Куратор - Оуэн Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так уходите вместе. Найдите себе новую работу, смените имена…
– Гид никогда не бросит своих щенков, – возразила Бет.
Она стояла, выпятив нижнюю губу, всем видом желая, чтобы подруга с ней заспорила, но Ди нечего было добавить. Ей пора было идти. Она подошла к Бет, поцеловала ее в щеку и попрощалась. Уходя, она слышала, как всхлипывает сзади Бетани, но не оглянулась.
Δ
Несколько мужчин и женщин гнали стадо черномордых овец по Университетской авеню. У ягнят на боках были намалеваны красные знаки имений, которым они принадлежали. Ни один из овечьих пастухов не носил зеленых нарукавных повязок: это были простые работяги, а не студенты или солдаты. Один точно был дворником, потому что погонял овец длинной метлой. Овцы испуганно блеяли и оставляли за собой на мостовой множество «орешков».
– Приходи на ужин, красавица! Тут на всех хватит! – окликнул Ди пастух.
Ди даже не посмотрела на него.
На трамвайной остановке собралась целая толпа ожидающих. Уличный певец с подвижным лицом пел под гитару ироническую песенку о Йовене, фабриканте, которого убил на улице министр свергнутого правительства:
– «Он был гордым, и лысым, и мертвым, Он был грубым, приземистым, мертвым. У него и друзей-то не было, – заявил Вести. – Правильно я его пристрелил». Но последнее слово осталось за безумцем. О да, последнее слово осталось за безумцем!
Обмирая от стыда и удовольствия, люди стояли с пунцовыми щеками, прикрывая ладонями рты. Они еще не привыкли к тому, чтобы такое распевали при всем народе.
В последней строфе говорилось, как горожане свергли правительство, а Йовен вознесся на небеса, но отказался есть амброзию с халтурно сделанных ангельских тарелок. В шляпу уличного певца полетели монетки, и он спел еще две песни, прежде чем наконец показался трамвай.
Однако вагоны были переполнены до отказа – головы торчали даже из открытых окон. Трамвай прошел мимо, не останавливаясь.
– Простите! Некому работать! Только экспресс! – прокричал вагоновожатый.
Чувство приятного единения, вызванное прозвучавшей песней, сразу испарилось. Остановка проводила трамвай отборными ругательствами, и некоторые из стиснутых в вагонах пассажиров не замедлили сочно ответить на прощанье.
Ди с усилием подняла тяжелые сумки и зашагала вдоль реки. Музей находился на восточном берегу реки Фейр, университет – на западном.
Она начала переходить Северный мост – по-простому Северюгу, один из двух консольных городских мостов, препоясывавших Фейр.
На том берегу мост соединялся с Великим Трактом, широким крюком огибавшим верхние городские округа. Там, среди холмов, стояли особняки самых богатых министров, промышленников и помещиков.
Слева от Ди, где Фейр круто сворачивала к ближним провинциям, длинное здание мирового суда заканчивалось у самой воды: крыша щетинилась каминными трубами, флагштоками и громоотводами.
Справа от Ди река катила свои воды на юг, к заливу. В двух милях отсюда ее пересекал Южный мост (в народе Южнила), ниже которого оба берега становились совсем пологими и шли почти вровень с водой. Там находились кварталы Лиса: издали темная масса тесно построенных домишек напоминала пятно плесени.
Легкий ветерок теребил завязки чепчика Ди и высушивал пот на ее шее. От тяжелых сумок ломило плечи. Ди поставила свою ношу и остановилась отдохнуть. Воздух был непривычно чист. На северо-востоке, дальше точки, где Великий Тракт пропадал среди холмов, в туманной дымке угадывались смутные очертания горных вершин. На юге, ближе к заливу, зелень Фейр разбивалась о темно-синюю чешую океана. И по всей этой разграфленной панораме взблескивали пятнышки серебра – это свет отражался от паутинно-тонких трамвайных проводов.
Ди не сразу поняла причину такой исключительной прозрачности воздуха. Из десятка заводов, выстроенных по берегам Фейр, ни один не работал. Фабричные трубы не дымили.
На мосту было почти безлюдно. Во всполошенных взглядах случайных прохожих читалась та же неуверенность, с которой они встречали вчерашнее утро, только сегодня рядом не было Роберта, который сказал бы им – все будет хорошо. Ди вспомнила слова Бет о предрассветном проходе кавалерии, вспомнила об отаре, которую гнали из города, вспомнила переполненный трамвай. Необходимо держать ухо востро на тот ничтожный шанс, что Роберт ошибся и ситуация начнет ухудшаться.
– Выбью за вас пыль, – сунулся к ней вихляющийся сумасшедший. Его черное пальто было выношено так, что швы побелели, а в руке он держал деревянную палку, служившую прежде ручкой метлы или лопаты. – Портьеры, ковры, что угодно. Выбиваю пыль за любую плату. Делаю что угодно за любую плату.
Ди много раз видела этого сумасшедшего и нередко гадала, поймал ли кто-нибудь его на слове. Сегодня утром он казался необычайно взбудораженным – глаза красные, грудь вздымается часто и сильно, палка стучит по брусчатке моста. Ди его не боялась, но вела себя с ним осторожно: проявить легкомыслие было верным способом стать такой же.
Она подхватила сумки и быстро зашагала вперед, обойдя безумного и избегая глядеть ему в глаза.
– Я знаю, что у вас есть пыль! – заорал он ей вслед. – Я выбью пыль за любую плату, мисс!
Δ
На середине Северюги шустрый уличный подросток играл в «мало-помалу». Долговязый – почти шести футов ростом, но на гладких щеках не заметно даже пушка. Ди решила, что ему лет пятнадцать-семнадцать. На балюстраде у его локтя высилась пирамидка камушков. Кепка была ему велика, и юнец залихватски сдвинул ее на затылок, где она чудом держалась. Жидкие огненно-рыжие волосы закрывали уши, а несколько вьющихся прядей доходили до подбородка.
Помощь шустрого пацана могла пригодиться. Малолетние воришки были в курсе всего и вся.
Поравнявшись с ним, Ди поставила сумки и непринужденно взяла один из камушков.
– Бери, не стесняйся, – иронически сказал рыжий. – Я для того и собирал подходящие биты и пёрся на середину моста, чтобы кто попало мог их цапать.
Играть в «мало-помалу» просто: бросаешь камни в воду, метя в проплывающий речной мусор, и зарабатываешь очки. Самое сложное – вести счет. Горячие поклонники этой игры, в основном уличные дети и опустившиеся игроманы, отдававшие предпочтение «мало-помалу» перед более утонченными состязаниями вроде игры в кости или собачьих боев, славились ожесточенными спорами, сколько очков принесло то или иное попадание; но в целом чем необычнее бросок, тем больше очков. Каждому игроку полагалось определенное число попыток – чаще три или пять. Если один из камушков попадал, допустим, в кусок плавника, это приносило всего-навсего очко, тогда как если удавалось задеть плывущий башмак, это тянуло на все три, а то и четыре очка. Если посчастливилось попасть в несомую рекой падаль, это приносило целых девять очков, а уж если в утопленника – это
