Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ) - Вудхауз Пэлем Грэнвилл

Он вставил в машинку чистый лист бумаги, задумчиво погрыз мундштук трубки и вновь застрекотал.

«Лестер Гейдж подумал было, что ему померещилось. И тут звук повторился — слабый, но четкий: кто-то тихо царапал филенку снаружи.

Губы Лестера сурово сжались. Пружинисто, как леопард, он шагнул к письменному столу, бесшумно выдвинул ящик и вынул револьвер. После случая с отравленной иглой он предпочитал не рисковать. Все в той же мертвой тишине он на цыпочках подошел к двери и молниеносно распахнул ее, держа оружие наготове.

На коврике у порога стояла самая красивая девушка из всех, каких ему доводилось видеть. Истинное дитя страны фей. Секунду она смотрела на него с шаловливой улыбкой, затем с милым упреком лукаво погрозила ему изящным пальчиком.

— По-моему, вы меня забыли, мистер Гейдж! — мелодично произнесла она с притворной строгостью, которую опровергал ее взор».

Джеймс тупо уставился на лист. Он пребывал в полнейшем недоумении. Ничего подобного он писать не собирался. Начать с того, что он твердо придерживался нерушимого правила: не допускать девушек в свои произведения. Зловещие квартирные хозяйки — пожалуйста, и, разумеется, любое количество авантюристок с иностранным акцентом, но никогда, ни под каким видом никого, кто мог бы подойти под понятие «девушка». Детективным романам, а тем более рассказам героини противопоказаны, утверждал он. Героини только тормозят действие и принимаются флиртовать с героем, когда ему следует заниматься поисками улик. После чего, попавшись на какую-нибудь простую до идиотизма хитрость, позволяют злодею похитить себя. В своих произведениях Джеймс соблюдал прямо-таки монашеский устав.

И вот эта нахалка с шаловливой улыбкой и изящным указательным пальчиком влезла в самую кульминацию!

Он еще раз заглянул в подробный план романа. Нет, там все было в полном порядке.

В простых и ясных словах излагалось, что должно произойти, едва Гейдж откроет дверь. В нее свалится умирающий мужчина и, прохрипев: «Жук! Сообщите в Скотленд-Ярд, что голубой жук — это…» — испустит дух, оставив Лестера Гейджа в некотором вполне оправданном недоумении. И решительно ничего о каких-либо девушках из страны фей.

Со смутным раздражением Джеймс вычеркнул позорный абзац, внес необходимые исправления и накрыл машинку чехлом. И вот тут он услышал подвывания Уильяма.

Единственной ложкой дегтя в этой бочке идиллического меда, которую пока удалось обнаружить Джеймсу, был пес Уильям, порождение преисподней. Номинально он принадлежал садовнику, но с первого же дня самочинно усыновил Джеймса, доводя последнего до исступления. У пса была манера подвывать под окном кабинета, когда Джеймс работал. Последний терпел, пока хватало сил, а затем вскакивал со стула — для того лишь, чтобы увидеть, что пес стоит на дорожке и выжидательно смотрит на него, припася во рту камень. Уильям питал идиотическую страсть бегать за камнями, и в первый день Джеймс, необдуманно поддавшись духу товарищества, бросил ему камень. С тех пор камней Джеймс больше не бросал, зато не скупился на всякие другие предметы, весомые и не очень, в результате чего сад усеивали всевозможные метательные снаряды, начиная от спичечных коробков и кончая гипсовой статуэткой юного Иосифа, пророчествующего перед фараоном. Однако Уильям упорно приходил и подвывал — оптимист до мозга костей.

Подвывание, раздавшееся в тот момент, когда он и без того был раздражен, подействовало на Джеймса примерно так же, как поскребывание по дверной филенке подействовало на Лестера Гейджа Пружинисто, как леопард, он шагнул к каминной полке, взял с нее фаянсовую кружку «Подарок из Клэктона-на-Море» и бесшумно подкрался к окну.

И тут снаружи голос произнес:

— Подите прочь, сэр, подите прочь! — после чего раздалось пронзительное тявканье, явно вырвавшееся не из глотки Уильяма, в чьих жилах текла кровь эрделя, сеттера, бультерьера и мастифа. Тембр своего голоса он получил по линии мастифа.

Джеймс выглянул наружу. На крыльце стояла девушка в голубом. На руках она держала белую пушистую собачку и пыталась пресечь вертикальные поползновения злодея Уильяма добраться до собачки. Умственное развитие Уильяма остановилось несколько лет назад на стадии, когда он воображал, будто все в мире сотворено ему в пищу. Кость, ботинок, бифштекс, заднее колесо велосипеда — Уильяму все было едино. Если он видел предмет, то пытался его съесть. Он даже мужественно попробовал останки юного Иосифа, пророчащего перед фараоном. И теперь было совершенно ясно, что в странном клубке, барахтающемся на руках девушки, он видел приятную закуску — в самый раз, чтобы заморить червячка в ожидании обеда.

— Уильям! — взревел Джеймс.

Уильям учтиво поглядел через плечо глазами, излучавшими свет бесконечной преданности, завилял хлыстоподобным хвостом, который унаследовал от числившегося в его родословной бультерьера, и возобновил пристальное изучение пушистой собачки.

— Прошу вас! — вскричала девушка. — Эта огромная злая собака пугает бедненького Тото.

Писательский дар и стремительность действий далеко не всегда сопутствуют друг другу, но, когда дело, так или иначе, касалось Уильяма, практика развила в Джеймсе бесподобную сноровку. Мгновение спустя этот дебил собачьего рода получил под ребро подарок из Клэктона и улепетнул за угол дома, а Джеймс, выпрыгнув в окно, оказался лицом к лицу с девушкой.

Это была необыкновенно прелестная девушка. Осененная плетями жимолости, она выглядела пленительно нежной и хрупкой, а ветерок играл прядью золотых волос, выбившейся из-под кокетливой шляпки. Глаза у нее были очень большие и очень голубые, а розовое личико порозовело еще больше. Впрочем, Джеймса все это совершенно не трогало. Он не терпел всех девушек, а особенно хрупкого нежного типа.

— Вы желали бы кого-то увидеть? — осведомился он сухо.

— Только дом, — ответила девушка, — если это никого не побеспокоит. Мне так хочется увидеть комнату, в которой мисс Розоуэй писала свои книги. Прежде здесь ведь жила Лейла Дж. Розоуэй, правда?

— Да. Я ее племянник, Джеймс Родмен.

— А меня зовут Роза Мейнард.

Джеймс пригласил ее войти, и она с восторженным возгласом остановилась в дверях утренней гостиной.

— Ах, как чудесно! — вскричала она. — Так она работала тут?

— Да.

— Как прекрасно вам творилось бы здесь, будь и вы писателем.

Джеймс был не слишком высокого мнения о литературных вкусах женщин, тем не менее он испытал неприятный шок.

— Я писатель, — сказал он холодно. — Я работаю в детективном жанре.

— Я… извините… — Она залилась румянцем смущения. — Боюсь, я редко читаю детективы.

— Без сомнения, — сказал Джеймс еще более холодно, — вы предпочитаете книжки того рода, какие писала моя покойная тетушка.

— Ах, я так люблю ее книги! — воскликнула девушка, восторженно хлопнув в ладоши. — Как, наверное, и вы?

— Не сказал бы.

— Как?!

— Чистейшее яблочное пюре, — произнес Джеймс сурово. — Отвратные комья сентиментальщины, абсолютно лживые.

Девушка изумленно посмотрела на него.

— Но ведь самое замечательное в них — именно правда жизни! Просто чувствуешь, что все могло быть именно так! Я вас не понимаю.

Они уже шли по саду. Джеймс открыл перед ней калитку, и она вышла на дорогу.

— Ну например, — сказал он, — я отказываюсь поверить, что браку между молодыми людьми обязательно должно предшествовать какое-нибудь опасное и необычное происшествие, в котором замешаны они оба.

— Вы говорите о «Благоухании цветов», о том, как Эдгар спас тонущую Мод?

— Я говорю о всяком и каждом произведении моей тетушки. — Он посмотрел на собеседницу с интересом, так как нашел разгадку тайны, которая некоторое время его мучила. Едва он увидел эту девушку, как она показалась ему смутно знакомой. И теперь Джеймсу вдруг открылось, почему она вызвала у него особую антипатию. — Знаете, — сказал он, — вас ведь можно принять за одну из героинь моей тетушки. Вы именно такая девушка, каких она любила описывать.