Сломленные ангелы - Ричард Морган

Шнайдер вздернул бровь:

– Ясно. Ладно. Ничего не трогаю.

Просто или непросто, но на сборку оборудования у археолога ушло около десяти минут. Закончив, она достала из обмякшей шкурки опустевшей сумки УЗ-окуляры и надела их. Затем повернулась ко мне:

– Ты мне ничего не хочешь дать?

Сунув руку в карман куртки, я вынул фрагмент позвоночника. На крохотных впадинах и выпуклостях все еще виднелась невысохшая кровь, но Вардани взяла его без всякого видимого отвращения и бросила внутрь прибора для очистки артефактов, который она только что собрала. Под стеклянным колпаком вспыхнул бледный фиолетовый свет. Шнайдер и я завороженно смотрели, как Таня подключает к машине УЗ-окуляры, берет пульт, усаживается по-турецки и приступает к работе. Машина тихонько затрещала.

– Все нормально? – спросил я.

Вардани коротко хмыкнула.

– Много времени на это уйдет?

– Больше, чем надо, если будешь приставать ко мне с дурацкими вопросами, – бросила она, не отрываясь от своего занятия. – У тебя других дел не найдется?

Краем глаза я поймал ухмылку Шнайдера.

К тому времени как мы собрали другой аппарат, Вардани практически закончила. Заглянув через ее плечо в пурпурное свечение, я увидел, что от фрагмента позвоночника осталось немного, и последние его части понемногу сходили, обнажая маленький металлический контейнер стека памяти. От зрелища было невозможно оторваться. Я не первый раз наблюдал, как извлекают стек памяти из позвоночника мертвого человека, но на моей памяти эта операция была самой грациозной. Кость постепенно истаивала, еле заметно уменьшаясь с каждым движением инструментов в Таниных руках, а из-под нее высвобождался контейнер со стеком, блестящий, как свежее олово.

– Я знаю свое дело, Ковач, – голос Вардани был тих и сосредоточен. – По сравнению с очисткой марсианской электроники это, считай, работа пескоструем.

– Да я не сомневаюсь. Просто восхищаюсь мастерством.

На этот раз она подняла голову и, задрав окуляры на лоб, пристально посмотрела на меня, чтобы убедиться, что в моих словах нет насмешки. Когда поняла, что я не шучу, она снова опустила очки, подкрутила какие-то настройки, потом откинулась назад. Фиолетовый свет погас.

– Готово, – она достала из машины стек, зажав его между большим и указательным пальцами. – Кстати говоря, аппаратура не бог весть. Такую обычно покупают скребуны для дипломных работ. Точность сенсоров довольно низкая. На Пределе мне понадобится что-нибудь получше.

– Не волнуйся, – я взял у нее стек памяти и повернулся к прибору, лежащему на другой кровати. – Если все получится, тебе аппаратуру смонтируют по индзаказу. А теперь слушайте внимательно, вы оба. Этот стек вполне может быть оснащен трекером виртуальной среды. Его вшивают многим корпоративным самураям. Не факт, что она есть у этого, но мы будем исходить из обратного. А значит, безопасного доступа в нашем распоряжении около минуты, по истечении которой трекер активируется и пошлет сигнал. Таким образом, когда вот тот счетчик отсчитает пятьдесят секунд, вырубайте всё. Это всего лишь УЛПиО, но тем не менее, задрав соотношение по максимуму, мы получим тридцать пять к одному относительно реального времени. Немногим больше получаса, но этого должно хватить.

– Что ты с ним собираешься делать? – безрадостно поинтересовалась Вардани.

Я протянул руку к шлему:

– Ничего. Времени мало. Просто поговорю.

– Поговоришь? – ее глаза странно заблестели.

– Иногда, – сказал я ей, – большего и не требуется.

Вход был жестким.

УЛПиО, установление личности погибшего и оценка, – относительно новая процедура в военной бухгалтерии. При Инненине у нас ее не было; первые прототипы появились, когда я уже покинул Корпус, и даже после этого прошли десятки лет, прежде чем ее смогли себе позволить где-либо, кроме элитных частей Протектората. Относительно дешевые модели были разработаны около пятнадцати лет назад, на радость всем военным аудиторам, хотя, конечно же, не им приходилось входить в систему. УЛПиО, как правило, выпадает на долю полевых медиков, которые пытаются, зачастую под огнем, вытащить мертвых и раненых. В таких обстоятельствах плавность входа расценивается как несколько избыточная роскошь, а модель, которую мы умыкнули вместе с госпитальным шаттлом, определенно была лишена каких бы то ни было наворотов.

Бросив последний взгляд на бетонную стену комнаты, я закрыл глаза. Подключение врезало по мозгам, словно тетраметовый приход. Пару секунд я беспомощно тонул в океане статического шума, затем резко вынырнул, оказавшись в бескрайнем и ненатурально неподвижном пшеничном поле, залитом лучами предвечернего солнца. Мои подошвы ударились обо что-то твердое, меня слегка подбросило вверх, после чего я оказался на широком деревянном крыльце, с которого открывался вид на поле. Дом, которому принадлежало крыльцо, оказался за моей спиной – одноэтажное каркасное строение, старое с виду, но слишком безупречно отделанное, чтобы и в самом деле быть старым. Стыки досок отличались геометрическим совершенством, и нигде не было видно ни трещин, ни изъянов. Дом выглядел так, словно его скомпилировал из стоковых картинок искусственный интеллект, не имеющий протоколов взаимодействия с людьми; именно так, скорее всего, и было на самом деле.

Полчаса, напомнил я себе.

Пора устанавливать личность и производить оценку.

Специфика современной войны такова, что зачастую от мертвых солдат почти ничего не остается, и это может усложнить жизнь аудиторам. Ведь переоблачение некоторых из убитых может оказаться финансово оправданным; опытные офицеры – это ценный ресурс, да и среди младшего состава попадаются специалисты с незаменимыми навыками или знаниями. Проблема заключается в том, как быстро отделить таких солдат от тех, чье переоблачение будет невыгодным. Как же решить эту задачу в условиях дикого хаоса, который царит на поле боя? Штрихкоды обгорают вместе с кожей, идентификационные жетоны плавятся от жара или страдают от шрапнели. Иногда помогает сканирование ДНК, но это непростой химический процесс, и на передовой провести его трудно; к тому же кое-какие из самых неприятных видов химического оружия могут вообще запороть на результаты.

Что еще хуже, анализ ДНК не даст никакой информации о том, пригоден ли убитый к переоблачению психологически. Характер смерти – быстрой она была или медленной, в одиночестве ли находился человек или в компании товарищей, испытывал ли агонию или пребывал в болевом шоке – не может не влиять на степень полученной психологической травмы. А степень травмы влияет на боеспособность. Как влияет и индивидуальная история переоблачений. Слишком много оболочек приводят к синдрому множественных переоблачений, проявление которого мне доводилось видеть год назад у сержанта-подрывника «Клина». Его перезагрузили – в девятый раз с начала войны – в свежеклонированную оболочку двадцатилетнего возраста, и он сидел в ней, как младенец в собственном дерьме: бессвязно вопил, рыдал или задумчиво разглядывал свои пальцы, словно порядком надоевшие игрушки.

Упс.

Одним словом, нет никакого способа извлечь хоть сколько-нибудь достоверную информацию из искалеченных и обгорелых останков, с которыми зачастую приходится иметь дело медикам. Однако, к счастью для бухгалтеров, технология стека памяти дает возможность не только установить личность и определить ценность погибшего, но и установить, не ввергся ли тот в пучину необратимого безумия. Этому «черному ящику» сознания в позвоночном столбе, прямо под черепом, обеспечена максимальная сохранность. Окружающая стек костная ткань сама по себе обладает удивительной стойкостью к механическим повреждениям; а чтобы не полагаться на одну только старую добрую эволюционную инженерию, стек памяти изготавливают из самых прочных искусственных материалов, известных человечеству. Можно спокойно, не опасаясь повредить стек, подвергнуть его пескоструйной очистке, подключить к любому генератору виртуальной среды под рукой, после чего просто нырять туда за объектом. Необходимое для этого оборудование влезает в одну большую сумку.

Я подошел к идеально гладкой деревянной двери. Рядом с ней висела медная табличка, на которой был выбит восьмизначный серийный номер и имя: Дэн Чжао Юн. Я нажал на ручку. Дверь бесшумно растворилась, пропуская меня внутрь, в стерильно чистое помещение, большую часть которого занимал длинный деревянный стол. Сбоку от него, перед камином, в котором потрескивал несильный огонь, располагалась пара кресел, обитых горчичного цвета тканью. Двери в задней стене вели, по всей видимости, на кухню и в спальню.

Он сидел у стола, уронив лицо в ладони. Очевидно, он не слышал, как я вошел. Аппаратура должна была подключить его на несколько секунд раньше, чем меня, так что в его распоряжении имелась пара минут, чтобы справиться с первоначальным потрясением и осознать, где он находится. Теперь ему оставалось только свыкнуться с этим осознанием.