Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Позволь испить воды из твоей ванны/ Позволь тебя в сухое полотенце завернуть / Позволь мне стать твоим спасителем ..!
И через минуту басом: – Мой старый парусник так стонет и кряхтит / Что пусто на душе от этих стонов /А потому еще раз нагружусь-ка алкоголем... Судя по всему, этот парень знает по куплету из разных песен. Он, очевидно, хочет, показать весь свой репертуар – и быстро, насколько это возможно, прыгает по песням:
- В Гонолулу, в стране Азорских островов / и в Самоа, где жарко / Там топают девчонки / Вечерами в город ..!
В этом месте все заорали: – Но как?
- Без рубашки, без штанов / Лишь с фиговым листочком! /Девчонки, девчонки! / Лишь с фиговым листочком!
Стоит только гармонисту сделать паузу, как начинает декламировать зампотылу:
- Мы готовы кричать «Ура!» / Коль нам поможет это..!
Его голос звучит замедленно, как в плохом граммофоне, и он спрашивает сидящих вокруг:
- Что происходит?/ Я не ворона каркать для начала/ Предсказав конец...
Тут ему на помощь приходит Старик:
- Мы стоим на коленях пред твоим престолом / Мы стоим пред тобой клянясь в верности.., – глубокий вдох, а затем: – А на переднем плане перед нами: Что вырастает, там на горизонте? / Чей это гордый корабль...? / И сотни думают тотчас: – Разве это не судно нашего императора? / Наш смелый «Метеор»...?
- Я говорю только: либо так, либо никак – орет один из сидящих боцманов. – Что тут чепухового?
- Значит, либо с бабами, либо без баб. Но все-таки не такой же беспорядок иметь как здесь – это моя позиция!
- Ты прав, – говорит второй боцман, громко отрыгивает и погружается в сон, с открытым от отрыжки ртом. Голова его откидывается назад, кадык высоко взметается, а откинутая назад шея так напряжена, что если бы кто-то сделал ему один всего лишь порез бритвой, то легко достал бы шейные позвонки.
Оркестр распался, потому что некоторые лейтенанты, потупив головы, начали петь церковные гимны. Они исполняют их довольно своеобразно, и гимны звучат душераздирающе, так как офицеры стоят и хором, нараспев поют:
- Лишь тот, кто любит только Бога / И уповает на Него / Во время оное получит чудо/ Презрев печали и нужду!
Старик заливается смехом так, что вместо глаз образовались щелочки. И он даже протирает их суставами указательного пальца. Затем вытягивает ноги, и глубже устраивается в своем кресле. Сложив руки перед животом, он сидит, напоминая монаха удовлетворенного роскошным ужином. Теперь хор лейтенантов старается перепеть группа боцманов. Но услышав припев песни гитлерюгенда с измененным текстом, начинают подпевать почти все:
- ... Мы будем продолжать маршировать / Даже тогда, когда дерьмо начнет падать с неба, / Мы хотим вернуться в Город затянутый илом / В Брест, лежащий у черта на куличках!
Лишь только поднимаюсь со своего места, направляясь к лестнице, т.к. просто хочу сходить в туалет, как меня тут же звонко шлепает ладонью промеж лопаток зампотылу:
- Ну, чувствуете себя как дома, как сверхчеловек, не так ли? – ревет он и выдыхает мне в лицо коньячный перегар.
При этом он так близко сует мне под нос наполненный коньяком стакан, что ничего не могу поделать, кроме как пригубить его, если не хочу чтобы коньяк пролился на мой френч. В следующий миг зампотылу уже забыл обо мне. Споткнувшись у стойки бара, он орет:
- Поехала моя бабуся в курятник на мотто-оции-кле, мотто-оции-кле..!
И поскольку никто не аплодирует, он сам начинает дико аплодировать себе. После чего опять орет:
- Проклятые свиньи, сказал старый лесник. А звали его Уго!
Затем в очереди на исполнение горланится песня о польской девушке:
- В одном глубоком пруду…
В кабинке туалета слышу, как двое громко разговаривают в умывальной:
- Наш Старик и этот его пропагандист, они же два кореша – ты это еще не усек, а?
Я резко протрезвел. Чтобы успокоиться, говорю себе: Все это только болтовня. Вульгарный жаргон.
«Кореша» – это звучит отвратительно.
Едва я вернулся в зал, мне орет кто-то прямо в ухо: – Фюрер прикажет – и мы слушаемся! И эти слова эхом отзываются троекратно в плотно стоящей группе: – ... мы слушаемся! Все это сопровождается безудержным хохотом. Старик делает страдальческое лицо, потом доносится его голос:
- Вымойте себе грудь! Рекомендую всем, за несколько минут вымыть себе грудь, приготовив ее к расстрелу – стоит только вас услышать парням из СД.
«Кореша», думаю снова – это звучит так же неприятно, как фраза «Каждая баба позволяет себе...», что трубил мне в ухо один дерьмовый торговый представитель, как результат своего жизненного опыта, когда он подобрал меня на шоссе и вез на своем драндулете в Лейпциг. Все, о чем я теперь постоянно думаю, это как представить себе такого носителя этого прозвища, а слово «кореш» остается у меня словно твердо отпечатанное – и нет никакого шанса избавиться от него. Старик еще глубже вжался в свое кресло. Каждый должен видеть, что он словно бы отсутствует в этот момент. Мол, в таком состоянии никто ничего не может услышать... Таким образом, вопрос о его ответственности отпадает сам собой. Мое удовольствие от этой вечеринки буквально испаряется.… Несмотря на обилие напитков и закуски, что-то не слышно более счастливого смеха. Очень напоминает прощальный прием пищи. Напускная робость Старика производит на меня жуткое впечатление – мне буквально сводит скулы. Хватит! Немедленно в постель! – приказываю себе, затем поднимаюсь по широкой каменной лестнице на второй этаж. У меня довольно помпезная комната с напоминающей роскошный дом кроватью с балдахином. Хотя стены толстые, ясно слышу поющий снова хор, и шум горланящих глоток перемежающийся криками ура, обрывками песен, странных трубных звуков и вдруг взрывающего мозг стука. Я думаю: Надеюсь, что это не моя голова. Звук такой, словно звучит разбиваемая на стапелях при спуске корабля на воду бутылка шампанского. Но громовой хохот успокаивает меня. Когда я наконец вытягиваю усталое за день тело, в голове начинается хоровод красочных картин – летящих то горизонтально, то вертикально. Не надо мне было пить так много. Я не привык. Никогда не пил столько. Хорошо, что я вовремя убрался из зала. В серебристом, болтающемся свинце в моей голове с невыносимым гулом стучит и ворочается гигантский валун. Он в тысячу раз больше моей головы. Прибавьте к этому сверкающие огни, вырывающийся шнурами блестящий фейерверк, горящие огнем тигли и резкий грохот пушечных выстрелов разрывающих голову толчков. И вдруг воцарилась тишина. Я с хрустом потягиваюсь и просыпаюсь. Пустота шумит в моей голове. Исчезли дрожь и гул. Окно моей комнаты высвечивается серым светом. Что же это было? В следующий момент слышу крики и, шатаясь, выползаю из постели. Не могу сориентироваться. Черт, где мои шмотки? Еще сильнее раздаются чьи-то крики. Мигом вспоминается отель, где ночью солдаты были убиты выстрелами. Эти крики звучат здесь как нападение. К окну – посмотреть, что происходит. Вместо серости рассвета в глаза летит пыль. Не пойму что от чего. Граната? Бомба? Только в брюках и рубашке скатываюсь вниз по лестнице во двор. Ничего не видно кроме пыли. А что это за дикий рев со всех сторон? «Прямое попадание!» доносится до меня. «Прямое попадание мне в рожу!» И снова: – Прямое попадание!
Куда запропастился чертов Старик?
В следующий миг пыль рассеивается, и в тусклом свете могу видеть, что здание сверху вниз сразу от портала, рассекла гигантская щель. И тут же слышу громкий крик:
- Там наверху висит койка!
Я напрягаю глаза, пытаясь проникнуть во мрак, но вижу не много. Затем, наконец, загораются два или три сильных фонаря. Теперь ясно вижу: К стене, напоминая ласточкино гнездо, прилипает двухъярусная кровать. Только эта одна стена еще стоит, остальные три словно испарились. В углу застрял треугольный кусок пола комнаты, а на нем кровать. Бомба разорвалась почти вплотную к ней, балдахином свисают лохмотья обоев. А в кровати кто-то лежит и не двигается. Не могу понять, неужели он все еще лежит в своей помятой кровати и спит.
- Он мертв? – слышу я вопрос.
- Не-а, – дрыхнет!
- Да ты чё? ...
- Приглядись!
- Чудо природы...
- Так точно! Ну, дает парень…!
Наконец доносится подтверждающий голос Старика:
- Прекратите орать! Он скатится прямо к нам в руки, когда проснется!
Старик ведет с десяток парней непосредственно под «ласточкино гнездо». Они должны подхватить этого человека, если будет необходимо. В темноте они бродят по развалинам, держа друг друга в пределах видимости, и то и дело доносятся их проклятия и ругательства, когда спотыкаясь, они стараются удержать равновесие.
- Давай, ищите стремянки! Здесь должно быть несколько стремянок! – Это был снова Старик.
- Вот, отлично! – Я слышу это сразу же после этого, потому что два человека уже нашли стремянки.
