Отрезок пути - Iris Black

– Сильна! – присвистнув, комментирует Симус. – Чтобы вот так незаметно…

Я только восхищенно качаю головой. Надо будет рассказать Северусу, ему понравится. Он ведь и сам в школе заклинания изобретал, правда, менее безобидные.

– Суть в том, что меньший объект преобразуется в больший, с которым соприкасается, а затем... Так, стоп! – Джинни резко обрывает сама себя. – Это неважно! Лучше расскажите, как вы оказались в такой заднице.

Мы максимально подробно рассказываем ей обо всем, что произошло.

– Плохо, – резюмирует Джинни. – Очень плохо.

– Получается, к кентаврам мы больше не попадем? – огорченно спрашивает Лаванда.

– Не думаю, – подтверждаю я. – Конечно, добраться до пещеры мы сможем и сами, но без Хагрида в лес нас никто не отправит.

– Жалко, – вздыхает Парвати. – Хорошо хоть Хагрид жив.

Жалко ей… Готов спорить, они обе об одном жалеют: что на кентавров больше любоваться не смогут. А мы сегодня не только эстетического удовольствия лишились, но еще и относительно надежного убежища. Стоило так перед Магорианом распинаться! Мог с чистой совестью послать его куда подальше. И еще Лауди… Надо как-то мягко донести до ребят, что помогать нам он больше не сможет. Но это, пожалуй, можно отложить до следующего семестра. Если, конечно, я до него доживу.

Глава 55. Мы все связаны

Каникулы только начались, а я уже успел нарваться на отработку. Ту самую, из серии: «один Мерлин знает, когда вам удастся вернуться в свою гостиную, Лонгботтом!». Наверное, со стороны я кажусь полным неудачником. Но если бы мои глумящиеся «приятели» узнали, что я провожу время, потягивая дорогое вино, они тут же перестали бы гнусно ухмыляться. Впрочем, не думаю, что они захотели бы занять мое место, с учетом того, что оно сейчас не где-нибудь, а в объятиях Северуса на широком диване. Едва ли подобная перспектива их бы впечатлила – они все гетеросексуальны прямо-таки до омерзения.

По шее за прогулку к хижине Хагрида я, конечно, получил. Северус не меньше получаса перечислял все известные ему характеристики гриффиндорцев. Я покаянно молчал, но когда он перешел на обсценную лексику, меня начал разбирать смех. Наверное, я ненормальный, но, по-моему, он совершенно очаровательно ругается!

Ребята разъехались по домам. Сестренки Патил, как и предполагалось, остались в школе. Также остался Энтони, поскольку посчитал, что это не дело, если Падма будет одна в башне. Джинни, конечно, уехала. Миссис Уизли слишком переживает за дочь, чтобы она могла позволить себе отказаться от поездки домой. Да она и сама соскучилась по родителям и братьям. Заодно и новостями с ними поделится. О Хагриде наверняка еще по «Поттеровскому дозору» расскажут. Правда, их что-то давно не слышно. Северус говорит, что Пожиратели уже давно пытаются поймать их, но никак не выходит. Молодцы они все-таки!

Я тихо усмехаюсь и крепче прижимаюсь к Северусу, который обнимает меня за талию, запустив руку под рубашку. Сейчас мне ничего не хочется. Даже секса, как ни странно. Хочется просто, чтобы сегодняшняя ночь не заканчивалась. Кто знает, когда еще у нас получится побыть вдвоем? Назначать мне по несколько отработок в неделю Северус не может – это слишком подозрительно. Раньше я мог с помощью Лауди прокрасться в его кабинет, усыпив бдительность ребят. Но школу патрулируют так, что шансы проскочить ничтожны, поэтому рисковать нельзя. Все это означает, что встречаться мы теперь будем значительно реже.

Волна страха накрывает меня так внезапно, что я опрокидываю на себя бокал с вином и подскакиваю на месте. Северус моментально все понимает и призывает со стола карту. Я нахожу то место, где еще час назад был Гарри. Он по-прежнему там, но чувство страха никуда не исчезает. Я пытаюсь разобраться в нем, понять, что происходит, но это мне не по силам. Вот ведь несправедливость: мы знаем, где он, знаем, что он в беде, но как поступить в сложившейся ситуации, не очень понятно. Я вопросительно смотрю на Северуса, он кивает, очевидно, что-то решив, резко встает и выходит из гостиной.

Вдруг моя ладонь перестает чувствовать тепло, и ее словно обдает ледяным воздухом. Аппарировали? Но куда? И по своей ли воле? Я вожу руками над картой, пытаясь найти их новое местонахождение, понять, где они. Страх все не проходит, а это значит, что Гарри по-прежнему в опасности.

Возвращается Северус. Губы его плотно сжаты, нахмуренные брови и встревоженный взгляд говорят о том, что все серьезно.

– Идиот! – выплевывает Северус и поясняет: – Поттер произнес имя Темного Лорда и, естественно, на них тут же налетели егеря! Полагаю…

– Северус, они здесь! – перебиваю я, найдя, наконец, горячую точку на карте.

– Малфой-мэнор, – сообщает он, едва взглянув на результат моих поисков. – Вполне логично.

– Ты отправишься туда?

– Конечно. Посмотрю, что можно сделать, – он проводит рукой по моим волосам. – А ты приведи себя в порядок и никуда не выходи отсюда.

– В порядок? – переспрашиваю я и тут только замечаю, что на светло-голубой рубашке расплылось некрасивое красное пятно.

Северус усмехается и бросает в камин щепотку летучего пороха. Через мгновение я остаюсь один.

Очистка рубашки не занимает много времени, хоть страх и мешает сосредоточиться. Как бы отвлечься? Если я буду сидеть тут и бояться, легче никому не станет. А что, если…

Северус сказал никуда не выходить, но нет никакой гарантии, что мне еще раз представится возможность поговорить с директорами без свидетелей. Приняв решение, я выхожу из гостиной. Медленно пересекаю кабинет, стараясь не смотреть на портрет Дамблдора.

– Напрасно нос воротишь, – раздается насмешливый голос Финеаса Блэка. – Его там нет.

Я смотрю на портрет. Действительно – рама пуста. Ну, и слава Мерлину.

– Зря ты вышел, Лонгботтом. Сюда может кто-нибудь зайти.

– Знаю, – говорю я, нервно облизнув губы. – Просто мне нужно поговорить с вами.

– Со мной?

– Не только. Со всеми вами, – я окидываю взглядом портреты других директоров, которые смотрят на меня с явным интересом, и продолжаю: – Я наговорил много лишнего…

– Жалеешь? – он прищуривается.

– Нет, – честно отвечаю я. – Но было бы лучше, если бы я сказал все это с глазу на глаз. Но это неосуществимо. Поэтому я прошу вас простить мою несдержанность.

В заинтересованных взглядах появляется удивление, смешанное с одобрением. Похоже, мои слова произвели хорошее впечатление.

– Извинения приняты, – заявляет Блэк, и другие директора кивают, соглашаясь с ним.

– Вы осуждаете меня? – неуверенно спрашиваю я.

– Кто-то должен был ему это сказать, – фыркает Блэк и, заметив мое недоумение, снисходительно поясняет: – Я никогда не любил Альбуса Дамблдора. Понимал, что с ним что-то нечисто. Правда, мне никто не верил, – он впивается глазами в Дайлис Дервент.

К моему удивлению, она не возражает, а опускает голову, глядя куда-то в сторону, и неохотно признает:

– Да, здесь ты бы прав… Впрочем, я еще до его смерти об этом задумалась, – добавляет она и поворачивается ко мне: – Видишь ли, Невилл, у бывших директоров Хогвартса нет друг от друга секретов – во всяком случае, тех, которые имеют отношение к школе. Понимаешь?

– Нет…

– Мы все связаны, – поясняет Блэк. – Это необходимо, чтобы помогать действующему директору. Чтобы никто ничего не задумал за спиной. Когда очередной директор умирает, его портрет попадает в наш круг, и мы сразу узнаем, какие действия он предпринимал в отношении учеников, и чем при этом руководствовался. И Том Риддл, и Северус Снейп, и Гарри Поттер были учениками Дамблдора.

– Значит, вы тоже считаете, что он неправ? – уточняю я.

– Неправ… – с горечью повторяет Дервент. – Ты ведь знаешь, что я почти двадцать лет работала целителем. А целитель – это состояние души, а не просто профессия. И то, как Альбус обращался – и продолжает обращаться, надо заметить! – с человеческими жизнями, просто не укладывается у меня в голове!

Да уж. Я, конечно, не целитель и никогда им не буду, но у меня это тоже в голове не укладывается.

– В отличие от Дайлис, я не слишком хороший человек, – признается Блэк. – Я мог солгать, когда считал нужным, и никогда не испытывал из-за этого угрызений совести. Я мог поставить под удар других, чтобы выйти сухим из воды. Я никогда не беспокоился о том, могут ли мои слова задеть чьи-то чувства – мне было плевать на это. Однажды я убил человека. Не на какой-нибудь благородной дуэли, а из-за глупой размолвки. Этим человеком был мой брат. И я не могу сказать, что жалею об этом, поскольку в противном случае он бы убил меня, – он рассеянно теребит свою бородку клинышком и задумчиво добавляет: – Но есть какой-то предел, переступив который человек не просто становится негодяем, а теряет право называть себя человеком. Нет сомнений в том, что Том Риддл далеко зашел за этот предел. Но и Дамблдор перешагнул его. А самое гадкое, что он понимал это. Понимал, но продолжал идти. И даже сейчас никак не может остановиться.