Лукиан Самосатский. Сочинения - Лукиан

37. Тогда заговорил Гермон: "Верно, Клеодем, верно! Пускай они скажут, чего ради они поносят наслаждение, себя сами почитая достойными наслаждаться превыше прочих людей?"

"Нет, не я — ты скажи, Клеодем, — возражал Зенофемид, — на каком основании вы не безразличным считаете богатство?"

"А вот же нет: сам скажи", — и надолго пошел такой разговор, пока наконец Ион, наклонившись над столом, не выглянул из-за спорщиков и не произнес: "Перестаньте! А я, если угодно вам всем, предложу предмет для беседы, достойный почтенного праздника. Вы же, не ссорясь, станете говорить и слушать, чтобы, как у нашего учителя Платона, время протекало большей частью в философских беседах".

Все присутствующие одобрили предложение, а больше всех Аристенет и Евкрит, надеявшиеся покончить таким образом с неприятными разговорами. Аристенет даже на свое место обратно перешел, уверенный, что мир водворился.

38. В это самое время подали нам так называемый "завершающий обед" — каждому целая курица, кусок свинины, заяц, печеная рыба, пирожки с сесамом и орешки на закуску. Все это разрешалось унести с собой домой. Однако поставлено было не отдельно перед каждым гостем блюдо, но Аристенету накрыли и Евкриту, возлежавшим за одним столом, — один на двоих, причем каждый должен был брать обращенную к нему половину. Подобным же образом одно общее блюдо досталось стоику Зенофемиду и эпикурейцу Гермону; далее по порядку: Клеодему с Ионом, жениху со мной, Дифилу же досталась двойная доля, так как Зенона уже за столом не было. Запомни, пожалуйста, эти пары, Филон, потому что нам придется ими пользоваться в дальнейшем повествовании.

Филон. Запомню, запомню.

39. Ликин. Выступил Ион. "Итак, я первый начинаю, если вам угодно", — заявил он; и, помолчав немного, продолжал: "Быть может, мне надлежало бы в присутствии таких мужей сказать об идеях, о бестелесных сущностях, о бессмертии душ, но, чтобы не встретить возражений со стороны тех, кто не держится этой философии, я скажу приличествующее слово о браке.

Итак, всего лучше было бы вовсе не искать браков, но, следуя Платону и Сократу, любить отроков. Ибо такие люди одни лишь могли бы достигнуть совершенной добродетели. Если же необходимо все-таки и с женщинами сочетаться, то надлежало бы нам, по учению Платона, общих жен иметь, да пребудем свободными от зависти".

40. Общий смех был ответом на эту не к месту сказанную речь. Дионисодор же закричал: "Довольно тебе услаждать нас своей варварской речью. Где, у какого писателя найдем мы в этом смысле употребленное слово «зависть» вместо "ревность"?"

"Как, и ты заговорил, негодник?" — ответил Ион. Дионисодор, кажется, со своей стороны, ответил соответствующей бранью. Тогда вмешался достойнейший Гистией, грамматик, и сказал: "Будет вам! Вот я сейчас прочту свадебное стихотворение".

41. И он приступил к чтению. Вот они, — если я не забыл еще, — эти двустрочия:

О, какова Клеантида в чертогах у Аристенета,Дева божественная, с тщанием возращена!Всех-то, ах, всех-то девиц превышает она красотою,Краше Венеры она, краше Елены равно!О жених, радуйся тоже, товарищей детства сильнейший.Краше ты, чем Нирей, чем у Фетиды сынок,Мы же обоих вас вот этой свадебной песнью,Сложенной вам, сообща будем не раз услаждать!

42. Смехом, разумеется, были встречены эти стихи… Между тем пора уже было разобрать предложенные угощения. Итак, первая пара, Аристенет и Евкрит, взяли каждый нарезанную для него часть, взял и я свое и Херей то, что было ему положено. Подобным же образом поделились Ион с Клеодемом. Но Дифил настойчиво хотел забрать и предназначавшееся Зенону: он уверял, что это все для него одного положено, и со слугами вступил в сражение: ухватившись за курицу, они тащили ее каждый к себе, будто труп Патрокла, вырывая друг у друга, и наконец Дифил был побежден и выпустил птицу, возбудив в гостях громкий смех, тем в особенности, что негодовал после этого случая, как будто он тягчайшей подвергся несправедливости!43. Еще одна пара оставалась: Гермон и Зенофемид, возлежавшие, как я говорил, рядом: повыше — Зенофемид, а Гермон — пониже. Все было положено для обоих одинаковое, и они мирно взяли каждый свое. Курица же перед Гермоном оказалась пожирнее — это вышло, я полагаю, случайно. Нужно было взять каждому свою курицу. Вот тут-то Зенофемид, напряги все свое внимание, Филон, ибо приближаемся мы уже к главнейшим событиям вечера, — итак, Зенофемид, говорю я, лежавшую перед ним птицу в покое оставил, а схватил ту, что лежала перед Гермоном, более, как уже сказал я, откормленную. Но тот, со своей стороны, ухватился за нее и не хотел уступить своего преимущества. Крик при этом подняли! и, оба скатившись на пол, принялись бить друг друга по лицу этими самыми курами и, в бороды вцепившись друг другу, призывали на помощь: один — Гермон — Клеодема, а Зенофемид — Алкидаманта и Дифила. Тотчас одни стали на сторону первого, другие — на сторону второго, за исключением одного только Иона: последний осторожно занимал среднее положение.

44. А противники, сплетаясь в клубок, продолжали сражение, причем Зенофемид схватил со стола кубок, стоявший перед Аристенетом, и пустил им в Гермона,

Но не попало в того, стороной пролетело оружье

и раскроило жениху череп надвое, знатной и глубокой раной. Теперь со стороны женщин раздались крики. Повскакав с мест, многие кинулись в середину между сражавшимися, а прежде всех мать молодого жениха, увидевши кровь. Также и невеста к нему бросилась в страхе за его жизнь. Среди этого смятения Алкидамант явил свою доблесть: соратничая с Зенофемидом, ударом дубинки он Клеодему череп сокрушил, а Гермону челюсть, нескольких рабов, пытавшихся помочь им, изранил. Однако те не собирались отступать; напротив, Клеодем протянутым пальцем глаз у Зенофемида вырвал и, впившись зубами, нос ему откусил; а Гермон Дифила, прибывшего на выручку Зенофемиду, двинул по голове скамейкой.

45. Ранен был также и Гистией, грамматик, пытавшийся разнять дерущихся и получивший, по-видимому, удар ногой в зубы от Клеодема. Бедняга лежал и, согласно излюбленному им Гомеру,

Кровь извергал…

Вдобавок все помещение пира наполнено было смятением и слезами. Женщины причитали, обнявши Херея, остальные же мужчины пытались успокоить дравшихся. Но величайшим злом был Алкидамант: он разом всех перед собой обращал в бегство, избивая кого попало. И многие, будь уверен, пали бы его жертвами, не сломай он своей дубинки. Я же стоял, прижавшись к стене, смотрел и не вмешивался, наученный опытом Гистиея, как опасно разнимать подобные побоища. Можно было подумать, что видишь перед собой лапифов и кентавров: столы были опрокинуты, кровь струилась, и кубки летали по воздуху.

46. В конце концов Алкидамант, опрокинув светильник, произвел великую темноту, и положение, разумеется, сделалось еще более тяжелым, ибо новый огонь достали с трудом, и много удивительных дел совершилось в темноте. Когда же появился наконец кто-то, неся светильник, то Алкидамант был захвачен на том, что, полуобнажив флейтистку, он старался насильно сочетаться с ней; Дионисодор же уличен был в кое-каком ином забавном деянии: когда он встал на ноги, чаша выпала у него из-за пазухи. Оправдываясь, он заявил, будто Ион поднял кубок во время суматохи и передал ему, чтобы не пропал; то же утверждал Ион — что сделал это из заботливости.

47. На этом и разошлись гости, в конце обратившись от слез снова к смеху над Алкидамантом, Дионисодором и Ионом. Раненых унесли на носилках. Они чувствовали себя очень плохо, в особенности старик Зенофемид, который одной рукой придерживал нос, другой — глаз и кричал, что погибает от боли. Даже Гермон, несмотря на свое бедственное положение, — два зуба у него были выбиты, — выступил против него, заметив: "Запомни все-таки, Зенофемид, что не «безразличным» ты считаешь сегодня страдание". И жених, после того как Дионик уврачевал его рану, был отведен домой с повязками на голове, положенный на ту самую повозку, на которой он собирался увезти свою невесту. Горькую, несчастный, отпраздновал он свадьбу! И другим Дионик также, конечно, оказал посильную помощь, после чего их отнесли домой спать; многих из них рвало по дороге. Только Алкидамант остался на месте, ибо никто уже не в силах оказался сдвинуть с места этого мужчину, после того как он свалился поперек ложа и заснул.

48. Таков-то, любезный Филон, оказался конец этого пирования. Или, пожалуй, лучше будет прибавить еще вот это трагическое заключение:

Много странных даров посылает судьба,И много нежданного боги вершат,А то, что мнилось, то не сбылось.

Ибо, воистину, непредвиденный исход имел и наш пир. Однако только я понял: что не безопасно человеку, не бывавшему в подобных переделках, обедать вместе с такими учеными людьми!