Сочинения - Валерий Брюсов

(Нам хорошо ведь, не правда ли?)

Стоит ли жизнь, чтобы плакать об ней!

Улыбнись, как недавно,

Когда ты хотела что-то сказать

И вдруг покраснела, смущенная,

Спряталась мне на плечо,

Отдаваясь минуте банально-прекрасной.

А я целовал твои волосы

И смеялся. Смеялась и ты, повторяя:

«Гадкий, гадкий!»

Улыбнись и не плачь!

Мы расстанемся счастливо,

У подъезда холодного дома,

Морозною ночью.

Из моих объятий ты выскользнешь,

И вернешься опять, и опять убежишь,

И потом, наконец,

Пойдешь, осторожно ступая,

По темным ступеням.

Мать тебя дожидается,

Сидит, полусонная, в кресле.

Номер «Нивы» заснул на столе,

А чулок на коленях…

Как она вздрогнет, услышав

Ключ, затрещавший в замке!

Ей захочется броситься

Навстречу тебе, – но она,

Надвинув очки, принахмурится,

Спросит сурово:

«Откуда так поздно?» – А ты,

Что ты ответишь тогда, дорогая?

3

Холод ранней весны;

Темная даль с огоньками;

Сзади – свет, голоса; впереди —

Путь, во мрак убегающий.

Тихо мы идем по платформе.

Холод вокруг и холод в душе.

«Милый, ты меня поцелуешь?»

И близко

Видятся глазки за тенью слезинок.

Воздух разрезан свистком.

Последний топот и шум…

«Прощай же!» – и плачет, и плачет,

Как в последней сцене романа.

Поезд рванулся. Идет. Все мелькает.

Свет в темноту убегает.

Один.

Мысли проносятся быстро, как тени;

Грезы, спускаясь, проходят ступени;

Падают звезды; весна

Холодом дышит…

Навеки…

6–7 марта 1895

Белые клавиши

Белые клавиши в сердце моем

Робко стонали под грубыми пальцами,

Думы скитались в просторе пустом,

Память безмолвно раскрыла альбом,

Тяжкий альбом, где вседневно страдальцами

Пишутся строфы о счастьи былом…

Смеха я жаждал, хотя б и притворного,

Дерзкого смеха и пьяных речей.

В жалких восторгах бесстыдных ночей

Отблески есть животворных лучей,

Светит любовь и в позоре позорного.

В темную залу вхожу, одинок,

Путник безвременный, гость неожиданный.

Лица еще не расселись в кружок…

Вид необычный и призрак невиданный:

Слабым корсетом не стянут испорченный стаи,

Косы упали свободно, лицо без румян.

«Девочка, знаешь, мне тяжко, мне как-то рыдается.

Сядь близ меня, потолкуем с тобой, как друзья…»

Взоры ее поднялись, удивленье тая.

Что-то в душе просыпается,

Что-то и ей вспоминается…

Это – ты! Это – я!

Белые клавиши в сердце моем

Стонут и плачут, живут под ударами,

Думы встают и кричат о былом,

Память дрожит, уронивши альбом,

Тяжкий альбом, переполненный старыми

Снами, мечтами о счастьи святом!

Плачь! я не вынесу смеха притворного!

Плачь! я не вынесу дерзких речей!

Здесь ли, во мраке бесстыдных ночей,

Должен я встретить один из лучей

Лучшего прошлого, дня благотворного!

Робко, как вор, выхожу, одинок,

Путник безвременный, гость убегающий.

С ласковой лаской скользит ветерок,

Месяц выходит с улыбкой мигающей.

Город шумит, и мой дом недалек…

Блекни в сознаньи, последний венок!

Что мне до жизни чужой и страдающей!

21 августа 1895

ME EUM ESSE 1896–1897

Одиночеству тех дней

Новые Заветы

Как царство белого снега,

Моя душа холодна.

Какая странная нега

В мире холодного сна!

Как царство белого снега,

Моя душа холодна.

Проходят бледные тени,

Подобны чарам волхва,

Звучат и клятвы, и пени,

Любви и победы слова…

Проходят бледные тени,

Подобные чарам волхва.

А я всегда, неизменно,

Молюсь неземной красоте;

Я чужд тревогам вселенной,

Отдавшись холодной мечте.

Отдавшись мечте – неизменно

Я молюсь неземной красоте.

23 марта 1896

Юному поэту

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее – область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный со взором смущенным!

Если ты примешь моих три завета,

Молча паду я бойцом побежденным,

Зная, что в мире оставлю поэта.

15 июля 1896

…и, покинув людей, я ушел в тишину,

Как мечта одинок, я мечтами живу,

Позабыв обаянья бесцельных надежд,

Я смотрю на мерцанья сочувственных звезд.

Есть великое счастье – познав, утаить;

Одному любоваться на грезы свои;

Безответно твердить откровений слова,

И в пустыне следить, как восходит звезда.

26 июня 1896

Я действительности нашей не вижу,

Я не знаю нашего века,

Родину я ненавижу, —

Я люблю идеал человека.

И в пространстве звенящие строки

Уплывают в даль и к былому;

Эти строки от жизни далеки,

Этих грез не поверю другому.

Но, когда настанут мгновенья,

Придут существа иные.

И для них мои откровенья

Прозвучат как песни родные.

8 июня 1896

Мучительный дар

И ношусь, крылатый вздох,

Меж землей и небесами.

Е. Баратынский

Мучительный дар даровали мне боги,

Поставив меня на таинственной грани.

И вот я блуждаю в безумной тревоге,

И вот я томлюсь от больных ожиданий.

Нездешнего мира мне слышатся звуки,

Шаги эвменид и пророчества ламий…

Но тщетно с мольбой простираю я руки,

Невидимо стены стоят между нами.

Земля мне чужда, небеса недоступны,

Мечты навсегда, навсегда невозможны.

Мои упованья пред миром преступны,

Мои вдохновенья пред небом ничтожны!

25 октября 1895

Давно ушел я в мир, где думы,

Давно познал нездешний свет.

Мне странны красочные шумы,

Страстям – в душе ответа нет.

Могу я медлить миг мгновенный,

Но ввысь иду одной тропой.

Кто мне шепнул о жизни пленной?

– Моя звезда! я только твой.

25 января 1900

Il bacio [285]

Есть древняя чистая ласка,

Прекрасней, чем буйная страсть:

Есть ласка святая, как сказка,

И есть в ней нездешняя власть.

Ее неземное значенье

Не тот на земле разгадал,

Кто, в дикой игре наслажденья,

Любовницы грудь целовал;

Не тот, кто за дымкой прозрачной

Ловил очарованный взгляд

И после в уста новобрачной

Вливал обольстительный яд.

Но кто уловил, хоть однажды,

Таинственный зов чистоты, —

Ничем не обманет он жажды

Своей озаренной мечты.

Он будет блуждать и томиться,

Искать отражений во мгле,

И прошлому свету молиться,

И жить неземным на земле.

Но в нашем вседневном тумане

Мечтам повторения – нет,

И только за гранью желаний

Мы встретим желанный ответ!

27 ноября 1895

По поводу CHEFS D'ŒUVBE

Ты приняла мою книгу с улыбкой,

Бедную книгу мою…

Верь мне: давно я считаю ошибкой

Бедную книгу мою.

Нет! не читай этих вымыслов диких,

Ярких и странных картин:

Правду их образов, тайно великих,

Я прозреваю один.

О, этот ропот больных искушений,

Хохот и стоны менад!

То – к неземному земные ступени,

Взгляд – до разлуки – назад.

Вижу, из сумрака вышедши к свету,

Путь свой к лучам золотым;

Ты же на детскую долю не сетуй:

Детям их отблеск незрим!

Так! не читай этих вымыслов диких,

Брось эту книгу мою:

Правду страниц ее., тайно великих,

Я, покоряясь, таю.

15 июля 1896

Отреченного веселья

Озаренная печаль:

Это – ласковая келья,

Кропотливая медаль.

И, за гранью всех желаний,

Бледно-палевая даль:

Это – новых испытаний

Несказанная печаль.

17 марта 1896

Видения

Весна

Белая роза дышала на тонком стебле.

Девушка вензель чертила на зимнем стекле.

Голуби реяли смутно сквозь призрачный снег.

Грезы томили все утро предчувствием нег.

Девушка долго и долго ждала у окна.

Где-то за морем тогда расцветала весна.

Вечер настал, и земное утешилось сном.

Девушка плакала ночью в тиши, – но о ком?

Белая роза увяла без слез в эту ночь.

Голуби утром мелькнули – и кинулись прочь.

8 января 1896

На бульваре

С опущенным взором, в пелериночке белой,

Она мимо нас мелькнула несмело, —

С опущенным взором, в пелериночке белой.

Это было на улице, серой и пыльной,

Где деревья бульвара склонялись бессильно,

Это было на улице, серой и пыльной.

И только небо – всегда голубое —

Сияло, прекрасное, в строгом покое,

Одно лишь небо, всегда голубое!

Мы стояли с тобой молчаливо и смутно…

Волновалась улица жизнью минутной.

Мы стояли с тобой молчаливо и смутно.

22 апреля 1896

Мгновение

Один ее взгляд ярче тысячи звезд!

Небесный, алмазный, сверкающий крест, —