Драконы моря - Франц Гуннар Бенгтссон

убито, когда Берси протаранил судно, и пленные викинги заменили павших. Они привыкли грести, и сперва эта работа не казалась им тяжёлой, тем более, что на этом судне люди сидели по двое за одним веслом. Но каждый был прикован цепью за ногу, кроме того, они должны были грести обнажёнными, чего они очень стыдились. У них была почти белая кожа в сравнении с другими рабами, и солнце так нещадно опаляло их спины, что каждый восход солнца для них был началом новой пытки. Но спустя какое-то время они стали смуглыми, как их товарищи по несчастью, перестали вести счёт дням, а лишь гребли, спали, чувствовали голод или жажду, пили, ели и опять гребли, и так до тех пор, пока они не стали уставать оттого, что им приходилось грести чуть дольше, чем обычно. Тогда они засыпали прямо за вёслами, но продолжали грести по-прежнему равномерно, чтобы бич надсмотрщика не пробудил их ото сна. Так они познали жизнь настоящих рабов на галерах.

Они гребли в дождь и лютый зной, иногда их обдувал свежий бриз, но холода не было. Будучи рабами калифа, они не ведали, куда они гребут и на что направлены их усилия. Они проплывали близ крутых берегов и плодородных долин, с трудом проходили широкие реки с сильным течением, на берегах которых видели чёрных и коричневых людей и иногда, на расстоянии, женщин, чьи лица были скрыты покрывалом. Они прошли через залив Нервасунд, направились к границам владений калифа, и на пути им встречалось множество богатых островов, чьи имена им были неведомы. Став на якорь в просторной гавани, они были заключены в дома для рабов, пока не пришло время вновь выходить в море; затем опять налегали на вёсла, преследуя чужестранные корабли до тех пор, пока не покажется, что сердце выскочит сейчас из груди, и лежали, задыхаясь на палубе, в то время как битва, которую они были не в силах наблюдать, свирепствовала рядом с ними.

Они не знали ни радости, пи печали и не молили ни о чём богов ибо были слишком заняты на вёслах, следя настороженными глазами за человеком с бичом в руках, надзиравшим за ними. Они люто ненавидели его, когда он хлестал их, но ещё больше они ненавидели его, когда гребли в изнеможении, а он расхаживал среди них с большим куском хлеба, смоченным в вине, ибо знали, что им придётся работать вёслами без передышки, пока силы не оставят их. Не понимая того, что он говорит, они научились распознавать по голосу, сколько ударов бича он назначит им как вознаграждение за их нерадивость. Их единственным утешением была надежда, что ему уготован ужасный конец и им подвернётся случай, перерезать ему горло или хлестать его по спине до тех пор, пока сквозь потоки крови не будут видны кости.

Когда Орм состарился и рассказывал обо всём, что выпало на его долю, он говорил, что эта история длилась долго, а рассказывается коротко, ибо один день сменял другой и наконец время для них остановилось. Правда, были приметы, которые подтверждали, что время идёт, и одной из таких примет была его борода. Сделавшись рабом, он оказался самым молодым среди всех и единственным безбородым. Но спустя долгое время борода начала расти, и она была более рыжей, чем волосы на голове. Со временем она отросла настолько, что касалась рукоятки его весла, и ему приходилось пригибаться с каждым взмахом, дабы нечаянно не задеть её.

Второй приметой было то, что постепенно возрастала его мощь. Он был уже довольно силён, когда его приковали к скамье, поскольку привык сидеть на вёслах на корабле Крока. Но рабу приходится тяжелее, чем свободному человеку, поэтому гребля на галере была для него настолько мучительным испытанием, что первые несколько недель он был болен и у него кружилась голова. Он видел людей, надорвавших себе грудь, они изрыгали кровавую пену, падали навзничь со скамьи, корчась от боли, и умирали, а их тела выбрасывали за борт. Но он знал, что у него нет выбора: либо он будет грести, подобно своим товарищам по несчастью, даже если это приведёт его к смерти, либо на его спину падут удары бича надсмотрщика. Он выбрал первое, ибо однажды он почувствовал удар бича и понял, что если он почувствует его вновь, то безумное бешенство овладеет им, и тогда его ждёт неминуемая смерть.

Итак, он грёб из последних сил, даже когда ему застилало мраком глаза, а спина и руки горели как в огне. Но спустя несколько недель он заметил, что перестал сознавать свою усталость. Возросла его мощь, и отныне ему приходилось заботиться, чтобы весло, которое теперь стало лёгкой палкой в его руках, не треснуло от слишком сильного рывка, так как за сломанное весло раб получал несколько жгучих ударов бича. Длительный срок рабства у калифа на галерах он провёл за веслом, расположенным на левом борту судна, поэтому он был повёрнут к нему правой стороной, а вся тяжесть рывка при гребле приходилась на левую руку. С тех пор он всегда держал свой меч и подобное оружие левой рукой, хотя копья продолжал метать правой. Та мощь, которую он добыл столь нелёгким трудом, превышала силу обычных людей и не покидала его вплоть до глубокой старости.

Но была и третья примета, напоминающая, что проходит время, пока он трудится на галерах. Он неожиданно поймал себя на том, что начинает понимать кое-что из чужого языка, на котором говорили все вокруг него; сперва это были только отдельные слова, но постепенно он научился понимать всё больше и больше. Некоторые рабы были родом из далёких стран, расположенных на юге и востоке, и переговаривались на наречии, похожем на тявканье собак, которое никто, кроме них, не понимал. Другие невольники были из христианских стран, лежащих на севере, и говорили на языке тех мест. Но многие рабы были из Андалузии, и их приковали к вёслам за то, что они были морскими разбойниками, бунтовщиками, или за то, что они досаждали калифу мятежными речами о боге и пророках. Эти люди, как и их владельцы, говорили по-арабски. Надсмотрщик с бичом также изъяснялся на этом языке, а так как самое разумное для раба — это пытаться понять, что от него хочет этот человек, то надзиратель превратился для Орма в хорошего учителя языка, хотя он и не прилагал к