Дорога горы - Сергей Суханов

Снова внутри дрогнула струна кифары, заливая душу тончайшим дрожаньем.

Он вдруг представил себя вожаком стаи. Как это прекрасно – лететь впереди, указывая путь, быть надежным предводителем и яростным защитником, оберегать каждую птицу, помогать слабым и подбадривать уставших. А весной вместе со всеми радоваться крошечным пушистым птенцам, понимая, что в том, что они появились на свет в безопасности и под присмотром любящих родителей есть и твоя – пусть маленькая – заслуга.

Вскоре плато стало понемногу спускаться к востоку. Бен-Цион увидел рощу олив и решил сделать привал. Рассевшись на земле в тени деревьев, палестинцы с наслаждением вытянули ноги. Эзра продолжил увлеченно рассказывать про поездку в Циппори, словно разговор и не заканчивался:

– Потом мне Бен-Цион говорит: надо бы зайти в латрину115, послушать, о чем люди говорят. Там, мол, с утра собираются купцы и магистраты, решают свои дела, договариваются. Ну, пришли, смотрю – комната без крыши, вдоль стен лавки каменные с дырками. А на них мужики сидят и общаются. Мест свободных нет, пришлось ждать. Вот один мужик подтерся, встал и лопаточку моет. Там такая канавка с проточной водой в полу вырублена. В центре комнаты стоит чаша с лопаточками: это если у кого нет своей. Другие лопаточки лежат в каменной ванне, отмокают. Думаю, сейчас мужик уйдет. А он опять куттонет поднял и плюхнулся на место. И чего ему там делать? Нет, жестикулирует, обсуждает с собеседником цены на пшеницу. Наконец, два места освободились. Бен-Цион сидит, вроде тужится, но вижу – прислушивается.

Потом какой-то важный сановник зашел. Тогу приподнял, выкатил брюхо и уселся, смотрит на всех с презрением. Приспичило, ему, значит, не вовремя. А раб ему веточку мирта у носа держит, чтоб не пахло. Вельможа сделал свое дело и рабу лопаточку сунул. Тот давай ее драить в воде руками. Потом хозяин повернулся голым задом, как будто он в латрине один, а тот ему зад тряпкой вытирает. Вельможа руки помыл в большой вазе, а раб ему полотенце протягивает.

И вдруг смотрю – женщина заходит. Посмотрела так спокойно по сторонам, увидела свободное место и села, задрав куттонет. Мужики на нее внимания не обращают, заняты разговорами. А она посидела, сверкая голыми бедрами, встала и вышла. Я от стыда готов был провалиться под землю. Ну, думаю, дела…

Иешуа слушал с удивлением, а Бен-Цион скептически улыбался. Он уже ничему в этой жизни не удивлялся: всякого насмотрелся в путешествиях, в том числе и общественных туалетов.

Орха отправилась дальше. Холмы отступили к северу, спрятавшись за хребтом Равид. Долина становилась все шире, и вскоре впереди открылась поблескивающая в солнечных лучах необъятная гладь озера. На его дальней стороне в голубоватой дымке угадывались очертания гор, за которыми простирались степи Гильада. Слева возвышались изрезанные глубокими каньонами лесистые сопки нагорья Мигдал, а совсем далеко на севере, почти сливаясь с горизонтом, просматривался Хермон.

От плато к озеру насыпь шла по краю узкой лощины мимо горы Арбел. Круча напоминала восставший из пучины и окаменевший гигантский корабль. Ее плоская, похожая на ростр116 вершина нависала над берегом, а стены-борта были изрезаны трещинами и разломами. Дорога змеилась к расположенному у озера городку Хамат. Здесь Бен-Цион решил сделать последний привал перед Бейт-Цайдой. Спуск оказался довольно крутым и занял много времени. Зато внизу путников ждал долгожданный отдых. И не просто возможность растянуться на земле, а неожиданный аттракцион – купание в горячих серных источниках.

В стенах Арбела зияли круглые темные дыры, к которым вели вырубленные в скале ступени. Из некоторых нор, к удивлению юноши, свисали длинные веревки и вился дымок. Иешуа понял, что здесь живут люди и подивился образу их жизни. Другие пещеры, судя по гнездящимся в них голубям, пустовали.

Земля у снования холма чернела большими блестящими лужами, на поверхности которых с громким бульканьем лопались пузыри. Рядом с грязью из откоса били ключи, извергая потоки горячей мутной воды. Молочные струи стекали к берегу, образуя на поверхности озера большое серовато-белое пятно.

Возле одного из ключей находился бассейн, выложенный базальтовыми плитами. Вода поступала в него по глиняному желобу. Через грязь пролегала прямая как стрела дорожка из таких же темно-серых, почти черных плит. Рядом с купальней возвышался небольшой греческий храм с ионическим портиком. Старый, увитый плющом. Между колоннами виднелись мраморные пьедесталы статуй. Сами статуи, похоже, были разбиты очень давно, а их потемневшие от времени куски валялись на полу портика и вокруг святилища. По берегу разносился резкий гнилостный запах.

Привязав мулов к дереву возле храма, Иешуа с Эзрой скинули с себя одежду и бросились в купальню. Бен-Цион осторожно спустился по каменным ступеням, держа левую руку на весу, чтобы не замочить повязку на заживающей ране. Иешуа с наслаждением вытянулся, погрузившись в воду до подбородка. Даже серный смрад не мог помешать блаженному состоянию расслабленности и неги. Юноша забыл обо всем на свете, ему не хотелось ни о чем думать. Веки тяжелели, накатила усталость, и глаза потихоньку закрывались…

Из дремотного состояния его вывел Бен-Цион. Караванщик с шумом выскочил из воды, прямо на мокрое тело натягивая куттонет и ругаясь сквозь зубы. Юноша посмотрел в сторону мулов. Эль-Элион! Какие-то люди стаскивают с них поклажу. Эзра и Иешуа быстро вылезли из бассейна, накинули одежду, бросились к мулам.

О сопротивлении не могло быть и речи: разбойников не меньше сотни, и все вооружены. Подняв голову, Иешуа увидел, как по веревкам со скал к ним спускается подкрепление. Бен-Цион подскочил к одному из них и вырвал из его рук мешок. Всклокоченный верзила тут же приставил к горлу караванщика нож. Остальные окружили палестинцев плотным кольцом.

– Что вам надо? – спросил Бен-Цион.

– Как что? – ответил верзила с притворным удивлением. – Твой груз.

– По какому праву? У меня есть купеческая подорожная.

Довод караванщика развеселил разбойников, и они дружно расхохотались.

– Засунь ее себе в зад – рявкнул верзила. Его слова вызвали новый приступ веселья.

Внезапно бандиты расступились, пропуская только что подошедших товарищей. В круг вошли двое. Бен-Цион сразу определил, что это главари – по одежде видно. Один, приземистый и широкоплечий, одет в простой куттонет, но подпоясан дорогим кушаком пурпурного цвета. На перекинутой через плечо добротной римской портупее висит меч в медных ножнах. Другой, высокий и сухопарый, с густой курчавой бородой, облачен в симлу, из-под которой виднеется полосатый таллит с кистями. За поясом у него торчит изогнутый парфянский кинжал с позолоченной рукояткой и навершием в виде лошадиной головы. Кинжал явно трофейный и, видимо, сменил не одного владельца, прежде чем попасть к палестинскому священнику.

– Кто такие? – спросил широкоплечий.

– Я купец из Иерушалаима, эти двое – мои помощники, – без тени страха сказал Бен-Цион.

– Что везете?

– Соль, масло, мыло, благовония, – честно ответил караванщик.

И сник. Хитрить бесполезно: груз легко можно проверить по подорожной или просто вспороть мешки.

– Лучше бы, конечно, зерно, но соль и мыло тоже сойдет, – цинично проговорил широкоплечий. – Тебе, купец, оказана большая честь. Мы забираем весь твой товар для нужд восставшего народа Палестины.

Окружившая путников толпа одобрительно загудела. Бен-Цион молча посмотрел на друзей. В его взгляде Иешуа прочитал отчаяние. Юноша понял, что караванщик оказался в безвыходной ситуации, когда одной храбрости недостаточно, чтобы противостоять вооруженной толпе. Решение пришло мгновенно.

– Я знаю тебя, – Иешуа сделал шаг вперед и обратился к высокому. – Ты рабан Цадок. Мне говорил о тебе Иосеф из Рамафы, священник Санхедрина и мой родственник. Он предупреждал, что мы можем вас встретить. А тебя, – Иешуа посмотрел в глаза главарю, – зовут Иехуда из Гамлы. Вы – канаиты, повстанцы.

Иешуа не выказывал не только страха, но даже волнения. Бен-Цион опять удивился способности юноши преображаться в сложной ситуации. Как и тогда на перевале, его движения казались спокойными и уверенными, а речь сдержанной и невозмутимой.

– Иосеф, говоришь? Есть такой… – произнес в раздумье Цадок, поглаживая бороду. Ему понравилось, что юноша при всех назвал его «рабаном» – великим мудрецом.

Иехуда спокойно разглядывал путников, сложив кисти рук на рукоятке меча. Цадок обратился к толпе. Но теперь он повысил голос, а слова произносил нараспев, словно читал молитву.

– Я знал отца рава Иосефа, он из колена Ефремова. Честный и богобоязненный был человек, мир праху его. И о сыне не могу сказать ничего плохого.

Он повернулся к палестинцам.

– А вот с вами надо еще разобраться. Отвечайте! Почитаете ли Бога, как Царя Небесного и Земного? Платите ли десятину римлянам? Позволяете ли габбаям117 пересчитывать ваших детей, словно скот? Ждете ли машиаха118?