Анна Герман - Александр Жигарев

- Ну и что? - иронизировала Анна. - Вы ко всем певицам, которые вам нравятся, мчитесь на такие дальние свидания?

- Не ко всем. Вы первая...

- Ну, раз я первая, тогда поехали ужинать! Учитывая затраты на бензин, плачу я!..

На ночь инженера с трудом удалось устроить в многоместный номер гостиничное общежитие. Утром чуть свет он уехал в Варшаву, обещая в ближайшее время снова разыскать Анну. Уехал и исчез...

"Наверное, я не оправдала его ожиданий, а может, как увидел меня ближе, так я ему и разонравилась". Она была в растерянности: взял и исчез без следа, а у нее ни его адреса, ни номера телефона. Ее охватило какое-то смутное чувство, которого раньше она никогда не испытывала, - горечь, досада, тоска и разочарование. Словно тонешь, а спасательный круг уплывает от тебя все дальше и дальше, и глядишь - исчез, подхваченный быстрым течением...

Они снова увиделись во Вроцлаве. Анна заглянула домой ненадолго. Инженер терпеливо ждал ее на кухне, шуршал газетой, тихонько покашливал. Она пригласила его в комнату, пили чай с бабушкиными пирогами.

- И что же, вы так всю жизнь собираетесь проездить? - с интересом спросил инженер.

- Если хватит сил, до пенсии, - ответила Анна, отпивая глоток горячего чая.

- Правда? - недоверчиво переспросил инженер.

- Правда, - кивнула Анна.

- А я, понимаешь ли, - вдруг сбившись на "ты", взволнованным шепотом заговорил инженер, - как раз собирался предложить тебе выйти за меня замуж...

За занавеской в углу, где ютилась бабушка, раздался звон бьющегося стакана.

Анна рассмеялась:

- Вот видите, из-за вас уже и посуду бьют!

- Это к счастью, - убежденно сказал Збигнев.

- Как же это вы так - сразу с предложением? Ведь вы меня совсем не знаете. А может, я ужасная - злая, скупая, ревнивая?

- Нет, ты добрая, хорошая, красивая, - все тем же шепотом говорил инженер. И смущенно добавил: - Я делаю вам официальное предложение.

- Была не была! - чокаясь с гостем стаканом чая, беспечно заключила Анна. - Я подумаю.

Они расстались спустя час, и Анна оказалась во власти какого-то удивительного, до сих пор незнакомого ей чувства. Любит ли она инженера? Она улыбалась при этой мысли. Разве можно любить человека, которого знаешь так мало, да и видела всего лишь несколько раз? Большой, плечистый: нос, подбородок - как у боксера; изрезанный морщинами лоб. Однако непосредственность в общении, трогательная, беззащитная искренность, а главное - влюбленность, которую чувствуешь без всяких слов, - все это взволновало Анну, заставляло ее все время мысленно возвращаться к нему...

Он часто звонил ей после концертов, неизвестно каким образом узнавая, где выступали артисты. Расспрашивал о здоровье, о том, как прошли концерты, ни разу не напомнив о своем предложении. Анне уже начало казаться, что во Вроцлаве он просто пошутил. Неожиданно он приехал в Еленю-Гуру, где они выступали. Элегантно одетый, в белой накрахмаленной рубашке, с букетом цветов в руках.

- Ну так как? - по-деловому справился Збигнев. - Обдумала мое предложение? Время у тебя было.

- Ой-ой-ой, - лукаво усмехнулась Анна и уже серьезно сказала: - Я обдумала. И вот что скажу: не будем спешить, давай получше узнаем друг друга. Тогда сможем понять, действительно ли это любовь...

Теперь Збигнев Тухольский стал чуть ли не постоянным членом Жешувской эстрадной труппы. Артисты привыкли к его постоянным появлениям - то поздно ночью после концертов, то в раннее воскресное утро; когда он, небритый и невыспавшийся, вылезал из запыленного автомобиля у очередной гостиницы.

- Ну, как там Аня? - спрашивал он у прогуливавшихся около гостиницы артистов, вышедших глотнуть свежего утреннего воздуха.

- С Аней все в порядке! - весело отвечали ему. - Ждет тебя не дождется!

Анна испытывала какую-то внутреннюю неловкость перед Збигневом. Он был вынужден проезжать огромные расстояния в ночное время, усталый, после работы. Он совсем не высыпался, выглядел разбитым, под глазами круги. Но глаза его весело блестели! Она просила его приезжать только по воскресеньям. Он не спорил, улыбался, целовал ее, обещал слушаться. И опять появлялся среди ночи. Анна снова принималась за свои укоры, взывала к благоразумию. Но сердце ее таяло от нежности, благодарности... Когда его не бывало по нескольку дней, она начинала не на шутку тревожиться: не случилось ли чего? Не попал ли он в катастрофу на плохо освещенной дороге? Ей представлялись жуткие картины, и она вздрагивала при каждом стуке в дверь. Зато с каким облегчением вздыхала, когда в дверях появлялся Збигнев, как всегда, обросший, усталый, но явно счастливый и соскучившийся...

Однажды, проводив его в Варшаву, Анна отправилась в буфет позавтракать. Был ранний час, и в буфете почти никого не было. Она села за столик, заказала яичницу и стакан крепкого чая. К ней подсел Юлиан Кшивка. Всем было известно, что пан Юлиан встает рано, как бы поздно он ни отправлялся спать.

- Привет, - кивнул он Анне и, не спрашивая разрешения, грузно опустился на свободный стул. - Проводила своего Збигнева?

Она кивнула головой.

- Ох, чует мое сердце, скоро свадьбу сыграем! Ведь так, Анна? Без свадьбы вы же не можете...

- Почему не можем? - удивилась Анна.

По синеве под глазами и отечности Аня поняла, что пан Юлиан либо не выспался, либо нездоров. Это с ним бывало редко. Но уж тогда он становился грубым и развязным. Ей не хотелось продолжать беседу, но Кшивка как раз разговорился.

- Вообще-то я думаю, Збигнев бросит свою работу.

- Почему же это?

- Ну как - почему? - продолжает пан Юлиан. - Это же само собой разумеется. Ты способная певица, а вскоре можешь стать и звездой. Тебе нужен не просто муж, как у пани Ванды, пани Магды и пани Зоей. Тебе нужен муж-импресарио, который бы постоянно вел твои дела - в концертных бюро, на радио, на телевидении, в грамзаписи. Ты прежде всего артистка, потом человек. Этим ты и должна руководствоваться. А не чувством. Ты себе не принадлежишь, ты принадлежишь профессии. И тебе нужен не просто человек, на плечо которого ты можешь опереться и выплакаться, когда тебе трудно... Одним словом, будет у тебя достойный менеджер - будет все в порядке. Как говорят американцы, "о'кэй"!

У Анны непроизвольно навернулись слезы. Она не могла представить себе Збигнева в роли ловкого импресарио, постоянно вертящегося в концертных организациях, умело завязывающего связи, часами подкарауливающего нужных людей. Несмотря на рост и внушительную внешность, он наверняка окажется совершенно беспомощным в мире "деловых" людей - пронырливых, суетливых, подобострастных, "не умеющих" обижаться на сильных и могущественных, жестоких и беспощадных к тем, кто от них зависит...

Дело ее жизни - сцена, песня - и личная жизнь вдруг оказались связанными паном Юлианом в один узелок, развязать который просто невозможно. Так что же она, современная певица, должна стать рабыней XX века? Искать себе мужа не по сердцу и любви, а по "деловым" качествам?! Анне сделалось не по себе от жестоких слов пана Юлиана...

В то утро, запершись в номере гостиницы, она долго и безутешно плакала... Есть ли выход в этой ситуации? Поговорить со Збышеком, рассказать ему о сложностях и противоречивости ее профессии? Или сказать, чтобы забыл ее, не приезжал больше? Нет, этого она сделать не сможет... Значит, надо довериться судьбе! И бороться за счастье. И за счастье на сцене. Пусть будут потери, страдания, обиды, досада. Пусть останутся, как говорят администраторы, "неиспользованные возможности". Но взамен будет обычная человеческая жизнь с правом любить и быть любимой.

Пожалуй, Збышек был тот единственный человек, который однажды нашел для нее слова жалости. Даже мама и бабушка смотрели на нее как бы глазами зрителей. А зрители понаслышке знают и не очень-то верят в многотрудность черновой работы артиста. Родные расспрашивали Анну о том, как принимают ее на концертах, какие песни она сейчас поет, какие у нее дальнейшие планы... Ну совсем как интервьюеры. Правда, иногда они восклицали: "Все в дороге да в дороге! Не надоело? Устала ведь!" Это были слова вежливости, долга в отношениях близких людей, а не осознанного понимания всей сложности и тяжести ее работы.

Впрочем, Анна никогда и не требовала для себя особых привилегий. Все люди трудятся, возвращаются с работы усталыми, и пока не изобретен такой прибор, который бы регистрировал абсолютно точную нагрузку, физическую или нравственную, характерную для той или иной профессии. Она не сумела проработать по своей основной специальности ни дня. Лишь раз во время практики оказалась в шахте и тут же начала думать о тяжести шахтерского труда, о людях, которые ежедневно опускаются и трудятся под землей. "А я бы смогла так?" - спрашивала она себя. И сама же отвечала: "Конечно, привыкла бы, как все".

Особенность своей профессии она видела в том, чтобы все эти уставшие после работы люди не замечали бы ее "труда". Они должны видеть ее на сцене веселой и красивой. И уходить с концерта не только в хорошем настроении, получив заряд бодрости, но и отдохнувшими, помолодевшими, с ощущением праздника. А этот праздник должна подарить им она - фея из сказки, там, на сцене, волшебно избегнувшая обычных бед и горестей, физических травм и головной боли, неотвязных людских забот.