Корпус - Виталий Каплан

— Ну… — протянул Костя. — Предназначение… Это значат, нас готовят к какой-то очень нужной работе. Чтобы приносить пользу.

— И кому же ты собираешься ее приносить, позволь поинтересоваться?

— Как кому? Всем. Людям то есть. — А каким это «всем людям»? — хмыкнул Серпет. — Давай разберемся. Каких людей ты знаешь? Ну, ребята из твоей Группы. Помощники из других Групп. Ну, я еще. Наблюдательницы — ты их всего-то и видел не больше десятка. Стажер Валера. Учителя — ну, их тоже немного. Вот и все. Именно этих людей ты и имел в виду?

— Нет, вообще людей, — немного помедлив, ответил Костя.

— Как это — вообще? Разве ты еще кого-нибудь знаешь?

— Нет, конечно. Откуда же?

— Вот и я про то же. Выходит, ты просто знаешь, что есть и другие люди? Пускай ты никогда их не видел, ни от кого о них не слышал…

— Получается, что так, — задумчиво проговорил Костя. — Знаю, что есть и другие.

Почему-то напряжение чуть отпустило его, и это было странно — вопросы Серпет задавал донельзя опасные, и значит, нельзя расслабляться.

— Но откуда ты знаешь? — не отставал Серпет. — Если, конечно, это не тайна.

А в самом деле, откуда? Никто ему, Косте, не говорил.

— Честное слово, Сергей Петрович, — сказал он, — я знаю, но не помню.

— Не помнишь, а знаешь… Знаешь, а не помнишь… Интересно. Ладно, оставим пока эту тему. Тогда другой вопрос. Как ты считаешь, тебе ничего не мешает двигаться к этому самому Предназначению? Только подумай хорошенько, прежде чем ответить. Я же не про дисциплину и учебу. Тут дело тонкое. И ничего не скрывай — пользы не будет.

Костя замолчал. А потом вдруг, неожиданно для себя, решился. Точно с разбегу пробил головой стеклянную стенку.

— Сергей Петрович, я давно хотел сказать, — слова застревали у него в горле словно куски непрожеванной пищи. — В общем, мне кажется, у меня какая-то болезнь. Голова болит и сны какие-то странные снятся. Я думал — пройдет, а оно не проходит. Вот я и решил вам все рассказать.

— Так-так, — протянул Серпет, откинувшись на спинку кресла. — Успокойся и давай все по порядку. Во-первых, что именно за сны?

— Ну, приходит ко мне какой-то Белый. Я его Белым называю, так уж само собой получилось. Приходит и начинает всякие морали читать. Что я, мол, делаю гадости ребятам. И что я был болен, и только-только начинаю выздоравливать. А главное — он про такое рассказывает, чего не было, а он говорит — было.

— Ну, а конкретнее?

— Конкретнее? Ну, например, когда мне было семь лет, я накурился. И мама не пускала меня гулять с ребятами, думала, что я заболел, а тетя Аня мне новую клюшку подарила. И когда он говорит, кажется, что все так и было. А проснешься — и понимаешь, что это бред. Какая еще мама? Что за клюшка? Но он зачем-то впихивает мне все это в голову.

— Так-так, понятненько, — Серпет подпер щеку ладонью и надолго замолчал. Потом спросил очень спокойным, даже слишком спокойным голосом: — А ты не припомнишь, сколько раз этот Белый к тебе являлся?

— Не помню. Часто. Раза четыре — это точно, а может, и больше. Я же не считал.

— В общем, так, — произнес Серпет, откинувшись в кресле и пожевав губами. — Это и в самом деле болезнь. Она не особо опасная, но, как видишь, малость необычная. Значит, и лечение должно быть столь же необычным. Ты, кстати, не пробовал его прогонять?

— Пробовал. Все без толку, он не уходит. А один раз я даже ударил его, но кулак прошел насквозь, точно он из дыма или из тумана. А он на самом деле не из дыма, он живой, как мы с вами, это же видно!

— Гм… Из дыма, говоришь, из тумана? — задумчиво протянул Серпет. — Вот, что, Константин. Слушай меня внимательно. Во-первых, обо всех этих делах ни с кем, кроме меня, не говори. Ни Наблюдательницам, ни ребятам, никому. Ну, это, конечно, ты и сам понимаешь. Теперь второе. Когда он снова тебе приснится, сделай вот что. Не спорь с ним, не ругайся. Дождись, пока он тебе все выскажет, а после, когда он исчезнет, проведи круг на том месте, где он стоял. Ну, пальцем или чем-нибудь там. А дальше, как проснешься, сразу иди сюда, ко мне в кабинет. Только сразу, ни секунды не медли.

— А вы что же? — удивился Костя, — ночью в кабинете будете?

— Придется. Так что сразу жми сюда.

— А как же Наблюдательницы? Они же в коридоре сидят, у стола своего, они же меня остановят, а вы сами сказали — им ничего говорить нельзя.

— Ах, да, — спохватился Серпет. — Ладно. Их я беру на себя. В общем, иди мимо них, как-будто бы ты в коридоре один. Не думай о них. Если получится, они не увидят тебя. Ну, а если остановят… Не обращай внимания на их вопли, иди как идешь.

— А если за руку схватят?

— Что ж, ты не маленький. Оттолкни. Сил хватит — вон какие бицепсы накачал. В общем, справишься.

— Как?! Это же Наблюдательницы! — Костя едва сдержал крик. — Да меня же за это! Вы же сами знаете!

— Ничего тебе за них не будет, — устало улыбнулся Серпет. — Мое слово.

6

Оставшись в кабинете один, Сергей долго стоял у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Ничего путного в голову не приходило, мысли прыгали точно мартышки в джунглях, дразнились и корчили рожи. Ничего себе, а! Провел, называется, плановую беседу. Проверил, значит, ментальные реакции! Тупой ведь метод, примитивный как булыжник, и на тебе! В кои-то веки сработал. Хотя и совсем не по методике.

В общем-то, дело простое. Задаешь объекту вопросы, на которые он ответить не может. Ибо память отшиблена Концентратом, а волевой потенциал блокирован. Задаешь, значит, вопросы и наблюдаешь за реакцией. Насколько напуган, какова задержка в ответе, какой лексикой пользуется… и все такое прочее. Полученные данные заводишь в компьютер, смотришь, как ложатся они на теоретическую кривую — и рассчитываешь коэффициент коррекции. Хотя все можно было бы сделать куда проще и эффективнее. Глубокое ментоскопирование дает на два порядка большую точность. Но Старик скуп, энергию жалеет, и ментоскопирование проводится лишь раз в год. Да и не слишком он, Старик, в ментоскопы верит. Предпочитает дедовские методы.

Сергей, однако, эти беседы не любил. Хоть и понимал, что для дела нужно, но неприятно было ощущать себя не то следователем, не то инквизитором. Не Санитар же он все-таки! Ну ладно, через несколько часов объект о беседе забывает, мозги его остаются чистыми как лист бумаги. Но в эти-то часы он мается, строит жуткие прогнозы собственной участи, недоумевает, в чем провинился…

Да, конечно, Стрессовый Метод есть Стрессовый Метод, и никуда от него не денешься. Все кругом уверены, что так и должно быть. Хотя… Не случайно же вчера Андреич затеял тот странный разговор.

Вообще-то с Василием Андреевичем, преподавателем Энергий, Сергей был знаком плохо. Дальше чисто деловых отношений контакты не заходили. А какие там деловые отношения? Справиться, какова успеваемость в Группах, согласовать месячные планы, выдать Андреичу копию очередного отчета… Да и сам Андреич не больно-то стремился к общению. Среди Воспитателей его за глаза называли Отшельником. Что ж, прозвище довольно точное. Со всеми — от Сумматора до последней девчонки-Наблюдательницы — Андреич был сух и официален, обходился минимумом слов. В душу ни к кому не лез, но и свою держал на замке. И уж, разумеется, ни на какие пикнички с преподавателями не ездил, в свободное от занятий и прочих служебных дел время сидел в своей однокомнатной квартирке. Говорят, втихую закладывал за воротник. Хотя мало ли о чем болтают Наблюдательницы да Техники…

И Сергей был изрядно удивлен, когда Андреич подошел вчера к нему после дневной планерки, помялся, потоптался, а после, видно, пересилив себя, сказал:

— Сергей Петрович, не окажете ли честь старому отшельнику? Хотелось бы кое-о-чем переговорить… Мне, право, неудобно навязываться, но, однако же… Надеюсь, вы в настоящее время не слишком заняты?

— Ну что вы, Василий Андреевич, — стараясь попасть ему в тон, ответил Сергей, — напротив, буду весьма признателен. Честно говоря, заинтригован предметом предстоящей беседы.

— В таком случае, не сочтете ли за труд посетить мою… гм… скромную раковину? Уверяю вас, что надолго не задержу.

— За чем же стало дело, Василий Андреевич? До половины девятого я совершенно свободен. Потом у меня короткий обход Групп, который, впрочем, при желании может быть перенесен и на другой день.

— Тогда целесообразно было бы встретиться прямо сейчас, — кивнул Василий Андреевич. — И обход не пришлось бы переносить. От них, от обходов, знаете ли, тоже иногда бывает польза.

Квартирка Василия Андреевича оказалась и впрямь похожей на раковину моллюска. Тесная прихожая, маленькая — двоим и не развернуться — кухня, комната, снизу доверху заставленная книгами, несколько маленьких картин, повешенных зачем-то под самым потолком. Старая, казарменного типа, койка, аккуратно застеленная темно-зеленым шерстяным одеялом, письменный стол — тщательно убранный, с единственной запоминающейся деталью — бронзовым чернильным прибором, должно быть, позапрошлого века, массивная тумбочка, два неказистых табурета — вот, пожалуй, и вся обстановка.