Метели ложаться у ног - Василий Ледков

Делюк не стал много раздумывать, он резко повернулся и пошел к нарте, считая, что задушенный олень — не еда, а в его постромки живого оленя нельзя запрягать, потому что касались их руки смерти.

И на четырех оленях до большого водопада реки Надер Делюк ехал недолго. Он ещё издали увидел на островерхой сопке над водопадом сидящего, как гурий, орлана, который и без слов говорил, что идет рыба.

Делюк не ошибся: шла семга. Громадные рыбины то и дело выпрыгивали из омута на высоту почти пяти человеческих ростов вдоль белых струй падающей воды, как выстреленные из лука, и степенно плыли дальше по мелководью в горы, чтобы совершить чудо рождения жизни в спокойных, чистых водах озер Надер.

— Рыба тоже хочет жить, — сказал задумчиво Делюк, выхватил лук и выстрелил в большую рыбину, которая медленно виляла перед ним по мелководью. — Одну-то можно убить. Ни зверь, ни птица не жалеют её, — добавил, как бы оправдываясь, и невольно взглянул на сидящего на сопке орлана. — Царь птиц не дремлет!

Насквозь пронзенная стрелой рыбина лежала на нарте, и Делюк, довольный и счастливый, ехал в чум и убеждал самого себя вслух:

— Человеку много ли надо?

И тут случилось то, чего Делюк не мог предположить: из-за мелководной горной реки Пярцор навстречу ему на большой скорости летела упряжка. Ездок хлестал оленей длинным хореем по упругим спинам, привстав на полозе. Так обычно ездят или на оленьих гонках, или в самых критических случаях, спасая душу. Вскоре показались ещё три упряжки, ездоки кричали и размахивали хореями, угрожая, рассыпая брань и проклятия.

«Погоня!» — догадался Делюк, тронул хореем пелеев, стеганул вожжой вдоль спины вожака упряжки, и олени дружно перешли на машистую рысь. Нарта запрыгала на кочках, Делюка затрясло, а рядом, под амдером, как живая, забилась мертвая сёмга.

Делюк одной рукой придерживал рыбину, а сам видел, как упряжка, за которой гнались, на полном скаку перелетела через реку, взметнув высоко брызги, ездок остановил оленей уже на другом берегу, привязал быстро вожжу к заднему левому копылу нарты, так же быстро сломал на колене, хорей на две половины, чем немало удивил Делюка, и основанием хорея, которое с копьем, стал ковыряться в воде возле берега. Он не видел, как подъехал к нему Делюк, потому что копался в воде и, часто поднимая одну только голову, смотрел за реку, где уже показалась первая из трех упряжек погони. Вслед за ней летели на бешеной скорости и две другие.

Делюк пожал плечами, поглядел на замершего у воды человека, перевел взгляд ещё раз на упряжки погони, до которых было тысячи три саженей, спросил:

— Э! Что это ты делаешь?

Человек у воды резко повернулся к Делюку, выставив перед собой обломок хорея с копьем, которое холодно блеснуло обоими лезвиями. Делюк узнал в нём Сэхэро Егора, о котором ходили по тундре легенды о том, как он угоняет у богачей и лесных санэров оленей. На темном от злости лице Егора ярко блестели белки страшных в гневе глаз. Он тоже узнал Делюка, воткнул копье в землю и сказал:

— О! Делюк! Милый! Ты-то хоть уходи, не смотри, как меня тут растерзают эти… — он повернул голову в сторону упряжек погони. — Волки! Они у меня горло хотят перегрызть!

Хотя Делюк и догадался в чем дело, потому что Сэхэро Егора преследовали за угон оленей, но все же спросил:

— Что это? Что случилось? За что они тебя?..

Делюк спрашивал, а мысли в голове у него метались быстрее молнии: «Что бы предпринять? Как отвратить беду?!»

— Да вот, неделю назад я у них сотни две оленей угнал, а сегодня они засаду устроили. — И добавил с досадой: — Я не сомневался в резвости ног своих оленей, да вот один из пелеев захромал вдруг. На острый камень наступил.

Упряжки стремительно неслись к реке, возле которой стояли упряжки Сэхэро Егора и Делюка. Ездоки покачивались на нартах с поднятыми высоко хореями, чтобы ударить с ходу. Но, увидев вторую упряжку, они слегка придержали оленей, но тут же снова погнали животных, крича дико, выставив вперед копья хореев.

Этого короткого замешательства оказалось достаточно, чтобы принять решение. И вот Делюк толкнул резко себе за спину Сэхэро Егора и, напрягая до предела волю, зашептал быстро, будто преследователи могли его услышать:

— Усните! Усните! Сейчас же усните! В этот же миг? Усните!..

Сэхэро Егор ничего не мог понять, но он видел, как падали хореи, а когда олени подлетели на этот берег и остановились рядом со стоявшими мирно упряжками, ездоки все до одного лежали каждый на своей нарте, похрапывая во сне.

— Спите, мужики! Крепко спите! — теперь уже явно приказным тоном говорил Делюк спящим, будто те могли его слышать. Когда он повернулся к Сэхэро Егору, белки его глаз от перенапряжения были красноватыми, а его самого пошатывало.

Сэхэро Егор понимал, что так усыпить людей может только могучий шаман, которому всё подвластно, но Делюк для этого был еще слишком юн.

— Что это? Что с ними? — спросил взволнованно Сэхэро Егор.

— Пусть отдохнут, поостынут, — сказал спокойно Делюк и устало сел на землю. — Им ещё долго спать…

Сэхэро Егор молча покачал головой, и всё же вопрос сорвался с языка:

— А проснутся?

— Проснутся, конечно, — сказал Делюк. — А нам, пожалуй, и ехать можно.

Сэхэро Егор потоптался в нерешительности на месте, поглядывая на Делюка с удивлением и в то же время с непонятным чувством страха. Потом сказал:

— Ехать-то можно, но вот хорей я… зря, видно, сломал.

— Вот сколько их, хореев, — улыбаясь широко, кивком показал Делюк на тот берег, где лежали три хорея. — Любой бери!

— И верно! — всплеснул руками Сэхэро Егор, мысленно коря себя за свою растерянность. — Я и не подумал.

Сэхэро Егор обломки своего хорея привязал к правому боку нарты, ещё раз взглянул на спящих своих преследователей, и когда олени напились в реке и перешли на тот берег, две упряжки понеслись каждая своим путем.

Делюк почти ни о чем не думал, потому что после недавнего перенапряжения у него ломило в висках, ныли мышцы ног, рук, груди и шеи, а вдоль позвоночника сквозняком пробегала непонятная дрожь, холодя спину. Зато голова у Сэхэро Егора была густо опутана паутиной мыслей о случившемся с ездоками трех упряжек, которые гнались за ним, чтобы совершить самосуд, но он и краешком ума не догадывался, что сам теперь невольно везет в стойбища тундры тревожную и жуткую весть о появлении на этих бескрайних просторах нового всесильного шамана. Конечно же, ещё очень многого о Делюке Сэхэро Егор не знал и не мог знать, но в том, это Делюк шаман, да ещё какой! — сомнений у него быть не могло: люди, преследовавшие его, Сэхэро Егора, чуть ли не полдня спали, и он сам видел, как это произошло. А потому было о чём подумать.

Упряжки летели на простор легко, всё больше удаляясь друг от друга. Под ногами оленей и накатанными полозьями нарт шуршала вянущая трава.

Что слышат уши и видят глаза — непременно на языке. Стоустая молва будто этого и ждала: от стойбища к стойбищу неслась она на оленьих упряжках по всей Большеземельской тундре к Большому морю Ивы и к Седому Камню, белоснежные вершины которого зимой и летом опоясаны дымными кольцами облаков. Молва забегала в чумы охотников и оленеводов, в избы рыбаков и промысловиков и на устах у неё было одно: Делюк. То шепотом, озираясь вокруг и открывая широко глаза, жестикулируя, то с иронической усмешкой на губах, явно посмеиваясь в душе, она рассказывала о Делюке всё, что было, и чего ещё не было и не могло быть. Люди, слушавшие её, в большинстве верили — молва врать не будет, вруны в подземном мире подвешены на железных крюках за языки! — но были и такие, которым слова молвы в одно ухо влетали, через другое вылетали. Таких было мало. Это были те, кто жил сегодняшним днем, сиюминутной истиной и их вовсе не волновали ни вчерашний день, ни завтрашний, потому что они верили в своё вечное счастье, дарованное им богом и судьбой.

С ехидной улыбкой на широком лице с приплюснутым носом встретил человека-молву и Туси, хозяин семитысячного стада.

— Говоришь… Делюк? — Туси смотрел на человека-молву в упор, ноздри широкого носа раздувались, глаза, расставленные широко, превращались в щелки, мечущие резкий, режущий блеск. — Признаться, я знаю Делюка, но таким его не видел и не слыхал о нем такого. Но шаман — хорошо! Это — не Сэхэро Егор, двуногий волк, от которого ни мне, ни моему соседу Ячи покоя нет. Который год уже мы ловим его, а он всё — как вода сквозь пальцы! Неуловим поганый зверь! Нахалюга! Пять дней назад, казалось, совсем уж поймали, да вот… возле речки Пярцор опять исчез. В яру, наверно, заехал. Или заколдована эта река? Пастухи Икси, Мыдси и Сэвсэр, уже нагонявшие его на наших лучших оленях, говорят, что и следа его нарты не смогли найти, будто испарился, хотя тот только перед ними реку переехал. Так и вернулись. Ни с чем.