Карл VI. Безумный король - Франсуаза Отран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Великая резня" августа
В очередной раз толпа напала на тюрьмы, чтобы окончательно избавиться от сидевших в них арманьяков. Большой Шатле был "взят штурмом со всех сторон", заключенных выбрасывали из окон "на землю", где бунтовщики разрывали их на куски. То же происходило и в Малом Шатле. В Бастилии Иоанн Бесстрашный пытался защитить находившихся там узников. Но ни его речи, ни его роты воинов не уняли ярость народа. В конце концов герцогу пришлось выдать на расправу десяток дворян и государственных служащих, скомпрометированных связями с предыдущим правительством. Ему было обещано, что эти люди будут дожидаться суда в тюрьме парижского прево, в Шатле. Но едва их туда доставили, как палач Капелюш казнил всех и бросил тела на улице. На следующий день грабежи, казни и расправы продолжились.
В связи с беспорядками и "большой резней", герцог Бургундский созвал ведущих парижских горожан, чтобы выступить против бунтовщиков. Как пишет Монстреле: "Упомянутые буржуа очень смиренно извинились перед упомянутым герцогом, сказав, что они очень сожалеют, и, что те, кто затеял эти беспорядки, были людьми низкого положения, стремившимися ограбить богатых и знатных людей, и просили, чтобы упомянутый герцог Бургундский соизволил оказать им помощь, и они пришли к нему как раз за этим". Итак, буржуа были согласны и оставалось только избавиться от бунтовщиков. Поскольку все они хотели сражаться с арманьяками, их зачислили в роты, осаждавшие Монлери.
30 августа "по приказу королевского Совета простолюдинам было приказано покинуть Париж, чтобы присоединиться к войскам осаждавшим Монлери". Но капитанам не было никакого дела до этих простолюдинов, и тем более они не хотели, чтобы расправа над дворянами, защищавшими Монлери, лишила их выкупа, о котором они уже торговались. Арманьякский гарнизон действительно предлагал "большие деньги", и бургиньоны готовились получив выкуп снять осаду. Кто знает, что они наговорили парижанам, но через десять или двенадцать дней их отправили обратно в город. Но когда они добрались до стен Парижа, то обнаружили, что ворота закрыта, и им пришлось пережидать две или три ночи в деревнях Сен-Жермен-де-Пре, Нотр-Дам-де-Шам и Сен-Марсель. Когда им, наконец, разрешили вернуться в город и "отправиться по своим домам", "главные зачинщики бунта", как их называл Монстреле, были арестованы, судимы и казнены. Народные волнения закончились.
Ритуал насилия
"Опасное время", как его позже назвали в Парижском Парламенте, продолжалось три месяца. Сначала народ восстал в поддержку бургиньонов и в течение всех дней волнений его ярость была направлена на арманьяков. Но кто бы ни был его противником — сборщики налогов, евреи, англичане или арманьяки, — ярость народа всегда была одинаковой и, подобно празднику насилия, разворачивала свой неизменный кровавый ритуал с криками и торжеством смерти, вплоть до того момента, когда, переступив определенную черту, должна была угаснуть.
Как маскарад, ярость переворачивала мир с ног на голову, выходя за все рамки разумного. Парижский Буржуа прекрасно это понимал, когда рассказывал о беспорядках, используя аллегории: "Тогда же поднялась Богиня Раздора, за каковой неотступно следовал Дурной Совет, и разбудила Гнев неистовый, и необузданное Желание и Ярость и Месть, каковые немедля вооружились всем, чем только могли, весьма низким способом вышвырнув прочь Разум, Справедливость, Благочестие и Сдержанность"…
Бунтовщики не выкрикивали боевых кличей солдат короля: "Нотр-дам!" или "Виват Бургундия!", а кричали в смятении "Измена!", "Убейте их всех!", "Они во Дворце! Убьем пленных арманьяков! Так мы обретем мир!", "Убить этих лживых арманьякских предателей! Клянемся Богом, ни один из них не уйдет этой ночью!". Независимо от того, предавали ли смерти виновного или невиновного, они сопровождали это словами: "Он мертв. С этим покончено!" А когда парижский прево обратился к толпе, и воззвал к "Состраданию, Справедливости и Разуму", в ответ он услышал только ругательство: "Пусть замолкнет, сир, скучное Божество, призывающее к этим вашим Справедливости, Состраданию и Разуму. Да будет проклят Господь, ежели он питает жалость к этим мерзким предателям, арманьякам, продавшимся англичанам, каковые заслуживают ее не более чем псы!"
Слухи, распространившиеся в городе, вызвали волну безумия: арманьяки продали королевство англичанам! Бунтовщики заявили парижскому прево: "Они нашили мешков, дабы топить и нас и наших жен и детей, и знамен для короля английского, и его рыцарей, дабы таковые знамена укрепить над воротами Парижа, после чего сдать город англичанам. Они же приказали изготовлять красные кресты, и наделали таковых много, дабы укреплять их на дверях, отличая кого следовало убить а кого оставить в живых. И черт побери, не говорите нам более о них, ибо клянемся кровью Господней, вам с нами не совладать!" Эти слова передает Парижский Буржуа, весьма объективный, если не беспристрастный свидетель.
Он же рассказывает о том, что в одной из комнат подвергнутого разграблению Бурбонского Отеля был найден бочонок "доверху наполненный капканами", а также знамя "на каковом был изображен дракон, изрыгающий кровь и огонь". Эта находка "разъярила их еще больше прежнего". Они тут же «принялись носить это знамя с собой по всему городу, бегая с обнаженными мечами, и вопя: "Вот знамя, каковое король английский отправил мерзким арманьякам, дабы им возвестить об участи нам приготовленной!"» Знамя с драконом было растоптано ногами, разорвано на части, и "каждый, кому достался таковой клочок, наколол его на острие своего меча или оконечность топора"… Все старые страхи вновь пробудились…
И вся старая ненависть тоже. Начиная с ненависти к иностранцам. Если бы в Париже еще оставались евреи, их бы непременно уничтожили. В отсутствие евреев прошел слух, "что все иностранцы должны умереть, то есть бретонцы, гасконцы, кастильцы и каталонцы, ломбардцы и генуэзцы".
"Смешался запах крови и роз"
Как на буйном пиру, нужно было пить и есть, больше, чем было разумно, и, несмотря на голод в городе, разбрасывать еду и разливать вино, пока оно не закончится. В июне, писал очевидец в письме, отправленном им в Труа, "посреди улиц пылали костры и устраивались пляски, стояли столы, заставленные едой", на тех же улицах, где трупы были свалены "в кучу, как свиньи в грязи". Как писал в своей работе Й. Хёйзинга, в результате бунта по городу распространился "смешанный запах крови и роз". Вскоре после падения арманьяков парижане в приходе Сент-Эсташ захотели создать братство Святого Андрея, покровителя Бургундии и бургиньонов. Притом "каждый, каковой желал принять в том участие, украшал себя венком
