Вестник - Ева Соулу

Первой на Каталину начала работать Марго Брандт. В те времена у юной снайперши была своя банда — дюжина лондонских сорвиголов, из которых она сумела сколотить вполне слаженную команду наемников. В выполнении нехитрого поручения леди Каталины Марго положилась на помощников, но вместо одного человека погибли все, включая ее ребят, а она после кусала локти, ибо предоплата — недостаточная компенсация за два трупа среди своих и лишнее внимание со стороны полиции. Но Марго была решительной девушкой и предприняла верный демарш — вооружилась шантажом, чем, видно, и покорила леди Каталину.

Старушку не особо волновали последующие вымогательства, поскольку Марго приходилось следить за репутацией, чтобы не растерять клиентов. Но по какой-то причине Каталина обратилась к ней вновь — на сей раз предложив постоянную работу. Так начались рейдовые ограбления в Новом Свете. Они брали только деньги, но иногда погибали люди, как чужие, так и свои. Впрочем, Каталина была достаточно прозорлива, чтобы ни один хвост не привел к ее порогу.

Марго было всего шестнадцать, однако она казалась самой смышленой. Увы, на поверку подтвердился лишь один из ее талантов — стрельба из снайперской винтовки. Тем не менее, ей хватило ума избежать участи Билла, которого подстрелили фэбээровцы в семьдесят восьмом. Чтобы не попасть под раздачу, «медвежатник» Гордон тоже поспешил переквалифицироваться в консультанты — эти двое стали бессменными лейтенантами леди Чесбери. Бизнес оказался доходным, им везло и по сей день. Но время шло, Каталина старела. Обстоятельства не становились проще, и ей пришлось подумать о преемнике.

В семьдесят шестом умер ее внучатый племянник, отец Ричарда, Виктории и Элинор. Официально объявили, что беднягу свалил сердечный приступ. Ходили слухи, что глава благородного семейства спился вдали от дома, куда его услали с глаз долой. Почти никто не знал, что Чарльз был не только пьяницей, но и драчливым шизофреником. Он умер в психиатрической клинике, умудрившись сломать пару ребер санитарам и разбить собственную голову о бетонную стену в прогулочном садике. Его жена погибла два года спустя в сорвавшемся лифте. Тогда детей привезли в Астоун.

Каталина с первой минуты положила глаз на Элинор. Эта семилетняя принцесса единственная не испугалась старого замка и его хозяйки. Она весело щебетала в полутемных коридорах, гоняла птиц и слуг с крепостных стен. Малышка Виктория, более тихая и нескладная, ушла в тень, став неясным отражением младшей сестры, что всячески поощрялось Каталиной. Ричард злился, бунтовал, но он был всего лишь двенадцатилетним мальчишкой. Его ненависть к Астоуну не занимала даже сам замок. Не теряя времени, Каталина отправила мальчика учиться, впервые разлучив с сестрами. Всю юность он провел в закрытом колледже — даже на каникулы ему не дозволялось возвращаться «домой». Впрочем, он не слишком рвался туда: Виктория приезжала к нему сама, и лишь Элли, его любимая маленькая фея, была так занята, что вскоре совсем перестала навещать брата.

Несомненно, леди Чесбери была поражена способностями юной наследницы. Она ввела Элли в семейный бизнес, когда той едва минуло пятнадцать. В двадцать пять леди Элинор без особого труда заняла ее место…

Что-то хрустнуло за спиной, и Ричард дернулся, словно его ударили. Он снова потерял реальность из виду. Обернувшись, он обнаружил Эшби, стоящего возле неприкрытой двери. Пристально оглядев картину, старый дворецкий приложил палец к губам и хитро подмигнул ему. Через секунду за порогом никого не было. Виктория заворочалась и что-то зашептала; Ричард наклонился, чтобы расслышать слова.

— Не смотрите… Пожалуйста, не надо… — Она захлебнулась тяжелым вздохом.

Как бы он хотел всё закончить. Может быть теперь, когда Каталина по дурной прихоти завещала Астоун австралийскому родственнику, у них с Викторией появился шанс? Если, конечно, у самого наследника будет шанс выжить.

«Да, мистер Райн… Думаю, вы бы сейчас многое отдали, лишь бы никогда не приезжать к нам. Что же с вами приключилось? Элинор? Или ее любимчик Гордон? Но Гордон не располагает свободой действий, если бы Элли позволила ему, вы бы оказались не в больнице, а на кладбище. Самое безопасное место, между нами говоря. Но так грубо пугать… нет, это не в ее вкусе. Чего от вас хотела Каталина? Неужто даже Элинор не знает? В любом случае вы поразили их обеих, поздравляю. Это худшее, что могло с вами случиться».

Он ласково провел пальцем по локону сестры. «Спи, бедная мечтательница. Я приду позже». Он нежно поцеловал ее в лоб и поднялся.

В его ладонь вплелись тонкие пальцы, и Элинор беззвучно рассмеялась ему в лицо. Насладившись моментом, она стремительно выволокла брата из комнаты и потащила по коридорам. Вбежав в библиотеку, плотно захлопнула за ними дверь.

— Дик, — она вплотную прижалась к нему, — неужели Викки больше в твоем вкусе?

Он вцепился в ее плечо, удерживая от последнего шага.

— Когда-нибудь… все узнают…

— Хочешь сам рассказать?

Ричард отвернулся, его рука задрожала сильнее.

— Вижу, что нет.

Она стряхнула его ладонь и деловито прошлась по залу. Потом уселась на диван и, склонив голову, поманила его к себе. Он не двинулся с места. — Фи, какая черствость. Говоришь, что во мне нет любви, а когда я стараюсь доказать ее, бежишь, как напуганный кролик.

— Тебе не удаются метафоры, Элли.

— А тебе ничего, кроме них. В чём ты меня упрекаешь? В том, что я люблю жизнь? Или в том, что тебе нравится, как я это делаю?

Он принялся судорожно искать ручку двери — только для того, чтобы обнаружить, что та заперта.

— Не драматизируй, — она кинула ему ключ.

Ричарда мутило. Добежав до своей комнаты, он ввалился внутрь и запер дверь, оставив ключ в замке. Натыкаясь на мебель, с трудом дополз до ванной.

Он дрожал, лежа на холодном полу, не замечая, что от его расцарапанных ладоней остаются разводы на светлом мраморе. Она смотрела сквозь тошноту. Ее пристальный взгляд постепенно вытягивал из него стыд. Он знал, что произойдет потом.

Вскоре истерические рыдания затихли.

Отель «Прибрежный дом»

Ровно в восемь часов утра облаченный во фрак мужчина с гладко зачесанными седеющими волосами отстучал витиеватую дробь на двери номера сто двадцать один. Ему немедленно открыли, словно только того и ждали. Распахнувший дверь господин в длинном черном пиджаке отступил вглубь комнаты, заманивая гостя внутрь.

— Опять устраиваешь проверки? — Дэн уселся на предложенное кресло и скосился на бутылку бургундского вина, великодушно отданную ему на заклание. — Кстати, я люблю греческие вина. И не говори, что забыл. Ах, да! Пока я сам не забыл: спектакль в пабе взбесил не только бармена. Вы рассчитывали на новичка или на недоучку? Уж тебя-то я могу найти и без дурацких ребусов.

Похожий на громоотвод старик, устроившийся напротив полицейского, по-лисьи фыркнул:

— Как я мог подумать, что заржавеют мозги, подобные твоим? — он утопил смешок в бокале с водой; затем, не спеша, достал вторую бутылку и поставил ее рядом с собой.

— Это же… — Байронс по привычке с трепетом потянулся к приманке, но старик жестом фокусника спрятал ее обратно.

Дэн изобразил разочарование, правда, не слишком усердно.

— Будет твоей, как только разберемся с делом Райна. — Странный господин заинтригованно приподнял брови: — Мне показалось, или ты не шибко расстроился?

Байронс пожал плечами. — Стараюсь не отягощать твой «спектр» шантажом и попыткой споить старого друга. А еще я не работаю за еду. И за выпивку.

Дэн нахохлился в непривычном для него фраке. Старик смотрел уже не лисой, а совой — одновременно разудалой и конфуженной. Байронс попытался затолкать обратно продолжавшее лезть со вчерашнего вечера отчаяние: — Хорошо, твоя взяла. Детвора, шныряющие по округе, вольнонаемники или ваша личная гвардия?

Старик снова фыркнул: — Скажем так, они под моим присмотром.

— Я так и думал. Тебе всегда нравилось высиживать птенцов.

Тот в ответ опять сделал страшные глаза.

— У них хорошие шансы?

— Шансы всегда хорошие.

Байронс вспомнил повеселившегося в пабе рыжего кота. К двадцати пяти годам он тоже умел многое, только с «превращением» в кошку не сложилось. Считалось, что для оперативника нет лучшей формы — не слишком крупная, не слишком мелкая, редко вызывает подозрения, но и поймать не так-то легко. Увы, Дэну и в этом не повезло. Человек не мог синхронизироваться более чем с одним видом, а заранее не угадаешь, к чему повернет душа: кому легче котом, кому зеброй. Быть животным даже посредством эмпатии — занятие изуверское, да и звериные замашки пристают гораздо сильнее, чем человеческие. Чего стоит ощущение, когда между ног, помимо прочего, образуется хвост: стоит о нем подумать, и рефлексы теряются начисто — бродишь и не знаешь, как — лишь бы куда приткнуться. Дэну вспомнилось, как он стоял перед зеркалом и разглядывал себя в теле овчарки: никогда не пробуйте смеяться, будучи овчаркой. Впрочем, если бы он был крокодилом, его бы это не спасло. Коллеги прекрасно знали, каково ему, но даже они решили, что он подыхает в страшных мучениях.