Жизнь Марии Медичи - Элен Фисэль

Вскоре Жаклин д’Экоман вдруг арестовали по какому-то весьма странному обвинению и насильно отправили в монастырь.

В январе 1611 года Жаклин удалось выйти из монастыря, и она вновь предприняла попытку разоблачения заговорщиков. Только теперь она стала утверждать, что они поддерживали связь с людьми испанского короля.

Маркизу де Верней попытались подвергнуть допросу, но Ашилль де Арле, председатель суда, быстро закрыл дело, сказав:

– Доказательств слишком много, но избави нас Бог от доказательств такого рода…

После этого он приказал вновь задержать Жаклин д’Экоман. Через пятнадцать дней он вдруг подал заявление об отставке. А еще через четыре месяца, 30 июля 1611 года уже его преемник подтвердил законность ареста, приговорив лжесвидетельницу к пожизненному заключению в одиночной камере.

Таким образом, Жаклин д’Экоман «испытала на себе судьбу многих людей, по неосторожности решивших бросить вызов сильным мира сего»75.

Кстати, примерно об этом же сообщал в своих «Мемуарах» и некий уроженец Руана Пьер Дюжарден, именовавшийся капитаном Лагардом. Эти «Мемуары» были написаны в Бастилии, куда Дюжарден был брошен в 1616 году (отметим, что освободиться ему удалось лишь после окончания правления Марии Медичи). Так вот, этот Дюжарден – Лагард узнал о связях заговорщиков, находясь в Италии, откуда представитель испанского короля в Милане граф де Фуэнтес руководил тайными интригами, направленными против Франции. Приехав в Париж, капитан Лагард якобы сумел предупредить короля о готовившемся покушении, но тот не стал ничего предпринимать.

В «Мемуарах» Лагарда содержится масса деталей: о том, что он видел в Неаполе человека, одетого во все фиолетовое, – якобы этот человек говорил, что, «вернувшись во Францию, убьет короля»; Лагарду сказали, что этого человека зовут Равальяк, что он «служит герцогу д’Эиерноиу и привез сюда письма от него»76.

Более того, Лагард утверждал, что ему самому предложили поучаствовать в покушении на короля.

На эти свидетельства официальные власти также не обратили никакого внимания. Более того, Людовик XIII торжественно поклялся, что не будет производить новых расследований по факту смерти своего отца.

Историк Анри Мартен по этому поводу пишет:

«Согласно Дюжардену, Неаполь в то время был очагом заговоров против Генриха IV, и он был предупрежден об опасностях, которые ему угрожали. "Манифесты” д’Экоман и Дюжардена дошли до нас: не исключено, что они оба и делали Генриху IV заявления против герцога д’Эпернона; также возможно, что они примешали сюда Равальяка лишь для того, чтобы придать себе значимости. Судьба Дюжардена оказалась более счастливой, чем судьба д’Экоман: он некоторое время просидел в тюрьме, но Людовик XIII в 1619 году выпустил его на свободу и даже даровал ему пенсию. Возможно, он действительно заинтересовал короля, а может быть, это его фаворит де Люинь воспользовался обвинениями Дюжардена, чтобы использовать их в качестве оружия против д’Эпернона»77.

Не исключено, что Генрих IV и в самом деле пал жертвой «испанского заговора». В пользу этого предположения говорят настойчивые слухи об убийстве французского короля, ходившие за пределами страны еще до 14 мая. Говорит об этом и то, что в государственных архивах Испании чья-то заботливая рука изъяла важные документы, относившиеся к периоду от конца апреля и до 1 июля 1610 года.

Что французский король пал жертвой заговора, руководимого испанцами, впоследствии утверждали такие осведомленные лица, как герцог де Сюлли, личный друг и советник Генриха IV, а также кардинал де Ришельё. Последний, в частности, писал, что за несколько дней до рокового 14 мая в кулуарах шептались, что король будет заколот ударом кинжала, и «испанцы в Брюсселе передавали это друг другу по секрету»78.

Что же касается разговорчивой Жаклин д’Экоман, то ее в 1611 году, как мы уже сказали, снова бросили в тюрьму и предали суду. Однако процесс над ней принял нежелательный для властей оборот. Слуга некоей Шарлотты дю Тийе, которая была близка к маркизе де Верней и находилась в придворном штате королевы, показал, что не раз встречал Равальяка у своей госпожи. Это подтверждало свидетельство Жаклин, также служившей некоторое время у Шарлотты дю Тийе, которой ее рекомендовала маркиза де Верней. Судебное следствие тут же прервали, «учитывая достоинство обвиняемых».

У всех складывалось впечатление, что дело явно старались замять. Председатель суда в конце концов оставил свой пост, а на его место назначили близкого человека Марии Медичи. После этого высший суд вынес свое решение: с герцога д’Эпернона и маркизы де Верней снималось выдвинутое против них обвинение, а вот Жаклин д’Экоман в июле 1611 года была приговорена к пожизненному тюремному заключению. Заметим, что ее продолжали держать за решеткой и после падения Марии Медичи – настолько опасны были показания «лжесвидетельницы».

Историк Анри Мартен в связи с этим пишет:

«Герцог д’Эпернон и мадам де Верней, со своей стороны, стали утверждать, что их оболгали, и потребовали смерти своей обвинительницы. Процесс длился шесть месяцев и закончился оправданием всех, кого обвиняла д’Экоман, ее же саму приговорили к пожизненному заключению. […] Но в головах у многих остались большие сомнения»79.

Интересно, что примерно в это же время некий прево (королевский чиновник, обладавший судебной властью) из Питивье, преданный слуга маркизы де Верней, был арестован за то, что говорил об убийстве короля, когда оно еще не было совершено. Но во время суда его не удалось допросить, так как он был найден в камере задушенным.

Все эти факты выглядят так странно, что невольно напрашивался вывод: Франсуа Равальяк был лишь орудием в руках маркизы де Верней и герцога д’Эпернона, а возможно, и самой Марии Медичи, поскольку в конечном счете «инициатива прекращения судебного разбирательства в отношении подозреваемых исходила именно от нее»80. Кстати, а разве редки случаи, когда две соперницы мирятся, основываясь на обоюдном желании уничтожить мужчину, который их обманывает? Вне всякого сомнения, маркиза де Верней думала о том, что Шарлотта-Маргарита де Монморанси могла занять ее место (уже заняла – в сердце короля!) и при благопрятном стечении обстоятельств стать женой Генриха. Она не забыла ни одной из своих погубленных надежд. Разделяя с королем ложе, она люто ненавидела его. Разве этого недостаточно для вынашивания планов убийства?

Свои резоны были и у Марии Медичи.

В книге «Пять столетий тайной войны» специально исследовавший этот вопрос Ефим Черняк пишет: