Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Врачи послали его сначала в Вентнор на острове Уайт, а затем в Алжир. Он прибыл туда 20 февраля 1882 г., но вследствие холодного переезда опять схватил в пути воспаление легких. К несчастью, эта зима и весна в Алжире были более дождливы и суровы, чем когда-либо. Не лучшие результаты получились и в Монте-Карло, куда Маркс переселился 2 мая; он приехал после сырого и холодного переезда с простудой, и там все время упорно стояла дурная погода.
Его состояние здоровья улучшилось только тогда, когда он поселился в Аржантейле у супругов Лонге. Этому немало способствовала жизнь в семье, и, кроме того, Маркс с успехом лечился от застарелого бронхита серными источниками соседнего Энгьена. Его состояние здоровья улучшило потом и шестинедельное пребывание в Вэвэ на Женевском озере, куда он поехал затем с дочерью Лаурой. Когда он в сентябре вернулся в Лондон, то выглядел очень бодрым и часто поднимался без труда с Энгельсом на Гэмпстедский холм, расположенный футов на триста выше дома, где он жил.
Маркс собирался снова приняться за свои работы, так как врачи позволили ему провести зиму, правда, не в самом Лондоне, но в одном из южных английских приморских городов. Когда начались ноябрьские туманы, он отправился в Вентнор, но там, как весною в Алжире и Монте-Карло, оказались туманы и сырость. Он снова простудился, и вместо укрепляющего движения на свежем воздухе ему пришлось сидеть взаперти дома. О научных занятиях нечего было и думать, хотя Маркс проявлял еще живой интерес к научным открытиям, даже таким, которые выходили из более тесного круга его работ, как, например, к опытам Депрэ на мюнхенской электрической выставке. В общем, в его письмах обнаруживалось подавленное и унылое настроение. Когда в молодой рабочей партии Франции стали проявляться неизбежные детские болезни, он был не удовлетворен изложением его мыслей его зятьями: «Лонге говорил как последний прудонист, а Лафарг — как последний бакунист, черт бы их побрал». Тогда именно у него вырвалось то крылатое слово, за которое так ухватились потом все филистеры, — что сам он, во всяком случае, не марксист.
Затем, 11 января 1883 г., последовал окончательно сразивший его удар: неожиданная смерть его дочери Женни. Уже на следующий день Маркс вернулся в Лондон с серьезным бронхитом, к которому присоединилось воспаление гортани, делавшее почти невозможным глотание. «При всем его умении переносить со стоическим мужеством величайшие боли, он теперь предпочитал выпить литр молока (которое ненавидел всю свою жизнь), чем принять твердую пищу». В феврале образовался нарыв в легком. Лекарства не оказывали уже никакого действия на тело, напичканное в течение пятнадцати месяцев всякими медикаментами; они ослабляли только аппетит и расстраивали пищеварение. С каждым днем больной заметно худел. Но врачи еще не отказались от всякой надежды, так как бронхит почти уже прекратился, а глотание сделалось более легким. Но конец наступил неожиданно. 14 марта около полудня Карл Маркс скончался тихо и безболезненно в своем кресле.
При всей своей скорби об этой незаменимой утрате Энгельс находил утешение в самой неожиданности смерти. «Искусство докторов, быть может, обеспечило бы ему еще несколько лет прозябания, сохранило бы ему жизнь беспомощного человека, умирающего, к вящему торжеству врачей, не сразу, а постепенно. Но этого наш Маркс никогда бы не перенес. Жить, зная, что у него столько неоконченных работ, испытывая танталовы муки от желания закончить их и невозможности работать, — это было бы для него в тысячу раз хуже, чем тихая смерть, выпавшая на его долю. „Смерть — несчастье не для того, кто умирает, а для тех, кто остается в живых“, — говорил он часто словами Эпикура. Видеть этого сильного, гениального человека ведущим, как развалина, растительную жизнь, к вящей славе медицины и на издевательство филистеров, которых он в годы своих сил так часто разбивал в пух и прах, — нет, в тысячу раз лучше то, что случилось; в тысячу раз лучше снести его прах туда, где покоится его жена».
В субботу 17 марта Маркс был похоронен возле своей жены. Семья тактично отказалась от «всякого церемониала», который был бы резким противоречием всей жизни Маркса. Только несколько преданных друзей стояли у открытой могилы: Энгельс с Лесснером и Лохнером, двумя старыми товарищами Маркса еще по коммунистическому союзу; из Франции приехали Лафарг и Лонге, а из Германии — Либкнехт; наука была представлена двумя первоклассными учеными, химиком Шорлером и зоологом Рэ Ланкастером.
Последнее прощальное приветствие своему мертвому другу произнес Энгельс по-английски. Он в кратких, искренних и правдивых словах выразил все, чем был и останется Маркс для человечества, и этими словами Энгельса мы заключаем наш труд:
«14 марта, в три четверти третьего пополудни, перестал мыслить величайший мыслитель современности. Через две минуты после того, как его оставили, мы его нашли спокойно уснувшим навеки в своем кресле.
Мы не можем измерить того, что потеряли в его лице борющийся европейский и американский пролетариат и историческая наука. Очень скоро почувствуется пробел, оставшийся со смертью этого великана.
Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органической природы, Маркс открыл закон развития человеческой истории. Он открыл тот простой факт, до того скрытый под покровом идеологических рассуждений, что люди прежде всего должны есть, пить, жить и одеваться и лишь после того могут заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. п.; что поэтому производство непосредственных материальных жизненных средств и соответственная ступень экономического развития народа или периода времени составляют основы, из которых развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления соответственных людей; и в них они находят свое объяснение, а не наоборот, как полагали до сих пор.
Но этим еще не все сказано. Маркс открыл также специальный двигательный закон современного капиталистического способа производства и созданного им буржуазного общества. С открытием прибавочной стоимости сразу пролился свет в эту область, в то время как все прежние исследования как буржуазных экономистов, так и социалистических критиков бродили во тьме.
Двух таких открытий было бы достаточно для целой жизни. Счастлив тот, кому удалось сделать хоть одно такое открытие. Но в каждой отдельной области, которую подвергал своему исследованию Маркс, — а таких областей было
