-что знать. – Мара посмотрела прямо на меня. – Ты убил…

Ана схватила ее за руку:

– Молчи, мама.

– Пусть говорит. – Я положил меч на землю. – Продолжай. Кого я убил?

Принцип помог Маре выпить из чаши. Жар часто приносит ясность, словно сжигая гниль в наших умах и телах.

– Он был моряком. – Она вытерла с губ воду грязным рукавом. – Плавал от Нисибы до Киоса, заходя во все порты между ними. Плавание занимало три луны летом, а остаток года он проводил с нами.

Мара остановилась, чтобы передохнуть. Я гадал, где, когда и как убил того моряка.

– Он вырастил Ану, хотя в ней не его кровь, – продолжила Мара. – В его сердце хватало любви и для нее. Лучше человека и в райских дворцах не сыскать.

– Подлинный ангел, – согласился я. – И что же я с ним сделал?

– Он был в порту Диконди. – Ее голос стал тонким, как края моего клинка. – Подробностей я не знаю. Он не выжил после твоего нападения на остров.

Диконди не на пути из Нисибы в Киос, так что же там делал этот человек? Да и с чего винить меня? Я дал дожу Диконди все шансы сдаться. Он поклялся в верности Ираклиусу и этосианской церкви, а сам отдал порт Рыжебородому и ему подобным. Диконди часто становился базой, откуда Рыжебородый совершал набеги на наши берега, забирал наших детей в рабство, воспитывал их как янычар и девушек для утех.

Я честно предупредил дожа, что, если он нам не подчинится, мы нападем и захватим остров. Он решил, что я блефую, и предпочел взять золото Рыжебородого, а не соблюсти клятву. Напыщенное ничтожество…

Но Михей Железный не блефует. Вот почему я всегда плохо играл в карты.

А в битвах люди умирают, даже те, кому ты не хотел причинить вреда. Такова жизнь, я не могу нести за это бремя вины.

– Мне жаль, – сказал я. – По правде говоря, я о многом сожалею.

Даже не знаю, откуда взялись эти слова. Уж конечно, не оттого, что я почувствовал себя оскорбленным ее обвинениями. Но под всей злостью глубоко внутри скрывалась боль. Я не мог выразить ее словами, но она росла. Как будто меня зовет к себе смерть.

В глазах Аны заблестели слезы. Пусть тот человек и не был ее отцом, он относился к ней как к дочери. Бастард не может и желать большего.

– Одних сожалений недостаточно, – сказала Мара. – Ты должен ответить по справедливости за всех добрых людей, которых убил. Думаешь, помогая нам, ты что-то изменишь? Твои весы никогда не придут в равновесие.

– Как его звали? – спросил я.

– Ты не заслуживаешь даже того, чтобы произнести его имя.

У входа в пещеру послышался какой-то стук.

Я приложил палец к губам и жестом велел мальчику следовать за мной. Я схватил меч, а мальчик – аркебузу, и мы пошли к выходу.

Мы оба ступали бесшумно. И не зажгли факелы. Мы двигались по туннелю лишь в свете от костра, а потом свернули по памяти, пока не заметили тусклый свет далеких факелов.

Эти факелы держали двое мужчин, стоящих у входа в пещеру. Они были в простых рубахах без опознавательных знаков. Может, обычные путники в поисках крова, а может, люди Васко, которые нас ищут.

На поясах у них висели мечи в