Исповедь Обреченной - Соня Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Марк, я… Ты не то подумал, – начала оправдываться я. – Мы же с ним… С Киром… Не…
– Да я все понимаю, – юноша грустно улыбнулся. – Не стоит лишних слов.
И, резко встав из-за стола, только собрался уйти, как вдруг остановился у прохода, и, даже не поворачивая головы, тихо прошептал:
– Я же так тебе верил, Луиза.
И, отомкнув щеколду, растворился в ночи.
А я так и осталась сидеть в кресле, глотая слезы, с трясущимися руками и неимоверной болью в сердце…
22 июня
16:14
Это Кир виноват… Это Кир виноват… Это этот чертов Кир виноват!!!
Эти три несчастных слова прокрутились в моей голове раз биллион за последние два дня. Да если бы я Марка заранее предупредила, что настолько все плохо, что мой лучший друг детства уже стал работать у меня нянькой на побегушках… Может быть, он так бы и не бесился… Так нет же – решила построить из себя сильную независимую леди – вот теперь расплачивайся за свою твердолобость и думай, как же Марку объяснить, что никогда Кир парнем моим не был и никогда не будет.
Я этому зануде сегодня чуть не предъявила! Но сдержалась.
Как же я сейчас зла на весь мир… Просто… Кошмар какой-то… Аж плеваться хочется… Чуть вспомню все то, что произошло позавчера – и слезы сами наворачиваются.
Больно…
24 июня
12:05
Двадцать седьмого июня у меня встреча с моим кардиологом. Уже не волнуюсь. Раньше была надежда, что все обойдется и я смогу дожить хотя бы до своего двадцатилетия. А теперь иду туда как корова на бойню – все равно знаю, что ни черта мне эти визиты не помогут.
25 июня
20:00
Весь день сегодня лежала и пересматривала в интернете фотографии нашего разукрашенного парка.
Даже репортаж нашла, который был сделан пятого мая – тогда, когда я коротала свои дни в больнице. Тут Марк, дядюшка Браун, репортеры…
Р е п о р т е р1: Скажите, Марк, вы творческий человек или это был такой наплыв творческих чувств?
Р е п о р т е р 2: Делали ли вы декорации одни? Или кто-то помогал вам?
Марк замялся. Потом, через какое-то время, оживился снова.
М а р к: Наверное, это все же был такой «творческий наплыв», если можно так выразиться. Я бы никогда так не смог, честно. Мне помогал один прекрасный человек. Без него, а, точнее, нее, парк бы никогда так не преобразился. Она сейчас физически не здесь, но я знаю, что она со мной постоянно.
Я закрываю «Ютуб», потому что больше не могу смотреть это… В глазах стоят слезы, размывая весь вид.
Она со мной постоянно…
Черт тебя бери, Луиза, что же ты наделала…
28 июня
00:00
Вот и еще один бесполезный визит прошел.
Кир договорился с частной больницей. Умыть, видно, решил руки… Меня определяют на паллиатив, теперь уже по-настоящему.
31 июня
17:30
Вещи собраны. Взяла с собой фотографии тетушки, потому что знаю, что, скорее всего, это мои последние дни дома. С каждым днем чувствую себя все хуже и хуже.
Ночью не могу уснуть из-за того, что задыхаюсь, а днем вырубает на ходу из-за недостатка сна.
Сегодня я также зашла в комнату тетушки. Полежала на покрывале, вдыхая запах ее духов. Потом снова прополоскала комнату от и до: перешарила все журналы, книги, старые сканворды…
Завтра в три часа выезжаем.
1 июля
14:54
Простилась с домом.
Прощай.
Мне будет тебя не хватать.
6 июля
19:10
Мне стали ставить капельницы и обезболивающие, каждый час меряют давление, врачи все такие приветливые, словом, это тебе не государственная больница, где на каждом углу паутина, ака гирлянда.
Чувствую себя получше. Спать сталось спокойнее, ушли синяки, на щеках появился румянец.
Со мной в палате лежит девочка с пороком сердца, ее только что привезли из реанимации после операции. Сейчас еще пару недель полежит – и можно будет забыть обо всем. Выпишут ее, и вряд ли когда теперь эта девочка вспомнит про то, что она перенесла операцию на сердце.
Почему же так не со всеми людьми случается…
8 июля
12:03
Поверить не могу – на втором этаже (я на третьем) находится этаж онкологии, а в нем – Марк! Это прекрасная возможность поставить все на места свои и объяснить ситуацию. Да вот только ни черта сил нету даже по лестнице спуститься, а медперсоналу говорить так неохота…
22:18
Не сдержалась и сказала одному дяденьке, который нас постоянно по утрам обходит и проверяет, кто еще жив, а кого пора выносить вперед ногами. Он сначала у виска покрутил. А потом, наверное, сам понял, что Кир решил умыть руки и перевалить меня на чужие плечи.
Вот, уселась я в коляску, он взялся за ручки одной рукой, другой подхватил капельницу с питанием (ввиду того, что я сплю по двадцать часов в сутки, поесть у меня не всегда получается вовремя), и караван тронулся…
Мы зашли в лифт. Сразу разговорились. Дмитрий Анатольевич стал спрашивать, что это я так к Марку прикипела… А я и рассказала, что из-за недопонимания (какого – уточнять не стала. Я же, все-таки, хочу свои последние дни в паллиативной палате доживать, а не психиатрической) у нас произошел некий разлад.
Мы приехали на второй этаж, двери открылись… И меня встретил совершенно новый, пугающий мир.
Изможденные худые дети, огромные грустные глаза без ресниц и иже с ними, лысые головки, трехметровые капельницы… Почему-то я представила, как было моей тетушке – каждый раз ездить на очередную химиотерапию и видеть вот это вот все…
Мы покатили по коридору. Я думала, на меня будут оборачиваться, но, похоже, я выглядела настолько измученно, что даже они меня приняли «за свою».
Подъехали к двадцать девятой палате. Счастливое и несчастливое число одновременно – именно так я его запомнила.
Дмитрий Анатольевич сказал что-то вроде «оставлю тебя, когда надо будет – позвонишь в кнопку и я приду», и быстро ретировался. А я стояла… то есть, сидела, перед дверью, и так и не решалась
