Материнский Плач Святой Руси - Наталия Владимировна Урусова

20. Игумения Антонина

Наступил 1922 г. Прихожу я как то к ней и она мне и говорит: «Я хочу открыть Вам один секрет, о котором кроме меня, матушки казначеи, и моей келейницы, рясофорной монахини, никто не знает. Пойдемте». Она провела меня через несколько комнать, и в последней, из которой вела винтовая лестница на чердак, сидела другая игуменья. Я сразу поняла, что это игуменья, т. к. у нея на груди был золотой крест. Она была очаровательна, не только ласковой, какой-то чарующей духовной красотой, но и наружной необычайной красотой. Еще сравнительно молодая. Ей нельзя было дать 40 лет, как ей было. Три месяца, несмотря на зимние морозы, ее скрывали на чердаке, и только изредка спускали вниз в эту комнату, чтоб обогреться. Тайна хранилась полная. Ей носила еду и все нужное только келейница. С ней тоже мы очень скоро сошлись и тоже привязались друг к другу. Она, была очень образованная, из хорошей дворянской семьи.

Она мне рассказала свою историю. Была она игуменьей женского монастыря в г. Кизляре на Кавказе. В начале революции, когда грабили все кругом, и монастыри особенно, к ним ворвалась толпа бандитов большевиков, разорила все, ограбила и застрелила несколько сопротивлявшихся монахинь.

Когда на короткое время Кизляром овладела Белая Армия, то кто-то неизвестный указал им на лиц, разоривших монастырь и убивших монахинь. Они были расстреляны. Когда же Белая Армия отступила и большевики стали уже полными хозяевами положения, то стали доискиваться, кто выдал их Белым. И вот ее, ни в чем не повинную, обвинили и приговорили расправиться с ней. Господь помог ей бежать ночью, и она дошла до Владикавказского монастыря, где игуменья Феофания ее и спрятала. По всему Кавказу были расклеены объявления: «Кто укажеть местонахождение бывшей игуменьи Кизлярского Монастыря, Антонины, получит за ее голову 3000р. золотом». Целых полтора месяца я с ней виделась почти каждый день. Один раз в очень морозную ночь, когда сверх обыкновения лежало и снегу много, в час ночи стучат в мое окно. Все проснулись и перепугались. Кто ночью может стучать, как не ГПУ? Отдернула занавеску и глазам не поверила. Вижу в белой бараньей шубе матушку Антонину и поддерживают ее с двух сторон мать казначея и келейница Анфиса. «Скорей, скорей отворите, спрячьте матушку».

Вошли! Мы погасили свет, чтоб не обращать ночью внимания и что же услышали? Услышали о необычайном, явном чуде Божием. За несколько дней перед этим, о чем я не знала, пришла в монастырь молодая девица, назвавшаяся княжной Трубецкой. Она в слезах просила игуменью ее принять, говоря, что отца и мать ее расстреляли, имение разграбили и она осталась одинокой в своем горе. Так подделалась и сумела войти в доверье, что игуменья по простоте душевной не только обласкала и приняла, но вскоре рассказала ей о тайне матушки Антонины. Девица тут же скрылась, это был агент ГПУ, разыскивающий Матушку Антонину. В ту же ночь монастырь был кругом обложен войсками, чтоб никто не мог выйти. Пошли с обыском, требуя выдачи ее. Когда кь ней прибежала келейница сообщить об этомь, она сказала: «Ну, что же делать? Если Господу угодно, чтоб меня нашли, пусть будет так, а если на это Его Воли неть, то Он закроеть людям глаза и они, видя, не увидят. Пойдем и выйдем посреди них». На нее надели шубу, пошли и просто вышли на глазах у всех красноармейцев из ворот. Командир кричит: «Кто сейчас вышел из ворот, кого вывели?» Они все слышат, т. к. еще были тутъже за несколько шагов, а красноармейцы отвечають: «Никого мы не видели». «Да как же, вышел кто-то в белой бараньей шубе и две монахини ее вели». Но все отрицають и не понимают, что такое неладное с командиром. Обыскали, перевернули все и должны были уйти ни с чем. Итак, ее привели ко мне. Я конечно была счастлива, что могла ее спрятать, хотя у нас и было очень для нея рисковано, т. к. мы сами ожидали ежеминутного ареста. Я говорю: «Мне больно то, чем я смогу кормить матушку, ведь мы так плохо питаемся», а монахини и говорят: «Да мы будем два раза в день приносить обед и ужин». Просидели они до утра, матушка Антонина осталась у нас, а они пошли в монастырь и скоро принесли ей еду, что и продолжалось ежедневно по два раза в день в течение двух недель, что у нас жила. Ее нельзя было не полюбить. Дети души в нейне чаяли, и даже муж мой, довольно вообще равнодушный ко многому, уважал и с удовольствиемъбеседовал с ней. В то время бывали случаи, что можно было за деньги получить тайное убежище у ингушей в горах. Монастырь хотел это сделать, но они запросили такую сумму невероятную, что и все имущество, оставленное монастырю после ограбления не смогло бы уплатить за нее. Мы решили, что у нас она останется на Божию Волю и ничего не предпринимать, тем более, что мы ее так все полюбили. Она страдала ужасно при мысли, что если ее найдут, то ответит не только она, но и мы. Во всем ее деле было, конечно, чудо и исключительный Промысел Божий. Ведь когда ее в ночь обыска не нашли в монастыре, при чудовищной слежке ГПУ, никто не проследил, куда ходят с едой два раза в день монахини.

Так прошло две недели. Я ей в общей комнате, моей с пятью детьми, отделила уголок за занавеской из марли, где была кровать; над головой — икона и горела висячая лампадочка, принесеннаяиз монастыря. Один раз вижу я, что матушка всю ночь, стоя на коленях, так горячо молится в слезах. Мне через марлю видно, и я спать не могла, ее душевное состояние передавалось и мне Рано утром она обращается ко мне и говорить: «Исполните, пожалуйста, мою просьбу. Пойдите к блаженной Анастасии Андреевне, и ничего не говоря ей другого, скажите только: «Матушка Антонина просит Вашего благословения». Я пошла, она как всегда вышла с приветствием, назвала Марией, спросила, в чем у меня нужда. Я ей сказала, что М. Антонина просит ее благословения. «Да! Да!... скажи ей, чтоб ничего не боялась, что задумала и о чем молилась, пусть, пусть исполнит, пусть идет в большой казенный красный дом, пусть идет». Я передала Матушке Антонине ее ответ, и лицо ее просто просияло. «Я решила сама себя сегодня отдать в руки ГПУ, я очень мучаюсь тем,