Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи - Джон Кампфнер

Новая нормандская аристократия была более тонко сбалансирована в плане богатства и влияния, чем англосаксонская. Ален Руфус, Вильгельм де Варенн, Вильям Фиц-Осберн, Одо и Роберт де Мортен имели схожий статус. Земли для раздачи хватало. Больше всего политического влияния имел и, вероятно, больше всего страха (после Завоевателя) внушал Одо. Он чрезвычайно пекся о своей репутации и, судя по всему, был спонсором знаменитого гобелена, носящего название его нормандской епархии. На гобелене он представлен в героической роли — «подбадривая юношей», как говорится в подписи, перед битвой при Гастингсе. Будучи графом Кентским, Одо добавил к своим французским владениям большую часть юго-восточной Англии и в течение нескольких лет верно служил королю, руководя своими войсками при подавлении ряда восстаний. Другой сводный брат короля, де Мортен, получил к моменту составления «Книги Страшного суда» в награду за верность порядка восьмисот маноров, в основном на юге и юго-западе Англии.

Ален, в отличие от многих других союзников Вильгельма родом не из Нормандии, успешно встроился в элиту, основанную на нормандских королевских родственных связях. Большинство разбогатевших после битвы при Гастингсе и до того были крупными магнатами в герцогстве Нормандия и имели тесные связи с семьей герцога[123]. Некоторые — скажем, семья Варенн — считались на родине относительно мелкими аристократами, но теперь, благодаря землям, захваченным после завоевания, мгновенно заполучили крупные состояния и высокий статус.

Ален настолько прочно утвердился в северном Йоркшире, что эта часть Англии в «Книге Страшного суда» описывается как «земля графа Алена». Он правил всеми, кого переписывал. Но хотя масштабы принадлежащих ему территорий казались беспрецедентными, со стоимостью активов, как ни парадоксально, была совсем другая история. Север еще не оправился тогда от зверств нормандских армий. И если в других частях страны стоимость земли выросла, в Йоркшире она рухнула. В Ричмонде была выше доля маноров, помеченных как «пустошь», — то есть они не производили ничего. В соответствии с одной из интерпретаций «Книги Страшного суда», йоркширские поместья Алена могли с 1066 года упасть в цене больше чем наполовину. Дрого пострадал еще больше: до завоевания его земли стоили 553 фунта, к 1086 году их стоимость упала до 93 фунтов[124]. В этом и состоит парадокс покорения севера — чтобы заполучить абсолютную экономическую власть над территорией, нормандцы решили сначала уничтожить местную экономику. В тех обстоятельствах Ален не так уж плохо управлялся с самим Ричмондом: тут цена земли составляла 80 % от прежней стоимости, то есть те маноры, где хозяйство все-таки велось, были прибыльны[125].

Мгновенное падение стоимости земли, вызванное подчинением севера, подсказывает, что Ален должен был искать источники дохода в других частях Англии. К моменту переписи он владел 43 манорами за пределами Ричмонда, в основном в восточных графствах. За исключением нескольких территорий, которые он получил в награду сразу после Гастингса, эти земли попали в его руки после поражения и изгнания северных английских эрлов в начале 1070-х. Как указывал Ордерик Виталий в своей «Церковной истории», Вильгельм «разделил главные провинции Англии между своими сторонниками»[126]. У Алена были владения в общей сложности в двенадцати графствах, и в Линкольншире и Кембриджшире ему принадлежало в два с лишним раза больше земли, чем любому другому аристократу[127].

Помимо сверхбогатых, были и просто богатые. Ильберу из Ласи досталось больше 150 маноров на западе Йоркшира, десять в Ноттингемшире и четыре в Линкольншире. Он построил замок в Понтефракте. Его брат Вальтер поселился на западе Англии, получив земли в Херефордшире и Глостершире. Роджер де Бусли управлял 86 манорами в Ноттингемшире, 46 в Йоркшире, несколькими манорами в Дербишире, Линкольншире и Лестершире, а также одним в Девоне. Он построил ряд замков, в том числе крепость Тикхилл в Вест-Райдинге, ставшую одной из важных фортификаций в правление короля Иоанна Безземельного. Дрого де ла Бюврье получил полуостров Холдернесс, раньше принадлежавший Вильгельму Мале (бывшему союзнику Вильгельма Завоевателя, а впоследствии незадачливому первому шерифу графства Йоркшир) и мятежному эрлу Моркару. В Тотнесе (Девон) бретонский аристократ Юдаэль завладел поместьями не менее тридцати девяти англосаксонских землевладельцев[128].

Многие крупные магнаты эпохи Вильгельма продержались недолго. Их склонность к заговорам и стремление сосредоточить в своих руках слишком много власти часто приводили к опале. Ральф Гэльский впал в немилость в 1075 году. Неистово честолюбивый Одо тоже потерял все, когда решил поднять бунт. Он был арестован в 1082 году и провел в заключении пять лет. Как обычно, его земли конфисковали. Ему позволили вернуться во Францию. Но после смерти Вильгельма Одо решил попытать удачи и вернуть свои земли. Он объединил силы с Робертом, одним из сыновей Завоевателя, в неудачной попытке свергнуть Вильгельма II с английского престола. Одо был взят в плен в замке Певенси и изгнан из страны; ему не разрешили взять с собой ничего, кроме одежды, что на нем была. Он умер в 1097 году по пути в Первый крестовый поход — возможно, так он пытался заново сколотить состояние.

Судьба Одо, тем не менее, не остановила других — бунты против нового монарха продолжались[129]. Но Ален Руфус не принимал в них участия. Он умер в 1093 году, сохранив свое состояние, земли и титулы, полученные при Вильгельме I, которому оставался верным до конца. В отличие от других членов клуба сверхбогатых последующих лет, он, похоже, не обладал непомерно раздутым эго. Даже в самом конце жизни он с радостью выполнял для своих королей грязную работу — например, разграбил город Дарем в наказание его епископу, посмевшему перечить королю[130]. Последний акт феодальной верности Ален совершил на смертном одре — завещал аббатство Святой Марии в Йорке Вильгельму II Руфусу[131]. В свои поздние годы, вероятно, с подачи Гуннхильд, он проявлял большую привязанность к восточной Англии. Учитывая, что его политическая и религиозная база находилась в Йоркшире, было удивительно, что он попросил похоронить себя в аббатстве Бери-Сент-Эдмундс. Сорок с лишним лет спустя по просьбе бретонских элит его тело извлекли и перезахоронили в аббатстве Святой Марии.

У Алена не было законных сыновей, поэтому его земли в Йоркшире перешли к брату Алену Черному, а позднее к младшему брату Стефану, графу Трегье. В 1140-х сын Стефана Ален стал называть себя первым графом Ричмондским (похоже, самый первый Ален не слишком интересовался такими званиями, и его устраивал более скромный французский титул)[132]. Графство принадлежало семье лишь до 1171 года, когда наследников по мужской линии не осталось и земли вернулись в собственность короны. К тому моменту население Англии изменилось безвозвратно: захватчики, нормандцы и бретонцы, ассимилировались в новой стране и стали доминировать в ее культуре.

Кончина Вильгельма Завоевателя в 1087 году оказалась отнюдь не мирной. Ему было пятьдесят девять лет, из которых он двадцать один год правил Англией и тридцать один — Нормандией. Есть две версии его смерти; одна дана анонимным монахом из Кана, другая — более поздняя, но и более надежная — принадлежит Ордерику Виталию. Это жуткая история о жадности и насилии, а также о мольбах короля о прощении свыше.

Согласно этой версии, тучный король отправился брать штурмом город Мант на южной границе Нормандии и во время сражения ударился о луку седла, в результате чего его внутренние органы разорвались. Его отвезли в Руан, но там состояние лишь ухудшилось. Думая о загробной жизни, он «постоянно вздыхал и стонал». Боясь, что конец близок, Вильгельм исповедался и приказал распределить свое состояние между церквями и бедняками, «чтобы то, что я нажил своими злодеяниями, было передано на праведные нужды добрых людей». Затем, как утверждает Ордерик Виталий, он попытался искупить свою вину в подчинении севера:

Я непомерно сурово обходился с коренными жителями королевства, жестоко притеснял и знать, и простой люд, неправедно отнял у многих наследие и многих обрек на смерть от голода и на войне, и прежде всего в Йоркшире. В своей безумной ярости я обрушился на англичан севера, как разгневанный лев, и приказал, не медля, жечь их дома и поля со всеми приспособлениями и утварью, а все их огромные стада овец и коров забить. И я карал огромное множество мужчин и женщин бичом голода, и был, увы, жестоким убийцей многих тысяч и юных, и старых людей этого достойного народа.

Как только Вильгельм скончался, многочисленные аристократы и другие прихлебатели, бдевшие у его одра, ринулись прочь, отчаянно надеясь защитить свое имущество от конфискации. Те, кто остались, пишет Ордерик, «похватали оружие, посуду, белье и прочие королевские принадлежности и поспешили прочь, оставив почти нагое тело короля на полу того дома». Но на долю Вильгельма выпал еще больший позор. Сначала Руан сгорел почти дотла. Затем, говорит монах из Кана, когда пришло время хоронить его отяжелевшее тело, обнаружилось, что каменный саркофаг слишком мал для него. Когда собравшиеся представители духовенства попытались втиснуть туда раздувшийся труп, «распухшие внутренности лопнули, и нестерпимая вонь атаковала ноздри всей толпы».