Манускрипт всевластия - Дебора Харкнесс

Когда я досчитала про себя до двухсот, он сделал вдох и выдохнул много позже.

Через некоторое время Амира предложила классу вернуться к жизни. Мэтью повернулся ко мне и открыл глаза. Его лицо стало мягким — с моим, насколько я чувствовала, произошло то же самое. Вокруг нас началось движение, но я вопреки приличиям так и лежала на боку, глядя в глаза вампиру. В той же позе оставался и он. Когда я наконец села, комната от резкого прилива крови начала совершать обороты вокруг меня.

Потом вращение остановилось. Амира пропела финальную мантру, позвенела серебряными колокольчиками на пальцах. Все на сегодня.

Вампиры общались с вампирами, чародеи с чародеями. Демоны обсуждали, в каком из оксфордских клубов джаз лучше. Недобрали энергии, с улыбкой подумала я, вспомнив, что говорила Агата об их беспокойных душах. Двое инвестиционных банкиров из Лондона, оба вампиры, говорили, что в столице за последнее время произошло много нераскрытых убийств. Меня кольнула тревога — вспомнилось вестминстерское дело, о котором я читала в газете. Мэтью сердито глянул на них, и они переключились на завтрашний ленч.

Двигаясь к выходу, все проходили мимо нас с Клермонтом. Ведьмы и колдуны кивали, демоны обменивались многозначительными взглядами и ухмылками, вампиры намеренно игнорировали меня, но в обязательном порядке здоровались с Мэтью.

Под конец в зале остались только мы и Амира. Она свернула свою циновку и подошла к нам.

— Хорошо позанимались, Диана.

— Спасибо, Амира. Йога была просто незабываемая.

— Приходи когда хочешь, с Мэтью или одна. — Она похлопала его по плечу. — Надо было сказать ей.

— Я боялся, что она не захочет пойти… и знал, что ей понравится, когда она окажется здесь.

— Выключите свет, когда будете уходить, ладно? — сказала напоследок Амира.

Я обвела взглядом безупречные пропорции зала.

— Да… вот это сюрприз. — Мне хотелось, чтобы он еще немного помучился.

Он бесшумно возник за моей спиной.

— Приятный, надеюсь. Понравилось?

Медленно обернувшись к нему, я запрокинула голову, приходившуюся на уровне его грудной клетки.

— Да.

— Я рад. — Снова эта улыбка, от которой сердце замирает в груди. Чтобы оторваться от его глаз, я нагнулась и стала скатывать коврик. Мэтью забрал свой, выключил свет. Мы обулись в комнате с камином, успевшим прогореть до углей.

— Не хочешь выпить чаю перед отъездом? — спросил Мэтью, беря со стола ключи.

— Где бы это?

— В сторожке.

— Там что, кафе?

— Нет, но кухня имеется. И посидеть есть где. Я сам приготовлю.

— Мэтью, — осенило меня, — это твой дом?

Мы уже вышли во двор. Над входом значилась дата: 1536.

— Я его и построил, — ответил он, не сводя с меня глаз.

Итак, Мэтью Клермонту никак не меньше пятисот лет.

— Плоды Реформации, — продолжал он. — Генрих пожаловал мне поместье с условием, что я снесу стоявшее здесь аббатство. Я сохранил что мог, хотя это было трудно: король тогда пребывал в дурном настроении. Сколько-то ангелов, старую кладку там и сям — все остальное новое.

— Впервые слышу, чтобы здание, построенное в шестнадцатом веке, кто-то называл новым. — Я попыталась взглянуть на дом его глазами, больше того — увидеть его как часть Мэтью. Здесь он пятьсот лет назад собирался жить, а жилище может многое рассказать о своем хозяине. Дом был тихим, солидным и надежным, как Мэтью. Никаких архитектурных излишеств.

— Красиво, — просто сказала я.

— Теперь он слишком велик для жилья, не говоря уж о том, как все износилось. Стоит открыть окно, и что-то где-то отваливается, несмотря на постоянный уход. Пару комнат занимает Амира, и несколько раз в неделю здесь проходят занятия.

— А ты, значит, живешь в сторожке? — спросила я, пока мы по булыжнику шли к машине.

— Всю неделю я в Оксфорде, а сюда приезжаю на выходные. Здесь спокойнее.

Да… нелегко, вероятно, вампиру жить в толпе шумных студентов, чьи разговоры он слышит помимо воли.

Мы доехали до сторожки. Ее, как лицо усадьбы, в свое время украсили немного обильнее, чем большой дом. Я смотрела на витые трубы и хитрую кладку.

— Знаю, — со стоном промолвил Мэтью. — Каменщик дорвался-таки до этих труб. Его кузен работал в Хэмптон-Корте у Вулси,[19] и мой мастер просто не желал слышать «нет».

Мэтью включил свет у двери. Я увидела большую комнату с полом из каменных плит и очагом, где можно было зажарить быка.

— Замерзла? — Часть пространства переделали в современную кухню, где холодильник, кажется, был главнее плиты. Я старалась не думать о том, что Мэтью там держит.

— Немножко. — Я поежилась в своем свитере. На дворе было относительно тепло, но я продрогла из-за того, что вспотела.

— Тогда зажги камин, — предложил Мэтью.

Дрова были уже приготовлены. Я взяла из старинной оловянной кружки длинную спичку и подожгла их.

Мэтью поставил чайник, а я стала осматривать комнату. Вкус хозяина склонялся к коричневой коже и темному дереву, красиво выделявшимся на каменных плитах. Старый ковер насыщал комнату теплой гаммой красных, синих и желтых оттенков. Над камином висел огромный портрет второй половины семнадцатого столетия. Темноволосую красавицу в желтом платье писал определенно сэр Питер Лили.[20]

— Моя сестра Луиза, — сказал Мэтью, заметив мой интерес. — Dieu,[21] как прекрасна она была.

— Что же с ней сталось?

— Она уехала на Барбадос, намереваясь стать королевой Вест-Индии. Мы говорили ей, что на маленьком острове ее вкус к молодым джентльменам не пройдет незамеченным, но она не желала слушать. Ей нравилось жить на плантации, выращивать сахарный тростник и владеть рабами. — По лицу Мэтью пробежала тень. — Во время одного из восстаний соседи-плантаторы, разгадавшие ее тайну, решили покончить с ней. Луизе отрубили голову, тело изрезали на куски, останки сожгли и свалили все на рабов.

— Мне очень жаль. — Глупые слова для такой тяжкой потери.

— Смерть, достойная жертвы, — слегка улыбнулся он. — Я любил сестру, но это нелегко мне давалось. Она усваивала пороки всех веков, в которые жила. Ни одна крайность для нее не была крайней. — Мэтью с трудом оторвал взгляд от холодного красивого лица на портрете. — Чай готов. — Он поставил поднос на низкий дубовый столик перед камином, между двумя кожаными диванами.

Я принялась разливать, ни о чем больше не спрашивая, хотя вопросов у меня хватило бы на несколько вечеров. Под взглядом больших черных глаз Луизы я старалась не пролить ни капли на полированную столешницу — вдруг этот стол когда-то принадлежал ей. Мэтью не забыл ни о молоке, ни о сахаре. Придав своему чаю нужный оттенок, я устроилась на мягком диване.

Мэтью вежливо взял свою чашку, но пить не стал.

— Не нужно делать что-то только из-за того, что я здесь, — сказала я.

— Я привык, — пожал плечами он. — Ритуальные движения действуют успокаивающе.

— Давно ты занимаешься йогой?

— Это совпало с отъездом Луизы. Я отправился в другую Индию, настоящую, и застрял на Гоа во время муссонов. Делать было нечего, кроме как пить и учиться всему индийскому. Тогдашние йоги были гораздо одухотвореннее большинства нынешних. Амиру я не так давно встретил в Мумбай, когда был там на конференции. Посмотрел, как она ведет класс, и понял, что она не уступает мастерством старым йогам. И не имеет предрассудков насчет братания с вампирами, как некоторые ведьмы.

— Понял и пригласил сюда?

— Я рассказал ей об Англии, а она согласилась попробовать. Скоро уж десять лет, как она здесь, и в нашем классе всегда полный комплект. Амира, конечно, и с людьми занимается.

— Никогда не видела, чтобы чародеи, вампиры и демоны занимались чем-то вместе, хотя бы и йогой, — призналась я. Табу на общение с другими расами для меня оставалось в силе. — Скажи мне кто-нибудь, ни за что не поверила бы.

— Амира оптимистка и любит преодолевать трудности. Поначалу все было совсем не просто. Вампиры отказывались находиться в одном помещении с демонами, а первым чародеям никто и вовсе не доверял. — Я слышала по его голосу, что и он не свободен от предрассудков. — Теперь почти весь класс признает, что сходства у нас больше, чем отличий, и соблюдает правила вежливости.

— Мы можем казаться похожими, — я подтянула колени к груди, — но определенно не чувствуем себя таковыми.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Мэтью.

— То, что мы всегда знаем, когда рядом… не человек. По легкому касанию, по холоду, по щекотке.

— Это, видимо, привилегия чародеев. Я, например, не знаю.

— Чувствуешь что-нибудь, когда я смотрю на тебя?

— Нет, а ты? — Его невинный взгляд тут же пустил мурашки по моей коже.

Я кивнула.

— Опиши свои ощущения. — Он подался вперед, и я почуяла западню.

— Холод, — начала я, не зная, стоит ли говорить все как есть. — Как будто лед нарастает под кожей.