Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст - Нил Маккей

Нам становилось интересно, и мы спрашивали его, что это были за истории, но он лишь говорил:

– Ну, знаешь, разные штуки, которые мы то и дело творили.

– Какие штуки?

– Не твое дело. Мужик никогда не выдаст своего брата.

Честно говоря, я рада, что он так и не рассказывал всю правду. Позже я читала о том, что в молодости папа обвинялся в преступлениях, проявлял жестокость к сестре, и по слухам, творил немыслимые вещи с животными. Как оказалось, ничто из этого не удивило меня, но я думаю, что если бы мы услышали об этом тогда, когда были маленькими и впечатлительными, то очень бы смутились.

За пределами своей семьи, казалось, папе было тяжело встроиться в деревенскую жизнь. Он ненавидел школу. Каждый день он приходил туда в больших ботинках, подбитых гвоздями, весь провонявший фермой, и плохо учился – даже к концу школы он едва ли хорошо умел читать и писать. С учителями у него часто возникали проблемы, а иногда одноклассники дразнили его за странный вид и характер. Если доходило до драки, то он давал сдачи, а Джон всегда был рядом с ним, чтобы победа была на папиной стороне. Хоть дядя Джон и был младше папы, он быстро стал крупнее его, и папа мог положиться на Джона, обратиться к нему за защитой. Если папа был красноречив, то Джон был более молчаливым, но при этом сбить с намеченного пути его было довольно трудно. К тому же их мать Дейзи вне зависимости от того, насколько сильно папа провинился в школе, всегда заступалась за него. Дома, разумеется, она была строга с детьми, но всегда занимала их сторону против любого, кто не являлся членом их семьи. Ни одному учителю даже не приходило в голову помыкать ее сыном.

Став подростком, папа увлекся мотоциклами и накопил денег, чтобы купить свой собственный. Он любил возиться с ним и красоваться им. Он рос с уверенностью, что когда станет старше, то отправится на нем в Ледбери и всех там поразит – особенно девчонок. Если верить папе, байк их прямо очаровывал. «В очередь становились, чтобы прокатиться, правда!» – хвастался он. Он никогда не испытывал недостатка в женском внимании или же – он часто на это намекал – в сексуальных похождениях. Джон часто отправлялся вместе с ним на эти приключения. «В конце концов, мы ухлестывали за одними и теми же девчонками, бывало и такое!»

Что бы ни появлялось у папы, Джон, казалось, тоже этого хотел.

Папа любил и свободу, которую давал ему байк. «Час езды, и ты уже в другом мире, – говорил он. – Вустер, Херефорд, Челтнем, Глостер. Я понимал, что не хочу торчать в этой деревне всю жизнь».

Среди рассказов о подростковой жизни и папы, и дяди чаще всего звучала история об аварии на мотоцикле, случившейся, когда папе было шестнадцать. У этой истории было несколько версий, и когда я была маленькой, папа часто рассказывал, что однажды ночью он ехал домой и просто «поскользнулся на коровьем дерьме», слетел с дороги и врезался в стену. Несколько часов он пролежал в кювете и, как рассказывал папа, был почти на том свете, когда его наконец нашли. Он попал в больницу, и там его сердце перестало биться, врачи уже констатировали его смерть. Но затем, к удивлению всех присутствовавших, в морге он очнулся, и его реанимировали.

Позже я узнала, что правда была куда менее эффектной и куда более сложной, чем та папина история. Но в любом случае, дядя Джон сказал, что произошедшее в ту ночь изменило папу навсегда. Дядя говорил, что после этого папа месяцами сидел дома, пялился в стены и отказывался смотреть на людей.

– Если сказать ему хоть слово, он тут же слетал с катушек, – рассказывал дядя, – бесился, вопил и кричал на тебя, вот так. Он был уже не тот, что прежде.

Я до сих пор не знаю, было ли так на самом деле – правда ли последствия того происшествия с папой были настолько серьезными. Была и другая история, которую оба брата рассказывали по-разному в разное время, – о том, как папа получил ногой по голове на дискотеке в молодежном клубе за то, что флиртовал с девушкой другого парня. Дядя Джон предположил, что это тоже могло повлиять на папу, но этим он мог оправдывать своего брата – и, как выяснилось, у него были на то очень веские причины. Правда это или нет, но с раннего детства у меня сложилось впечатление, что дядя Джон очень уважает папу. Он всюду следовал за ним, а папа был предводителем.

Папа совершенно открыто говорил о сексе. Если верить папе, то его отец сказал ему, что право и обязанность любого отца – первым войти в свою дочь. Не помню, когда он впервые сказал это нам вслух, и я сначала не поняла, о чем речь, так как была очень маленькой. Даже когда я наконец поняла, что это значит – отец чувствует за собой право владеть нашими телами, – поначалу я не испугалась. Ребенок ведь мало понимает или беспокоится по поводу будущего, правда? Это было что-то такое, что могло произойти, когда я вырасту, а до этого еще так далеко. И к тому же, хотя папа был странным человеком, он часто бывал веселым, много шутил и смешил меня – я не чувствовала страха рядом с ним.

Дядя Джон был другим. В нем не было ничего подобного, никакой теплоты. Услышав впервые, я больше не могла забыть историю о том, как он убивал кошек.

Впервые кое-что случилось, когда мне было пять лет. Мама и папа ушли – не помню, чтобы они объяснили куда, – и оставили дядю Джона присмотреть за мной, Хезер и Стивом. Кажется, до этого они так не делали. В какой-то момент дядя Джон вошел в комнату, где мы играли, и велел