Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

После небольшой передышки:

- Времена Хлодвига ... большая внутренняя судьба... элементы 1919 года..., – и тут я снова отдаюсь в руки сумеречного состояния своего сознания.

Голос Золотого фазана и звенит и гремит и крякает и квакает. Время от времени он тычком наносит удар указательным пальцем, как шпагой, словно желая проткнуть натянутую вокруг него оболочку. Внезапно этот человечек кажется мне ужасно смешным: Нам, на военно-морскую базу, прислать такого карикатурного оратора партии – это какой-то абсурдный подарочек. Но чей подарочек? Подцепил ли его тот же КПС? Или Золотой фазан прислан к нам из Берлина? Когда он вновь наносит удар указательным пальцем, у меня невольно вырывается колючий смешок. Элегантно, чтобы скрыть его звук, покашливаю два-три раза и прикладываю обе руки ко рту таким образом, будто хочу изобразить индейский сигнал. Старик смотрит на меня, недоуменно подняв брови. Но позади меня уже смеются несколько человек – и довольно громко. Бог мой! Судорожно фиксирую взгляд на какой-то точке на полу, в паре метров перед моими ногами, чтобы снова не выйти из-под контроля. Тут поднимается сидящий впереди всех КПС, поворачивается к аудитории и говорит во внезапно наступившем молчании:

- Я прошу слушать господина штаатсрата с большим вниманием!

Позади, как в школьном классе, слышно глухое ворчание. КПС игнорирует его и снова занимает свое место, а лягушка-бык продолжает реветь дальше... После речи в клубе начинается большое веселье. Адъютант внимательно наблюдает за тем, чтобы штаатсрату постоянно подливали. После пятого стакана он опять начинает свое фехтование пальцем:

- Этот выпад в академическом духе – так точно, господа мои! Отвечаю! Двадцать три острых выпада шпагой...

Я смотрю на Командующего. Когда он поднимает кружку с пивом, то окидывает меня быстрым, каким-то осознанно-трезвым взглядом. Или мне мерещится? Был ли этот взгляд случаен? Может я ошибаюсь? Играет ли он в благородного человека или просто осматривается? Но для меня это своего рода знак: куда хочешь смотри, но только не в направлении Командующего. Показываю заинтересованность тем, что происходит вокруг. Время от времени влезаю в болтовню за моим столом. Господин штаатсрат развалился в кожаных обивках своего кресла. Он полулежит в нем наискось, руки брошены безвольно на подлокотники так, будто в парикмахерской приготовился бриться. Но и в таком положении он вливает в глотку стакан за стаканом.

- Союзники увязли у нас, как мухи приклеились, – ревет он басом.

Поскольку все молчат, Старик выдавливает, наконец:

- Да?

Для штаатсрата это звучит слишком скептически. Он приподнимается повыше и начинает, качая головой, новый словесный понос:

- Вы что, думаете, что эти господа смогли бы высадиться в Нормандии, если бы Фюрер этого не хотел? Фюрер даже определил точное место их высадки. Все другие места были закрыты намертво Атлантическим валом . И там эти господа немедленно сделали свою основную ошибку: из страха усраться перед Атлантическим валом они высадились точно там, где мы хотели. Точнее там, где мы специально оставили для них проход. Высадились, проявив полную бестолковость!

Старший полковой врача откашливается:

- Странно только, почему это союзники все еще сидят на побережье – а не плывут в свою merry old England ?

Вот это выдал наш старший полковой врач! Я чуть не падаю от удивления! Как просто он завел здесь себе противника.

- Вам что еще т эти очевидные истины объяснять надо? – горячится штаатсрат, и яростно стучит кулаками по подлокотникам. – У Вас что, полностью отсутствует стратегическое мышление? Какая нам польза от того, что мы выдавим этих парней, и они снова улетучатся? Мы это уже проходили... в Дюнкерке! Там они ускользнули от нас, хотя мы разбили неприятеля наголову! Но на этот раз им не ускользнуть и не будет им никакого прощения! На этот раз обратный путь им заказан!

Госсоветник выпрямляется. Голос его от раздражения становится на тон выше, когда он продолжает:

- Фюрер знает, что он хочет. Теперь это означает сохранять выдержку и проявить твердую волю. Мы захлопнем мешок только тогда, когда вся эта шайка в нем соберется. Вот тогда-то Вы и увидите в один прекрасный день, как эти ублюдки умоются своей кровью!

Закончив речать, госсоветник настолько доволен собой, что снова, широко и с наслаждением, растягивается в своем кресле. Тыльной стороной кисти правой руки он потирает свои пузырящиеся прыщики в уголках рта. От этих движений остается стойкая краснота.

- Pantry ! – командует Старик и заказывает вишневый коктейль для всех сидящих за столом штаатсрата.

Внезапно Командующий поднимается, а его фокстерьер высоко подпрыгивает.

- Тишина, господа! – звучит громовой голос Старика на все помещение. Зубной врач кривит лицо так, как будто бы он откусил лимон.

КПС расправляет складку на кителе, а большой палец правой руки задвигает над второй пуговицей кителя. Выждав минуту, он начинает:

- Коль уж мы так пируем, то я себе говорю: Все для подлодок! Это мой принцип! Я стоял и стою на этом, и это так! Наши подлодки непосредственно противостоят врагу в мировых водах, а штаб сидит на суше – поэтому все для подлодок!

- К сожалению, сегодня это не так как было раньше, и мы вынуждены затянуть пояса. Но мы остаемся ветеранами, которые помнят. Мы высоко держим традицию рыбы-пилы . Мы были и остаемся старыми ее приверженцами!

Раздаются громкие возгласы:

- Браво! Прекрасно сказано! И другие: – Верно! Точнее не скажешь!

Наглый оттенок этих выкриков, должно быть, не ускользнул от КПС. Но он не раздражается, а начинается снова:

- Этим мы можем сказать себе, что мы верны своему стягу и крепко держим его древко в наших руках, и для нас нет никаких Если или Однако. Мы поднимаем знамя борьбы над головой, мы это отработаем по полной программе – мы не сдадимся…

- ... не смотря ни на что! – хрюкает кто-то пьяно позади.

Высоко тяну шею, чтобы рассмотреть, кто это был там. Почти одновременно и Старик тоже поднимается и кричит:

- Требую полной тишины!

Командующий невозмутимо продолжает:

- Нас не сможет сломать никакое поражение. Сейчас это только начало. Мы по-прежнему готовы встретить врага. Мы держим оружие наготове. А потому, господа, стоящие перед нами задачи ясны. Мы – мои господа... Мои господа, мы пьем за окончательную победу! Ваше здоровье!

Повисает минутное молчание, а затем, вдруг, тишину взрывают крики:

- Вперед, гип-гип – ура!

- Бороться, побеждать или погибнуть! – скандирует один, и тут же еще двое, дуэтом, с шумом подхватывают его возглас.

Из полутемного угла доносятся слова песни “Bel Ami” : «... ты не герой – а лишь мужчина, который нравится, Bel Ami!» Штаатсрат поднимается и гремит:

- Вот вам еще один их метод, господа. Таким вот образом международный иудаизм разлагает боевой дух немецкого народа – такими наглыми способами наступает он на героизм нашей расы, втаптывает его в грязь. Вы только вслушайтесь в слова этой песни! Еврей как грабитель, который с противной наглостью старается влезть в доверие к арийской женщине и пытается вытеснить немецких героев, хранителей очага – «…не умен – но элегантен / не красив – но очарователен…». Это заведомо известная нам еврейская фривольность, воздвигнутая на пьедестал: « …не герой – а только мужчина, который нравится…». Это целенаправленный удар кулаком в лицо немецкого солдата.

Говоря все это, штаатсрат размахивает обоими кулаками в воздухе. Его, похожая на биллиардный шар, круглая голова снова стала красной и шрамы на ней опять пылают. Как запоздалое эхо, из угла вновь долетает:

«Ты пользуешься успехом у женщин, Bel Ami! / Столько успехов у женщин, Bel Ami! / Не красив – но, очарователен / не умен – но галантен / не герой, а лишь мужчина, который нравится...»

Старик двигается в кресле, стараясь сесть повыше и поворачивает туловище в направлении угла, в котором так красиво поют. Царит громкое, разудалое веселье! Кто бы мог подумать! Старик надел на лицо мину, выражающую нечто среднее между верой в предопределенность судьбы и отупением. Затем он медленно встает. Что он хочет сделать? Ага, это КПС хочет раскланяться и уйти по-английски. После его ухода хрипящим покашливанием штаатсрат снова просит слова. Он поменял тональность:

- Думаю – это бесцельная трата времени – среди, так сказать, необразованных людей.

Штаатсрат бьет себя в грудь, некоторое время так и стоит, судорожно пытаясь вспомнить, о чем собственно шла речь. При этом он слегка покачивается и, наконец, извергает:

- Об этом нужно было вам сказать! Это нужно было вам доказать! О мужестве и храбрости! Так точно, я вам говорю!

– Pantry! – командует адъювант, – Господин штаатсрат больше не должен ничего пить. Эй, на камбузе! Я вас сейчас расшевелю!