Проклятая - Анна Скарфо

Я больше уже ничего не чувствую – ни страха, ни брезгливости, ни возмущения.

Не изменилась только одно: я так и не привыкла. Ну нет, это уж никогда!

Иногда я вспоминаю ту ночь, первую ночь. Вспоминаю, как мы тогда сидели на нашей ступеньке – только я и Доменико Кучинотта. Вспоминаю, как сильно билось мое сердце, когда он мне говорил, что я – его куколка. Иногда я вспоминаю то время, когда он проезжал под моим окном на машине, включив радио на полную громкость. Он тогда все время включал песни про любовь. И всегда – разные. И эти нежные слова песен – они были для меня. Они были как серенады, которые он посвящал мне.

И вот теперь Кучинотта из моей жизни исчез. Но зато остались все остальные.

И даже прибавились еще новые, другие.

Мобильники в Сан-Мартино работают плохо. На линиях все время помехи, а вышки мобильной связи далеко. Свой мобильник Анна Мария все время держит на подоконнике: это единственное место, где он хоть немного ловит сигнал.

А когда от звонка он вибрирует, дрожит все стекло. Каждую ночь, около двух часов, ей кто-то звонит. Номер не определяется. Анна отзывается, но слышит только шум шагов, а потом – шелест пластикового пакета. И больше ничего.

Каждую ночь в одно и то же время.

Мобильник вибрирует.

Стекло дрожит.

Слышатся мужские шаги.

Потом – шелест сминаемого пакета.

И тишина.

Должок

Сегодня ночью по телевизору показывали корриду. Раньше я ее еще никогда не видела. Звук телевизора я приглушила до минимума, чтобы никого не разбудить, а сама не могла оторваться от тех цветных картинок, которые освещали мою комнатку.

Быка, прежде чем его выпустить, накачивают наркотиками, и он выходит на арену каким-то осовевшим. Надо же! А ведь раньше я даже и этого не знала… А потом его украшают разными бантиками, надевают на него расшитую попону. Человек, прежде чем отыграться на животном, сначала его наряжает, его обхаживает. Какое лицемерие!

Тореадор возбужден, так и скачет – во всеоружии, ловкий и быстрый. А вот бык идет медленно и нетвердо, его качает. Смотрит мутным взглядом, вращая зрачками. Коррида начинается. Вот они тут какие. Вот бык. Он один, один против всех – и тореадора, и публики.

Тореадор знает, что быка накачали наркотиками. Знает, что борьба будет не на равных, и все-таки приплясывает, вертится, колет быка, приближается к нему, делает круги. И зрители, приветствуя его, встают с мест – вместе с ним и ради него. Арена взрывается аплодисментами. Бык и не видит пути спасения, и его не ищет. Он уже покорился и готов, чтобы его прокололи шпагой. И надеется только на то, чтобы все это как можно скорее кончилось. У него нет сил, и силы ему придает только то, что он понимает: скоро, совсем скоро он больше уже не будет ни чувствовать боли, ни слышать этих голосов. Он знает то, что должен лишь выдержать, выстоять, потому что представление уже заканчивается, и скоро снова наступит тишина. А наркотики, которыми он накачан, помогут ему перенести его последние, предсмертные судороги. И тогда он упадет на арену, высунув испачканный песком язык, а его глаза наконец закроются.

Вот и я жду того же. Жду, что не останется ничего, кроме песка и мрака. Я, как и бык, жду, что все это кончится.

Сегодня Доменико Яннелло уступил меня одному человеку. Он не хотел, чтобы я с ним пошла. Не хотел – но использовал меня, чтобы заплатить этому человеку свой долг.

И вот тогда-то я вспомнила корриду. И весь тот день была, как бык на арене.

Как я там очутилась?

Да вот так: он позвонил мне по телефону, и я к нему пошла. Мы встретились около школы, как всегда. Издалека я увидела стоявшую машину. Двигатель у нее был включен. Рядом с Яннелло сидел какой-то мужчина; на вид ему было лет тридцать. Он крепкий, немного лысоватый. Я стала разглядывать его издалека, чтобы понять, кто он такой. И он тоже на меня смотрел. Я не могла вспомнить, как его зовут, но зато сразу же вспомнила, что он женат и что я часто видела, как он ездил на своей «Лянче Тема».

Яннелло вышел из машины и направился мне навстречу:

– Анна, сегодня ты поедешь с ним. Это Винченцо Ла Торре. Ты же его знаешь, правда? Так вот, я ему кое-что должен. Сама понимаешь, должок. Так что будь умницей и не заставляй меня позориться.

Я ничего не ответила, и Яннелло подвел меня к тому мужчине.

Ну да, я нужна для того, чтобы расплатиться за какой-то «должок». И вот меня выпустили на арену, но я не знаю, что делать.

– Привет, – поздоровался со мной Ла Торре. Голосок у него тоненький и тихий, как у мальчишки. И «привет» он сказал почти шепотом.

Но я ничего не ответила и просто села в машину. Знаком он показал, чтобы я легла на пол между сиденьями. Так я и сделала.

Наверное, Яннелло ему уже объяснил, как это у них принято делать. А вот я это знаю уже давно.

Больше мы ничего друг другу не сказали. Он отвез меня за город, в один домик. В дороге он несколько раз пытался со мной заговорить, но я не знала, что ему отвечать, и потому хранила упорное молчание.

Он стал нервничать. И он все оборачивался и оборачивался ко мне, пытаясь заговорить:

– Если попробуешь сопротивляться, я тебя изобью.

Голос у него стал как у разозлившегося мальчишки, а слова у него словно заклинивало между зубами. От моего молчания он просто озверел, но я ему все равно ничего не отвечала.

Наконец мы подъехали к тому домику, в Чирелло. Он остановил машину и велел мне выйти и сесть с ним рядом. А потом он опустил сиденья.

И начал меня лапать.

Я от него вывернулась.

Он не знал, что ему делать. На этот раз он не стал со мной заговаривать, а только схватил свой мобильник и позвонил. Он позвонил Доменико Яннелло и сказал ему, что от меня никакого толку и что это надувательство. Он ему много чего наговорил – сначала он орал в телефон, а потом только кивал головой. А я сидела с ним рядом и все слышала.

У меня нет никакого плана, но я знаю, что не хочу с ним оставаться. И просто надеюсь, что все это как-нибудь сорвется.

Ла Торре захлопнул телефон, бросился на меня, сжал мне руки:

– Он мне сказал, что если ты не будешь меня слушаться, то тогда они сами с тобой разберутся. А уж они-то тебе покажут. Так что лучше уж ты не кочевряжься.

И тогда я снова вспомнила о быке на корриде.

Запястья у меня сжаты. А он уже навалился на меня всем своим телом.

– Тебе что, страшно? – Его руки меня щупают, быстро и нервно.

Я ничего не отвечаю, не смотрю и не шевелюсь. Я только дышу и жду.

– А сколько тебе лет?

– Шестнадцать. – Это было первое слово, которое я произнесла.

– Для своего возраста ты очень аппетитная.