Бабочка маркизы Помпадур - Екатерина Лесина

Эх, взять бы Алинку за грудки да и вытряхнуть все, с подробностями, но… она ж упертая. Будет отрицать. Врать. А потом испереживается вся.

Нет, иначе действовать надо.

Лаской.

И наблюдением.

Вон, Славка, друг светлый, с Алины глаз не сводит. И когда случается пересечься взглядом с женихом, оба вдруг смущаются. Может, и вправду с ориентацией что-то не то? Слишком просто… скорее уж эти двое знают, что за свадьбой стоит, Алинку же используют втемную.

– Знаешь, дорогая, – Славка соизволил обратить внимание на спутницу. – Твоя улыбка скорее на оскал похожа. Ты уж попроще лицо сделай.

– Скажи, – вилка из столового мягкого серебра вряд ли была подходящим оружием, но Дашка повернула зубцы в сторону соседа, демонстрируя, что с превеликим удовольствием воткнула бы вилку в его руку. Или ногу. И вообще просто воткнула бы. – Что вам от нее надо?

– От кого?

– От Алины. Не притворяйся, что не понимаешь. Думаете, если она тихая, доверчивая, то использовать можно? Куда вы ее втягиваете?

– В замужнюю жизнь.

Искренне так прозвучало. Но уголок глаза дернулся. Поздравь себя, Дашуля, угадала.

– Да неужели? И как это вышло, что я о твоем дружке впервые три дня назад услышала? А еще знаешь что интересно? Говорят, свадьбу эту он для другой невесты готовил… только она возьми и исчезни. Бесследно.

Ух, проняло. Глаз задергался заметней. Но Славка – вот же паразит лощеный – держится.

– И вот терзают меня смутные сомнения, что… – Дашка отложила вилку от греха подальше, ибо желание пырнуть свидетеля крепло с каждой секундой. – …не просто так она исчезла.

– Бывают в жизни разочарования.

– Гражданка Карина Викторовна Алексеевская. Двадцать шесть лет. Не замужем. Дважды привлекалась за мошенничество. Один раз – за проституцию.

– Что?

О, как подпрыгнул. Хорошо, со стула не свалился. Алина вон забеспокоилась, и Дашка помахала ей рукой, мол, все замечательно. Сидим. Беседуем. Контакты наводим. И Славку для убедительности приобняла.

– Дружок, она не всегда Алексеевской была. Родилась Бражкиной, но пару лет тому сменила фамилию. Что, небось ты ее проверял?

О, как любила Дашка такие вот взгляды, беспомощные и злые, преисполненные невыразимой страсти как признания Дашкиных талантов.

– Карина Алексеевская чиста, как ангел. А вот Бражкина успела замараться.

– Пойдем, – Славка поднялся и Дашку дернул. – Приглашаю… потанцевать.

Музыка играла медленная и, главное, негромкая.

– Тебе-то какое дело? – поинтересовался Славка, приобнимая. Дашка сама к нему прижалась и таки убедилась, что ориентация у мужика – во всяком случае, этого мужика – нормальная.

– Обыкновенное. Не хочу, чтобы Алину обидели.

– Такая дружба?

– Да. Такая вот… дружба.

Ух ты, какие крепкие объятия. И страстный шепот на ухо:

– Десять штук. Зеленью.

– За что?

Надо же как высоко оценили Дашкино сомнительное умение танцевать.

– Чтобы ты отвалила.

Так… все куда хуже, чем она предполагала. Отступные? И Славка всерьез считает, что Дашка их возьмет? Каблук ему в ботинок.

– Ты чего? – зашипел, уже безо всякой страсти, но выпустить не выпустил.

– Я ничего. Намекаю просто, куда вы свои бабки засунуть можете…

Главное улыбаться. И выглядеть счастливой. И не отвесить этому уроду моральному подзатыльник. И Алинке тоже за то, что позволила себя втянуть. Вот сколько раз ей говорили было: бесплатный сыр только в мышеловке бывает… жених-красавчик. Еще одна мразь богатая, из тех, которые думают, что за деньги можно все.

– …и дорогой мой, – Дашка обвила шею партнера, наклонилась, касаясь губами уха. – Я вас без присмотра не оставлю. И если вдруг окажется, что твой долбанутый дружок обидел Алину, я его посажу. И тебя заодно.

Вот теперь уважение в Славкином взгляде достигло нужного градуса.

– Да ты кто такая? – он аж руки на талию вернул. Жаль, на прежнем месте они больше устраивали.

– Женщина. Слабая. Беззащитная.

И Дашка отвечала совершенно искренне.

Глядя на танцующую пару, Алина испытывала смешанные чувства. У нее имелись подозрения – или точнее, уверенность, – что Дарья не поверила в историю с тайной любовью. Впрочем, на ее месте Алина тоже не поверила бы, но мешать бы не стала. Алину с детства учили, что неприлично лезть в чужие дела. Дашка же считала эти самые дела своей законной добычей.

– Я волнуюсь за твоего друга, – сказала Алина, искоса глядя на Леху. Как-то он сник к концу вечера, сделавшись задумчивым и даже грустным. Наверное, вспоминает ту, другую девушку, которая должна была быть на Алинином месте.

Леха впечатлительный, пусть бы и прикидывался грубым, но Алина видит.

Талант у нее такой: людей видеть. Дашка и та соглашалась, что талант существует, пару раз о помощи просила…

– За Славку? Чего? – Леха глядел в бокал.

Пил, впрочем, мало, скорее для порядка.

И целовать целовал, но… вежливо как-то.

А чего Алина ждала? Ее ведь наняли на работу, и как-то неправильно жаловаться, что работодатель держит себя в рамках.

– Прикольная девка. Шебутная. Он таких любит.

И Дашка тоже. Говорит, что есть где талантам развернуться. Сейчас, похоже, разворачивалась вовсю.

– Она хорошая, но иногда… понимаешь, она недолюбливает богатых людей.

Мягко говоря. И если узнает, что Алину купили, то… будет в ярости.

– За что?

– Да… по совокупности. Так она говорит. И за то, что все животные равны, но некоторые ровнее других. Просто видит, как многое сходит с рук. А у нее обостренное чувство справедливости. И сердце доброе.

Алина за Дашку боится, потому что знает – не остановится. Ветряных мельниц на ее век хватит, а вот силенок, чтобы победить, – вряд ли.

– Пойдем, – Леха предложил руку. – Жених должен танцевать с невестой.

И Алина подчиняется. У нее выходит разминуться с Дашкой, которая тащит свидетеля – вид у него совершенно растерянный – к столу.

Леха не танцует, скорее покачивается, переступая с ноги на ногу. Он держит Алинину руку нежно, но думает о чем-то другом…

…о ком-то другом.

Интересно, какой она была, Карина?

– Стой, – он замер посреди танцевального поля, которое пустовало, – кому танцевать, когда гостей на свадьбе раз-два и обчелся?

Мама. Папа.

Бабушка, простившая Алинино упрямое молчание.

Дашка. Вячеслав, которого следовало именовать Славкой.

Егор – начальник юридической службы.

Максим – экономист.

Антонина Петровна – главный бухгалтер.

Пашка, Мишка и Сашка – друзья детства. Точнее, Пашка и Мишка – друзья, а Сашка – подруга. И взгляд ее ревнивый говорил, что к дружбе этой иные эмоции примешаны. Вот почему бы ее в жены не позвать? Она бы согласилась.

– На вот, – Леха вытащил из внутреннего кармана плоскую шкатулку. – Примерь.

Внутри лежала бабочка. Крупная, размером с Алинину ладонь. Исполненная с высочайшим мастерством, она выглядела почти настоящей. Массивная голова с сапфировыми глазами. Ажурные крылья, расписанные цветной эмалью.

Где-то Алина видела эту бабочку…

Где?

Не наяву, но… надо вспомнить. Только голова сегодня совершенно не работает.

– Надень, – велел Леха и сам закрепил бабочку на жемчужной нити.

Свадьба оставила у Жанны странное чувство. Все, происходившее вокруг, происходило будто бы не с ней. Она глядела на жениха, убеждая себя, что вот – достойный человек, который будет заботиться о ней оставшуюся жизнь. Шарль д’Этоль весьма походил на своего отца осанкой и брезгливым выражением лица, которое изредка сменялось недоумением – и он, кажется, не понимал, что же такое с ним происходит. Он был молод, но выглядел так, будто бы родился уже состарившимся, уставшим от жизни. И Жанна внезапно поняла, что эта его черта весьма заразительна. Со временем та скука, которую постоянно испытывал Шарль, не способный и на собственной свадьбе порадоваться, передастся и ей.

Тогда Жанна решила, что не отступится от изначального плана.

Она исполнит то, что суждено.

Хотя бы затем, чтобы не умереть от тоски.

Первая брачная ночь запомнилась общей неловкостью, легкой болью, которую Жанна перенесла с тем же смирением, с которым переносила простуду, и недоумением. Неужели вот эти нелепые телодвижения, лишенные какой-либо грации и красоты, действительно столь важны? Именно они привязывают мужчину к женщине, заставляя вновь и вновь искать близости?

Утром Жанна разглядывала себя в зеркале, ища перемены. Перемен не находилось. Жанна не утеряла своей с таким трудом вымученной красоты, как и не приобрела ничего.

– Вы очень холодны, – заметил ее супруг.

– Что вы имеете в виду?

Замечание было неприятно.

– У меня складывалось ощущение, что вы порой… не совсем живы. Вам не следует беспокоиться, я не стану тревожить вас часто.