Английская тайна - Андрей Остальский

Сашок представлял себе свою клиентку примерно так. Что-нибудь между сорока и пятьюдесятью. Одета в вызывающую норковую шубу. Кило косметики на лице — это уж само собой. И не худенькая, ох уж нет! Жена какого-нибудь провинциального начальника, оказавшегося на хлебном месте в губернаторском аппарате. Или — с Беника станется! — вообще подруга жизни какого-нибудь братка с претензиями. (Тогда, может, и стройная.) А впрочем, стройная, не стройная, какое ему, Сашку, дело! Отработает денек — и прощай, «новая русская», уезжай в свое Кемерово. Почему именно Кемерово? А потому что Сашку очень нравится загадочная песня Бориса Гребенщикова про человека из этого города.

Так размышлял Сашок, разглядывая томившихся на платформе пассажирок. И уже ловил на себе косые взгляды — в упор рассматривать людей, тем более противоположного пола, считается в Англии большой грубостью. И, главное, все зря: убей бог, никто из имевшихся в наличии дам на искомый объект нисколько не походил.

Вот стоит «мисс 07.07», победительница конкурса красоты этого поезда, золотистая блондинка в белом пальто. Жюри в составе Сашка присудило ей победу единогласно — за отсутствием конкуренции. Несмотря на очевидные недостатки фигуры, полноватые ноги… Но остальные просто вообще до конкурса не допущены. Ну не эту же старушенцию в бесформенной шляпе ставить на мысленный подиум и не школьниц-нимфеток в грязных кроссовках, с неуклюже зажатыми в детских пальчиках сигаретками… И не очкастую «учителку» неопределенного возраста с абсурдным молодежным рюкзачком за спиной. (Хотя, вот чует сердце: хорошая, добрая женщина… Но ноги — никакой.) Вот если бы здесь появилась Анна-Мария… Да она одной левой всех бы затмила. (Это выражение — затмить одной левой — Сашок сам придумал и считал своим скромным вкладом в отечественную словесность.) У Анны-Марии, между прочим, действительно потрясающие, длинные ноги, выразительные карие глаза, а какая обворожительная форма скул (насчет скул, это, честно говоря, у Сашка вообще пунктик).

Сашок вдруг вспомнил, как его особенно поразило при знакомстве полное отсутствие кокетства в Анне-Марии. Вообще она держалась так, будто ей и в голову не приходило, что она привлекательна. Это было даже чуть-чуть странно, с такими случаями Сашок в жизни просто не сталкивался. Сказать честно, так это даже несколько портило ему кайф от эффекта, который производили его совместные с Анной-Марией появления на московской публике.

Когда Сашок впервые привел ее на вечеринку к Гаврилову, это произвело сенсацию. Народ смотрел на нее просто выпученными глазами: натуральная англичанка, да еще красивая. И возникшая в то самое время, когда с иностранками любовь крутить становится делом не опасным, а наоборот, со всех сторон выгодным. Только где ж их взять-то? А вот Сашок взял!

Гаврилов отвел его в сторону и сказал:

— Ну ты даешь! И вы уже… того, да?

— Не задавай мне таких вопросов, — строго сказал Сашок.

Но, честно говоря, в тот момент они c Анной-Марией были еще едва знакомы. Гаврилов же их и познакомил, сам того не ведая. Накануне в Москве происходили крутые события вокруг Белого дома, там даже сооружали баррикады, и Гаврилов притащил упиравшегося Сашка с собой (оба были на каникулах), обронив при этом загадочную фразу: «Может оказаться полезным». Что полезным, для чего полезным — осталось непонятным, пути Гаврилова неисповедимы. Когда тот убежал тусоваться, Сашок остался один, побродил одиноко вокруг поваленного троллейбуса, а потом помог — исключительно из вежливости — каким-то мрачным бородатым мужикам притащить на баррикаду тяжеленные ржавые железяки. И вдруг он увидел молодую красивую женщину, явно по-иностранному одетую и по-иностранному державшуюся. Она без видимого успеха пыталась общаться с очумелого вида солдатом, высунувшимся из своего танка.

«Француженка или голландка, но по-английски, небось, говорит», — подумал Сашок и решил прийти чужеземке на помощь. Но с первых же слов стало ясно, что красотка происходит непосредственно из страны Сашковой специализации! «Может быть, Прокофьев все-таки был прав — англичанки на самом деле красивые, — думал Сашок, любуясь Анной-Марией, — просто такие мне до сих пор почему-то не попадались».

Старался он, конечно, вовсю. Переводил вдохновенно. Танкист, честно говоря, отвечал на расспросы односложно, и Сашку приходилось домысливать за него, чтобы блеснуть знанием изощренных идиом, а также головоломными грамматическими конструкциями и сложнейшим согласованием времен. Поневоле, просто ради лингвистического блеска, Сашок превратил танкиста Павла в убежденного и бесстрашного защитника российской демократии, готового ради ее спасения идти под трибунал и даже на гибель. Хотя в действительности Павел говорил, почесываваясь: «Это пусть комбат с замполитом разбираются, они у нас умные больно».

Как-то незаметно получилось так, что и сам Сашок стал выглядеть убежденным демократом. К тому же Анна-Мария, как выяснилось, видела, как Сашок самоотверженно таскал железяки на баррикаду. Словом, опровергать сложившееся мнение и признаваться в своей аполитичности было неудобно. И с какого-то момента, как показалось Сашку, хорошенькая англичанка уже именно на него, а не на забуревшего Павла в его пыльном шлеме стала обращать свои восторженные взгляды. И все же ее согласие пойти несколько дней спустя отпраздновать победу демократии оказалось для Сашка неожиданным.

Ну а дальше… Одно из самых ярких воспоминаний жизни для Сашка — момент где-то к концу вечеринки, когда подвалили знакомые с филфака и Гаврилов представил им Анну-Марию по-английски: «This is Sasha’s girlfriend». И самое поразительное — та засмеялась вполне доброжелательно, не стала опровергать. А у Сашка просто дыхание перехватило от такого предположения — что вот эта красивая женщина с потрясающими зубами, ногами и скулами, с глазами, как у Джулии Робертс, эта, черт подери, НАСТОЯЩАЯ АНГЛИЧАНКА может быть его, Сашка, девушкой! Ему казалось, что все присутствующие смотрят на него в немом восхищении: вот ведь, был парень как парень, ничего себе так, конечно, не урод, ну, допустим, учился хорошо, особенно успевал по английскому, за Ленкой с параллельного потока ухаживал с умеренными шансами на успех. А теперь вдруг ни с того ни с сего взял и перешел в другую категорию смертных.

Поначалу Сашок воспринимал Анну-Марию как сказочное существо, что-то вроде феи. Одно слово — англичанка, а значит, жительница иных миров. То есть походя он сразу же отметил: красивая девушка. Но это было совершенно неважно. Никакого практического значения для него лично это не имело. Абстракция некая. Ничего между земными людьми и феями быть не может. Вернее, могут быть чисто служебные отношения. Вот переводчиком при фее он может потрудиться. Чем он, собственно, и занимался, причем с превеликим удовольствием, да еще и за деньги. Познакомившись с ним на баррикадах Белого дома, Анна-Мария затем наняла Сашка за тридцать долларов в день — целое состояние по меркам Москвы девяносто первого года.

И только через три дня что-то изменилось. У Анны-Марии отменилась встреча с представителями московского совета, ей велено было сидеть у себя в номере гостиницы «Украина» и ждать звонка. И Сашку, соответственно, деваться было некуда, тоже пришлось дежурить в ее комнате и ждать вместе с ней. Вот когда ему вдруг стали приходить в голову посторонние, неуместные мысли. Непозволительные, можно сказать, невозможные, каких он сам от себя не ожидал. Как пел Высоцкий? «Куда мне до нее — она жила в Париже…» Ну вот куда ему, Сашку какому-то, до натуральной англичанки? Но как он себя ни уговаривал, как ни гнал прочь нахальные идеи, они все время норовили вернуться и влезть в сознание. Наверно, все дело было в большой двуспальной кровати, занимавшей треть номера. На которой восседала хозяйка, и от этого зрелища Сашок непрерывно краснел. Анна-Мария поглядывала на него с недоумением. Наконец не выдержала, спросила: «Александр, вам жарко?» — «Мне? Да… То есть нет… но… может, немного…»

И от собственного заикания и запинания он расстроился и покраснел еще больше. А день, надо сказать, выдался прохладный, с утра моросил дождь. Но — вот оно, вот оно, знаменитое английское лицемерие, оно же — не менее знаменитая деликатность! — Анна-Мария сочла необходимым притвориться, что и ей требуется приток свежего воздуха. Она открыла форточку, и в номер немедленно ворвался холодный ветер, до кровати долетали капли дождя. Но что ей физический дискомфорт? Она была явно преисполнена решимости потерпеть — ради своего интеллигентного, скромного переводчика. «Так гораздо лучше, не так ли?» — спросила она с очаровательной улыбкой. «О, да, большое спасибо!» — отвечал Сашок, ежась от холода.

Он при этом употребил одно из менее сильных выражений благодарности, существующих в английском языке. Сказал: «Thanks a lot!» И тут же задумался: а правильный ли это был выбор? В те времена, в своей первой, московской жизни он еще не подозревал о всех сложностях английского сознания. Но кое-какие психолингвистические загадки уже пытался разгадывать. И эта была одна из первых: почему это у англичан такая бездна способов благодарить?