За Москвою-рекой. Книга 2 - Варткес Тевекелян

— Вроде нормально.

Почему вроде?

— Руководители нашего института продолжают твердить, что я скорее эмпирик, чем теоретик… Академик Соболев ворчливый, но справедливый старик и большой ученый, ему многое можно простить. Хуже с Мануйловым, — этот педант, сухарь, воинственный сторонник чистой теории… В общем, и у нас свои болячки, не говоря уже о мелких склоках на почве ущемленного самолюбия и ревности к чужим успехам…

— Да… Похоже, пройдет немало времени, пока люди не освободятся от всех этих страстей и страстишек…

— Может быть, мои шефы в чем-то и правы. Меня действительно всегда больше интересовали практические результаты научных экспериментов, чем теория. Кстати, я ведь хорошая жена: занялась технологией крашения синтетических волокон. Пока ничего путного не добилась, — крепкий оказался орешек!

— Это очень, очень важно! В век синтетики нет ни оборудования, ни нужных красителей — ничего. Всегда так: сперва создадим горы неведомого сырья, а потом ломаем голову, как его использовать. В красилке сплошной брак. Из трех-четырех партий пряжи сумели покрасить более или менее прилично одну. Остальные перекрашиваем в черный цвет… Знала бы ты, как все это надоело! К черту!.. Я всю жизнь тем и занимаюсь, что с кем-то воюю. Иногда подумываю — не пора ли бросить все, подыскать себе тихую пристань и там коротать остаток положенного времени…

— Одно только забыл — характер свой неугомонный! — Анна Дмитриевна ласково посмотрела на мужа.

— Характер, характер… Переделывать нужно такой характер, раз он жить мешает!

Анна Дмитриевна мягко улыбнулась:

— Это пройдет, дорогой. Ты просто устал. Отдохнешь, и все покажется в другом свете. Иди ложись, уже поздно, а я позанимаюсь еще немного…

Было далеко за полночь, когда она собрала книги и тетради и на цыпочках, чтобы не разбудить мужа, вошла в спальню. Власов, укрывшись простыней, крепко спал. Анна Дмитриевна улыбнулась: «Счастливый характер у человека, — может спать, что бы ни случилось!»

Она долго не засыпала, — лежала с открытыми глазами, думала. Вспомнила о тех временах, когда Власову было трудно, очень трудно. Но и тогда он не унывал, верил, что справедливость рано или поздно восторжествует. Сейчас он опять плывет против течения, ему снова трудно. Но он не отступает. Такой уж человек…

6

Сергей брился перед маленьким зеркальцем на кухне, когда туда вошел Леонид с полотенцем через плечо.

— Здорово! — весело сказал он и, склонившись над раковиной, стал так шумно и энергично умываться, что брызги полетели во все стороны.

— Морж, настоящий морж! — засмеялся Сергей. — Смотри, какие лужи вокруг.

— Ничего, подотру!..

— Поехали вместе на работу, а? — спросил Сергей, убирая бритвенный прибор.

— Зачем? Ты не маленький, дорогу знаешь…

— Не валяй дурака — лучше скажи честно: почему ты по утрам избегаешь меня?

— Избегаю? — Леонид немного смутился, но тут же ответил шуткой: — Если у тебя появилось непреодолимое желание коротать время в моем приятном обществе по утрам, то, разумеется, я чувствую себя польщенным!

Они позавтракали на скорую руку и вместе вышли на улицу.

— По некоторым данным, знакомство с красивейшей из женщин, пользующихся московским метрополитеном, продолжается, — сказал Сергей.

— Допустим…

— Не допустим, а точно!

— Ты что, агентуру завел?

— Когда имеешь дело с таким выдающимся конспиратором, как ты, не нужна никакая агентура: все и так видно по твоему поведению!..

На станции метро «Сокольники», как обычно, в этот утренний час народу было много. Пустой состав подкатил к широкой платформе. Леонид схватил Сергея за руку, затащил в третий вагон. Туда же вошла и Муза, в шелковом кремовом костюме. Сергей присвистнул про себя: серьезный случай, — не какая-нибудь смазливенькая простушка!.. Казалось, Леонид был счастлив уже от одного того, что мог стоять рядом с ней.

— Разрешите, Муза Васильевна, представить вам моего друга, Сергея Полетова, — не очень уверенно проговорил Леонид.

Молодая женщина внимательно посмотрела на Сергея.

— Очень рада, — сказала она, протягивая ему руку, — почему мы не встречались до сих пор?

— Видимо, ехали в разное время, — сказал Сергей, — здесь ведь решают минуты!

— Правда! — Муза улыбнулась, блеснули белые, ровные зубы. — Я была с вами знакома заочно. Леонид Иванович много рассказывал о вас…

— Что же он рассказывал?

— Только хорошее!

— Еще бы! — Сергей рассмеялся. — Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Раз я хорош, значит, неплох и сам Леонид! — Что-то знакомое было в этой женщине, и Сергей напрягал память, чтобы вспомнить, где он встречал ее.

Из метро они вышли все вместе.

— Я провожу Музу Васильевну, — тут недалеко, — и догоню тебя, — сказал Леонид. Ему хотелось остаться с нею наедине.

— Идет! — Сергей попрощался с Музой и некоторое время смотрел им вслед. Леонид, жестикулируя, что-то доказывал ей…

Вскоре он вернулся.

— Ну, что? — не без скрытой тревоги спросил он.

— Красивая, ничего не скажешь, — сдержанно ответил Сергей. — Только знаешь, Леня, она из породы хищниц…

— Что за чушь!

— Нет, не чушь. Ну, может быть, и не из породы хищниц, но женщина властная, знающая себе цену. Это вовсе не значит, конечно, что все эти ее свойства проявятся и по отношению к тебе. Под воздействием настоящей любви…

— С чего ты все это взял? — перебил Леонид.

— Да это ж по всему видно! По ее манере говорить, по сжатым тонким губам, по выражению ее красивых глаз… И, наконец, я инстинктивно почувствовал… И вот еще что, — только ты не бесись, пожалуйста! Не так давно я видел ее в обществе Никонова… Только сейчас вспомнил! Помнишь этого типа, главного механика главка, подручного твоего отчима?

— Еще бы не помнить Юлия Борисовича!.. Но ведь он осужден…

— Был осужден. Только он не из того теста сделан, чтобы долго томиться в заключении. Он ловкач, пройдоха, выкрутится из любого положения. Говорят, вместо трех просидел всего один год и вернулся. Сейчас этот делец и дамский угодник разгуливает по Москве как ни в чем не бывало. Посмотрел бы ты на него, — выхоленный, в шикарном костюме, прямо со страниц журнала мод!

Леонид молчал. Вид у него был подавленный.

Расстались они во дворе комбината. Леонид ушел к себе в конструкторское бюро, а Сергей завернул в партком, в маленький, довольно неуютный кабинет, обставленный старой мебелью. Сел, раскрыл записную книжку, куда заносил все дела, которые предстояло сделать за день:

«Договориться с директором о созыве собрания партийно-хозяйственного актива».

«Побывать в молодежном общежитии».

«Побывать дома у Астахова, — он тяжело заболел…»

Сергей достал авторучку, чтобы записать еще несколько неотложных дел, но в эту минуту вошел председатель фабричного комитета Капралов.

— Здравствуй, Сергей Трофимович. — Он устало опустился на стул. — Слыхал? Умерла сегодня ночью старая ткачиха Леонова. Ты ее знал?

— Еще бы не знать! Тетка Настасья с моей мамой в одной смене работала…

— Была здорова, ни на что не жаловалась. Вышла на пенсию и через полгода — готово… Врачи говорят, так бывает в результате нарушения привычного ритма жизни. Если их послушать, так и на пенсию уходить не нужно, — помрешь!

Зазвонил телефон. Власов вызывал их к себе.

У директора они застали двух девушек и молодого человека.

— Пополнение пришло к нам, молодые специалисты, — сказал Власов, приглашая Сергея и Капралова сесть. — Вот Нина, — она по специальности инженер-химик. Светлана — прядильщица, Валерий — ткач. — И обратился к полной краснощекой девушке: — Ну как, Нина, в цех сменным мастером или в лабораторию?

— В цеху работа трехсменная? — спросила та.

— Нет, ночную смену на отделочной фабрике мы давно ликвидировали, — ответил Власов.

— Тогда в цех сменным мастером…

— Вот и хорошо! А вы, Светлана, к станку, как говорят, или в ОТК?

— Сначала в ОТК, если, конечно, можно, — маленькая, веснушчатая Светлана смутилась, покраснела.

— Хорошо, так и запишем. Теперь ваша очередь, Валерий.

— Если можно, меня в ремонтную бригаду, — попросил тот. — А там видно будет…

— Почему вы так решили? — спросил Власов.

— Очень просто. Прежде чем работать мастером, инженером или даже начальником цеха, нужно хорошо узнать ткацкий станок, — как говорит мой отец, пощупать его собственными руками. — У Валерия оказался приятный бас.

— Правильное решение! — Власов с одобрением посмотрел на молодого инженера и, улыбаясь, спросил: — Скажите, Валерий, если, конечно, не секрет, вы пением не увлекаетесь?

— Еще как! — с готовностью ответил Валерий. — После десятилетки мечтал о консерватории, хотел стать профессиональным певцом, но отец не разрешил. Он считает пение баловством, хотя сам любит петь, а профессию ткача ставит выше всего, всю жизнь работал ткацким поммастером, и только недавно назначили его мастером.