Точка кипения - Фрэнк Лин

– Жалеешь себя, да? Поэтому решил поискать утешения в объятиях Марти?

– Ни в чьих объятиях я утешения не ищу. Сколько раз повторять? Я связался с ней только после ее просьбы помочь отцу. Если ты не забыл, я зарабатываю на жизнь именно этим.

Человек в деревенском костюме презрительно ухмыльнулся, а мама с пониманием заметила:

– По моим наблюдениям, некоторые статьи Жанин уж очень тенденциозны.

– Что ты имеешь в виду, мамаша? – сурово вопросил Пэдди, не выносивший, чтоб ему перечили.

Я рассмеялся прямо ему в лицо. Жанин давно бы уже сожрала его с потрохами, но моя мать относилась к старомодному разряду терпеливых жен. Однако, если уж она не соглашалась с мужем, ее было не сломить.

– Я имею в виду, Тупица Пэдди Кьюнан, – хладнокровно проговорила Эйлин, – что Жанин занимает слишком агрессивную позицию в борьбе полов. И Дейвид говорит нам правду об их отношениях.

Сначала Пэдди глядел на Эйлин, потом перевел взгляд на меня и покачал головой.

– Какого черта! – проворчал он. – Я собирался чинить крышу.

Эйлин схватила его за рукав куртки.

– Нет, – сказала она твердо, – сейчас ты побудешь здесь и поможешь Дейвиду. Марти Кинг имеет такое же право на его помощь, как любой другой клиент. У бедняжки было трудное детство. А крышу ты уже чинил на прошлой неделе.

Пэдди присел и тяжело вздохнул:

– Ладно, выкладывай, зачем пришел.

Я и сам тяжело дышал. Эйлин поспешила на кухню и вернулась с двумя чашками кофе, когда мой пульс уже пришел в норму.

– Ты ведь служил в Манчестере, когда Кинга осудили, – сказал я как можно спокойнее. – До тебя не доходили хоть какие-нибудь слухи о том, что дело нечистое?

– Сейчас не знаешь, кому верить, – проговорил Пэдди, печально качая головой. – Как ни откроешь газету, обязательно наткнешься на статью об очередном деле, переданном в высший апелляционный суд.

– Скажи, отец, ведь это Джонс оглушил Кинга и убил того полицейского?

– Не уверен, – ответил Пэдди, но подбородок у него задрожал. – Мик Джонс как никто другой был заинтересован в том, чтоб бандиты гуляли на воле, а не сидели в тюрьме.

– Но ему нужны были осужденные, хотя бы для того, чтоб не потерять доверие коллег. Существует ли вероятность, что это он, а не Кинг убил тех твоих?

– Если бы несколько лет назад кто-то посмел заявить, что английский полицейский стрелял в людей, его бы упрятали в дурдом, – а в наше время? Твоя догадка имеет право на существование. Мне это кажется маловероятным, и даже теперь тебе придется попотеть, чтобы заставить апелляционный суд в это поверить. Хотя они там готовы верить всему, что бросает тень на полицию.

– Ну хорошо, – сдался я. – Давай сделаем по-другому. Предположим, что неизвестный или неизвестные совершили два убийства.

– О да, – скептически кивнул Пэдди, – в последнее время только они и совершают все преступления.

– Суд должен был доказать виновность Кинга, а не Кинг – свою невиновность. Адвокат Кинга дает понять, что слушание велось не по правилам, и защитник этому не воспрепятствовал.

– Старый прием, – хмыкнул Пэдди. – Открываем дело по факту некомпетентности защиты? А известно ли тебе, что теперь существует лишь одно основание для апелляции – сомнительность приговора. Приговор может быть обжалован потому, что на суде были представлены не все имевшиеся на тот момент свидетельства…

– Дело не только в этом. Деверо-Олмонд рассказал об инциденте, который произошел в день суда.

– Продолжай.

– Во время перерыва на обед один из присяжных, вернее, одна дама зашла перекусить в паб недалеко от здания суда. Там она случайно услышала разговор между Макмэхоном и Деверо-Олмондом. Первый, ни о чем не подозревая, говорил, что у Кинга есть только один шанс: признаться в непреднамеренном убийстве, которое он совершил, действуя автоматически, как бывший десантник, в целях самообороны. На что Деверо-Олмонд ответил, что Кинг ни за что на такое не согласится.

– И что же дальше?

– Дама пересказала услышанное судебному приставу, после чего судья вызвал в свой кабинет Макмэхона и прокурора. Деверо-Олмонд был уверен, что Макмэхон добьется повторного слушания дела, но этого не произошло. Он согласился с предложением судьи и прокурора поговорить с присяжной и убедить ее в том, что услышанные ею слова – только предположение и что она не должна принимать их во внимание. Слушание возобновилось после перерыва. Деверо-Олмонд подозревает, что Макмэхон был уверен в виновности Кинга, поэтому не нажал на полицию и судебных экспертов, чтобы получить дополнительные сведения по делу.

Пэдди перекосило от отвращения.

– Прелестно… Макмэхон то потом пошел на повышение и дорос до министра внутренних дел.

– И что?

– А то, что тебе придется доказывать не только то, что адвокат Макмэхон проявил вопиющую некомпетентность, но и то, что министр Макмэхон не соответствует занимаемой ныне должности.

– Но доказательства действительно есть. Деверо-Олмонд говорит о том, что Макмэхон почти не допросил Самима, судебного эксперта.

– Значит, Макмэхон посчитал, что у доктора Самима есть данные, о которых суду лучше не знать. Послушай, Дейвид, ты копаешься в деле, которому двадцать лет, и надеешься что-то откопать? Сколько бы она тебе ни платила, этого недостаточно.

Я, вероятно, невольно улыбнулся.

– Она не платит! – понял отец. – Тем более, забудь об этом, несчастный! Как говорится, задаром работать – воров плодить. Пусть делом Кинга занимается специальная криминальная комиссия – она для этого и создана.

– Он не станет туда обращаться.

– А тебя почему это беспокоит? Опять ретивое взыграло?

– Нет!

– Да! Нравится тебе, что ли, полицейских чернить?

– Вовсе нет.

– Что тогда? Хочешь сделать то, чего мне не удалось, – свести счеты с Миком Джонсом?

Я пожал плечами и поднялся. Честно говоря, я и сам точно не знал, зачем я взялся за дело Кинга. Может, мой старик и прав, но меня попросили о помощи, а я до сих пор не могу найти благовидного предлога для отказа.

Я поцеловал мать, извинился за короткий визит и уехал.

13

Задаром работать – воров плодить, сказал мой отец. Я рассуждал иначе: назвался груздем – полезай в кузов. Отъехав подальше от родительского дома, я вытащил конверт с письмом Мортона В.И. Деверо-Олмонда. Судя по адресу, он обитал неподалеку, и мне было удобно заехать к нему, все равно по дороге.

Рядом со входом в особняк из красного кирпича находился гараж на две машины. У гаража стоял новенький блестящий «даймлер» с откидным верхом. Из дома открывалась прекрасная панорама на ближайшие поля и холмы, а прямо к нему прилегал ухоженный сад. Чудное место, но не по мне: зимой этот престижный пригорок продувается насквозь. Хозяин, судя по всему, нашел общий язык с местным климатом: его сад с бархатным ковром зелени и разноцветными клумбами напоминал настоящий оазис.

Я позвонил в дверь. Крыльцо украшали две медные пушечки, которыми обычно дают старт морской регате. Интересно, думал я, рассматривая их, не противоречит ли это новому закону об огнестрельном оружии. Я бы не удивился, если бы в дверях появился индиец в чалме, но передо мной предстало недружелюбное блеклое лицо пожилой женщины.

– Могу я видеть господина Деверо-Олмонда, – попросил я, тщательно проговаривая каждый звук. – Дело касается одного из его бывших клиентов.

Она недовольно скривилась, будто я убеждал ее вступить в ряды «Свидетелей Иеговы», поэтому я быстро протянул ей свою визитную карточку. Выражение лица почтенной дамы не изменилось. Она не спеша поднесла карточку к глазам. Тем временем я отметил отсутствие обручального кольца на руке и довольно скромный наряд женщины, что сводило к нулю мое первое предположение о ней как о хозяйке этой дорогой виллы. Поверх полинявшего цветастого платья было надето нечто среднее между вязаным жакетом и пуловером.

– Вы из полиции? – строго спросила она. – Он этим больше не занимается.

Визитка сослужила плохую службу.

– Нет, речь идет о частном письме, которое господин Деверо-Олмонд недавно написал моей клиентке. Ее фамилия Кинг, но господину Деверо-Олмонду она известна скорее как миссис Марти Карлайл.

Вот это произвело некоторое впечатление. Она подняла брови и, наморщив лоб, вновь исследовала мою карточку. Все это время она не снимала другой ладони с дверной ручки, вероятно не желая упустить возможности захлопнуть дверь перед моим носом. Наконец она приняла решение.

– Сейчас посмотрю, дома ли он, – сказала она с неохотой. – Подождите.

– За дверью?

– Входите, – проворчала она, указав на стул в просторной прихожей.

С первого взгляда на прихожую можно было сказать, что здесь редко появляются гости: новая мебель сияла чистотой и пахла, как в магазине. Только одна странная деталь, картина «Святое Сердце Христово» в массивной темной раме прямо напротив двери, говорила о том, что здесь не мебельный салон, а частное владение. Обязательная принадлежность женского монастыря девятнадцатого века в этой прихожей она была так же неуместна, как исповедальная кабинка в казармах морской пехоты. На других стенах висели традиционные пейзажи Озерного края в светлых рамочках. Возможно, Деверо-Олмонд таким образом ставил в известность о своих религиозных убеждениях всякого входящего, ведь не станет же хозяин дома ни с того ни с сего выставлять прямо перед входом «Святое Сердце».