Державин - Александр Западнов

Державин обсуждал с Львовым и свои служебные дела. Львов хорошо ориентировался в петербургских сферах, был близок к вельможе Безбородко, и впоследствии ему случалось оказывать помощь Державину, когда тот по горячности характера попадал в трудные обстоятельства.

Четвертым членом кружка был Иван Иванович Хемницер. Сын немецкого врача, перешедшего на службу России, Хемницер двенадцатилетним мальчиком в 1755 году, прибавив себе в паспорте возраст, добровольцем пошел в солдаты. Прослужив четырнадцать лет, он вышел в отставку поручиком и определился в горное ведомство. В доме своего начальника М. Ф. Соймонова Хемницер встретился с его родственником Львовым и вскоре очень с ним подружился.

Хемницер писал стихи. Львов стал его слушателем и советчиком. Под влиянием друга Хемницер пробует свои силы в басенном жанре и скоро достигает замечательных успехов. До Крылова басни Хемницера, говоря без преувеличения, были лучшими в русской литературе. Написанные простым разговорным языком, без излишней грубости выражений, свойственной, например, притчам Сумарокова, басни Хемницера сатирически откликались на темы современной действительности, бичевали придворных, чиновников, судей, ставили вопросы морали. Первое издание басен, появившееся в 1779 году без имени автора, быстро разошлось, и через три года понадобилось новое, что не так часто случалось с книгами в то время.

Хемницер писал остро и занимательно. Пример тому — басня «Метафизик». В ней говорится о том, что богатый отец отправил сына учиться за море, где он приучился к ложным умствованиям и стал во всем искать «начало всех начал». Когда этот мнимый ученый возвратился домой, его перестали понимать окружающие, и вот что с ним случилось:

Дорогой шедши, вдруг он в яме очутился.Отец, который с ним случился,Скорее бросился веревку принести,Домашнюю свою премудрость извести;А думный между тем детина,В той яме сидя, рассуждал:«Какая быть могла падения причина?.Что оступился я, — ученый заключал, —Причиною землетрясенье;А в яму скорое стремленьеМогло произвести воздушное давленье,С землей и с ямою семи планет сношенье…»Отец с веревкой прибежал:«Вот, — говорит, — тебе веревка; ухватися.Я потащу тебя; смотри, не оборвися».«Нет, погоди тащить; скажи мне наперед:Веревка вещь какая?»Отец хоть был и не учен,Да от природы был умен.Вопрос дурацкий оставляя:«Веревка вещь, — сказал, — такая,Чтоб ею вытащить, кто в яму попадет».«На это б выдумать орудие другое,А это слишком уж простое».«Да время надобно, — отец ему на то, —А это, благо, уж готово».«А время что?»«А время вещь такая,Которую с глупцом не стану я терять.Сиди, — сказал отец, — пока приду опять».

Что, если бы вралей и остальных собратьИ в яму к этому в товарищи послать?..Да яма надобна большая!

Жил в Петербурге на Васильевском острове сенатский обер-прокурор Алексей Афанасьевич Дьяков, отец пятерых красавиц дочерей Анны, Екатерины, Александры, Марии и Дарьи. Друзья-поэты были знакомы с этой милой семьей и часто ее навещали, конечно, не за тем, чтобы слушать сенатские анекдоты, которые рассказывал почтенный обер-прокурор: они влюбились.

Капнист сделал предложение Александре Дьяковой, оно было принято, и в 1779 году отпраздновали свадьбу. Хемницер и Львов ухаживали за Марией Алексеевной с неравным успехом. Отвергнув чувство Хемницера, она выбрала Львова. Но тут встретилось препятствие: родители отказали Львову в руке дочери. Что оставалось делать бедным влюбленным? «Бежать» со Львовым Мария Алексеевна не решилась, однако в надежде на лучшие времена потихоньку с ним обвенчалась. Три года этот брак сохранялся в строгой тайне, и только в 1783 году родители, наконец, дали свое согласие и очень удивились, узнав, что дочь не стала его дожидаться.

Так породнились между собой друзья-поэты. Две сестры счастливо вышли замуж, а что касается третьей, Дарьи, то о ней речь еще будет впереди. Она также не вышла из дружеского кружка, собравшегося вокруг Державина в Петербурге, и впоследствии заняла в нем очень видное место.

Глава 6

«ОДА К ФЕЛИЦЕ» И «СОБЕСЕДНИК»

Весной 1783 года весь Петербург облетело новое слово — «Фелица». Громко говорили о том, что так называется ода, посвященная императрице, шепотом добавляли, что в ней досталось Потемкину, Вяземскому, Нарышкину, братьям Орловым — первым людям при дворе, знаменитым вельможам империи. Хвалили смелого автора, высказывали опасения за него: убережется ли от гнева осмеянных им фаворитов?

— Да где ж списать «Фелицу»?

— Ода напечатана в новом журнале «Собеседник любителей российского слова».

— А кто сочинил оду?

— Татарский мурза. Имени его не объявлено. Сказано, что переведена с арабского языка в 1782 году.

— Неужели с арабского?

Тот, кто брал в руки книжку «Собеседника», мог узнать об авторе побольше, прочитав заглавие оды: «Ода к премудрой киргиз-кайсацкой царевне Фелице, писанная — некоторым мурзою, издавна проживающим в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге». Однако внизу страницы редакция поместила маленькое примечание: «Хотя имя сочинителя нам и неизвестно, но известно нам то, что сия ода точно сочинена на российском языке».

Автором «Оды к Фелице» был Державин. Написав эти стихи, он сам подивился своей смелости. Правда, имена Фелицы и Хлора были взяты из нравоучительной сказки, сочиненной императрицей для своего внука Александра, но ведь Державина меньше всего тут занимали поиски «розы без шипов», добродетели. Он хотел в шутливой форме поговорить об очень важных вещах и высказать свое мнение по таким вопросам, о которых его не спрашивали. Как это могло понравиться при дворе? Неизбежны были новые придирки генерал-прокурора Вяземского, служить с которым становилось все труднее, — он терпеть не мог стихов и не раз говорил об этом Державину. Но ода, кажется, точно удалась.

Державин посоветовался с друзьями. Выслушав стихи, и Львов и Капнист в один голос сказали, что оду печатать нельзя, она рассердит вельмож, в ней затронутых, и принесет автору новых могущественных врагов, а их и так у него много. В благоразумии совета сомневаться не приходилось, и Державин запер рукописи в ящике своего бюро.

Год спустя ему, однако, пришлось открыть этот ящик в присутствии приятеля — соседа по квартире и сослуживца — Осипа Петровича Козодавлева. Тот сразу заприметил листы со стихами, пробежал несколько строк и упросил Державина дать ему рукопись хорошенько почитать самому и показать своей тетке, поклоннице поэзии. Под клятвенное обещание, что, кроме нее, никто стихов не увидит, Державин передал рукопись Козодавлеву и верно — вечером получил ее в целости обратно.