Бабочка и Орфей - Лина Аспера
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так как, останешься? Обещаю на завтрак фирменную тётушкину яичницу и кофе по-турецки.
— Хм. Слушай, у твоего дядюшки, случаем, не Корлеоне была фамилия? Такое предложение делаешь, что отказать невозможно.
Улыбаюсь, оставляя несерьёзный вопрос риторическим.
— Вот сейчас, — вдруг говорит Дрейк. — Прямо сейчас ничего за собой не замечаешь?
Только то, что самым неправильным, непростительным образом счастлив.
— Сейчас ты — Бабочка. Целиком, без полутонов.
— Да? Странно, а мне кажется, что я такой же, как всегда.
— Значит, забей. Зря я вообще гружу тебя всякими глупостями, психолух великий.
— Ну, мне ведь тоже интересно, каким меня видят. Ладно, ты скажи: тебе ванно-банные принадлежности нужны?
— Не особенно — у меня внизу машина, а в ней чемодан, который дома не выложил. Надо всего лишь собраться с силами и его поднять.
— Значит, собирайся и поднимай. Я пока постель расстелю.
— А-ага, — Дрейк широко зевает. — Блин, спать хочется, как из пушки.
— Знаешь, а ложись-ка ты баиньки без водных процедур. Только чуть-чуть потерпи, пока будет готова кровать.
— Да ну, что я совсем что ли…
Я не слишком вежливо ухожу, не дослушав сонный протест. Оперативно застилаю двуспалку в родительской комнате, а когда возвращаюсь на кухню, Дрейк мирно кемарит, облокотившись на стол и подперев щёку ладонью. Я тихонько встряхиваю его за плечо: — Эй, вставай. Всего десять метров пройти надо.
— Угу. Блин, как же меня накрыва-а-ает.
— Так, держись за меня, пока в косяк не вписался.
Мы благополучно добираемся до кровати, и Дрейк с блаженным стоном падает на неё ничком.
— Вот фигня, — бормочет он, обнимая подушку, — рассказать кому — не поверят.
— Что по трезвяку еле-еле до постели дополз? Давай, помогай свитер с себя стягивать.
— Спасибо, солнышко, — хохмит Дрейк, но со свитером помогает. — Штаны мне хоть оставишь?
— Оставлю, просто ремень расстегни.
— Угу.
Напоследок я делаю так, чтобы одеяло оказалось на госте, а не под ним, и выключаю свет.
— Всё, спокойной ночи.
Сказать по правде, ответа я не жду.
— Спокойной ночи, — невнятно произносит Дрейк. И ещё, кажется: — Бабочка.
***
Я всегда считал себя чересчур ленивым для различных духовных практик. Как бы мне ни нравилось о них читать, желания воплотить рекомендации в жизнь не возникло ещё ни разу. Тем удивительнее было вдруг осознать, что я уже который день тихо, ровно, беспричинно счастлив. Наподобие какого-нибудь садхаки регулярно развлекающегося медитацией, пением мантр и тому подобными радостями. Счастье действительно не зависит от внешних обстоятельств: промозглой оттепели, бессветного утра, вонючей «газели» или недовольной мины начальства. Оно просто есть — ласковое тепло за частоколом рёбер — и этого более чем достаточно.
— Какой-то ты, Сорокин, странный в последнее время, — Вася критически обозревает меня с головы до пят. — Часом, не оттого что влюбился?
— Василий, не лезьте человеку в душу, — встревает из-за своего монитора Дрейк. Я же честно обдумываю вопрос и отвечаю: — Пока не понял.
Вася с говорящим вздохом возводит глаза к потолку — ну кем нужно быть, чтобы не понимать настолько элементарных вещей! — однако больше ко мне с нескромными расспросами не пристаёт.
Между тем, необычные вещи продолжают происходить. Шеф не заворачивает первую редакцию документа, над которым я корпел в последние дни старого года, алоэ выпускает длинную стрелку цветка, а потом случается нечто совсем удивительное. Я возвращаюсь из курилки в кажущийся пустым кабинет и, садясь за свой компьютер, нечаянно задеваю стоящую на краю стола кружку. Рефлекторно пытаюсь её подхватить, и мне удаётся — это при моей-то врождённой косорукости!
— Неплохо, — слышится сбоку Васин голос. Я дёргаюсь, злосчастная кружка выскальзывает из рук: избежать судьбы быть разбитой у неё так и не вышло.
— Нервный ты, Сорокин, — вздыхает Щёлок, поднимаясь со своего места. Достаёт из закутка за шкафом совок и огрызок веника, о существовании которых я до сих пор и не подозревал. — На вот, юз зыс, как говорят в догнивающих Штатах.
— Спасибо.
Наши взгляды встречаются, и у меня по спине вдруг пробегает табун мурашек. Но прежде, чем я успеваю осознать причину непонятной реакции, Вася отводит глаза.
— Будь осторожнее, — говорит он, и мне почему-то кажется, что это не только про осколки керамики.
В пятницу после работы мы с Дрейком традиционно заседаем в баре, и я с традиционным же вдохновением вещаю об очередной гуманитарной ерунде.
— Так вот, про Индию. Там, кроме кастового деления, существует своеобразный общественный регламент, который чётко прописывает этапы жизненного пути мужчины. Лет до двадцати пяти длится твоё ученичество, потом родители тебя женят на хорошей девушке с правильным гороскопом и примерно четверть века ты живёшь в миру, следуя дхарме. Обеспечиваешь жену, воспитываешь детей, помогаешь папе с мамой — словом, отдаёшь долг семье и обществу. Но наступает день, когда родители отправляются на новый круг рождений, а дети вырастают и могут позаботиться о себе сами. И вот тут ты имеешь полное право бросить мирские обязанности, уйти отшельником в леса и ещё лет -дцать постигать смысл бытия, живя чем Ишвара пошлёт.
— И нормально посылает?
— Ну, индийские джунгли — не наша тайга. Тепло, еду круглый год добыть можно, плюс местные относятся с почтением. Но я к чему веду: с таким подходом индусы ещё до нашей эры такие философские системы вывели, до которых европейцы дошли веку к девятнадцатому, если не двадцатому.
— Однако ж миром нынче рулит Запад.
— В материальном плане — да. Но вот в духовном… Посмотри, как народ сходит с ума по йоге и прочей восточной эзотерике. Перевирает под себя, конечно, многое, но черпает-то оттуда. А всё почему?
— Почему?
— Потому что тяга к трансцендентному заложена в самой человеческой природе. Дыра в форме бога, которая образовалась после разочарования в христианстве, должна быть заполнена.
— Ну-ну. А если лично мне по фиг на эти материи?..
— …то зачем тогда ты меня слушаешь?
— Уел, — фыркает Дрейк и допивает первый снифтер. — Тебе налить?
В моём бокале ещё плещется коньяк,
