Материнский Плач Святой Руси - Наталия Владимировна Урусова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я совсем как-то не думала о том, что я могу заразиться, а мысль, что заболеют дети, меня убивала. Почти сейчас же я впала в безсознание. Смутно помнила, что меня везли куда-то, чувствовала иногда детей около себя; помню, что батюшка приобщал меня и казался мне колоссальной вышины, так что голова его упиралась в потолок, но ни на что не реагировала. Двадцать один день я была без сознания и была между жизнью и смертью. Когда стала приходить в себя, то увидела, что лежу в маленькой избе с земляным полом. Оказалось, что священник и доктор выхлопотали у милиции для нас избу, из которой только что за час перед тем вышел строй красноармейцев. Помню, было много вшей, главные рассадники сыпного тифа, они тысячами набросились на нас. Я лежала просто на досках, и мои дорогие девочки подложили под меня все, что нашлось, и сами спали все как попало. Все время моей болезни они попеременно дежурили, ухаживая за мной, как взрослыя сестры милосердия, но, на удивление всех, никто из детей не заболел. Я поняла всю силу молитв за нас О. Алексия. Их хранила его молитва от заболевания, а меня от смерти. Болезнью же я была наказана за недоверие усмотрению. Тиф, по словам доктора и священника, был исключительно тяжелый, с точки з медицинской науки, не было ни одного процента надежды на выздоровление.
Поправилась я довольно быстро, но еще не окрепла совсем, как пришли с обыском Забрали все, что казалось им еще годным. Ценный образ Св. Николая, о котором я писала в начале я сумела возить с собой до этого дня, они его забрали. Еще в бытность в Лавре я для забавы маленьких добыла 100 шт. медных полушек играли ими и покрывали карты лото. Мешочек очень маленький, и они его взяли с собой. Увидев его, комиссар Чека просиял и не удержался, не сказать многозначительное а.., торжественно взял он его в руки, предварительно поставив под ружье сопровождавших его солдать, встряхнул несколько раз, медленно развязал и, думая что это золото, высыпал на стол. Лицо его исказилось злобой, я, несмотря на трагичность положения делала все усилия, чтоб не засмеяться. В протокол внесли: «Обвиняется Урусов и его жена в утайке звонкой монеты». Видимо, и комиссар не нашел возможным арестовать за это и и ушел, на время оставив Пишу на время, т. к. вскоре опять был обыски взяли почти все, вплоть до теплой вязаной курточки моего маленького сына. Мужа перевели по службе в лесной участок по постройке дороги. Помещение дали в лесу в сторожке, отдаленной от другого жилья не менее как за версту. Было очень неудобно, т. к. за всякой надобностью и едой нужно было далеко ходить. Когда муж уходил на работы, я оставалась совсем одна с детьми. Однажды одна добрая женщина, теща главного начальника Чека той местности, пришла меня предупредить, что власти, узнав, что на железной дороге служит не коммунисть, да еще дворянин, постановили его растрелять. Она лично слышала ночью, как он говорил это ее дочери. В то время ужасы и произвол были невероятные. Растреливали ежедневно (просто на плошади) десятки людей, особенно молодеж за нежелание вступить в партию и комсомол. В числе ихе был растрелян и сын священника о. Георгия. Муж должен был тайно уехать, я и не знала куда. 28-го сентября подъехали верховые из Чека и сам комиссар. С ними была подвода. Обыскали каждый уголок и тут забрали все почти последнее, что у меня было. Первый вопрос был: «Где Ваш муж?» Я ответила наугад: «Уехал в командировку за пилами». «Куда?» - «Не знаю». «Как вернется, пусть немедленно, явится в Чека. Если Вви его укроете, то ответите, вы поняли?» Бедные дети, сколько на их долю выпадало страшных переживаний!
При переезде в лес к нам пристала довольно крупная и веселая дворняжка и сразу стала другом, и чувствовала себя как членом семьи. Очень чуткая на всякий шорох, она могла лаем предупредить о приближении кого-нибудь, и они боялись, чтоб муж мой, если он с нами, не успел бы скрыться ночью в лес, т. к. одной рамы не было, и вместо нея была занавеска. После их отъезда собака лежала отравленная, еще совсем теплая. Дети плакали. Страшно было непередаваемо. Три ночи подряд, часов около двух, в полной темноте, еще издали слышала я топот лошадей и будила детей. Раздавался резкий стук, крик: «Отворите!» Дочерям моим было уже 18-ть и 15-ть лет. Этилюди, разбойники, начинали любезничать с ними. Невыносимо даже вспоминать! Все здоровые, не старые, в больших красных бантах на левом плече, в военной форме и всегда засученными рукавами, они были дьявольски страшны. На нежелание дочерей с ними разговаривать и на страх, заставлявший их трястись, один из них говорит: «Да знаете ли вы, кто я такой? Я палач, и кончаю лично со всеми контрреволюционерами".
Только и утешались молитвой, и читали акафист Св. Николаю перед образом, данным мне при особых обстоятельствах, который был нам самой дорогой Святыней и неоднократно спасал от бед. Он - небольшой, бумажный, и потому темной силе не нужен. В последний приезд их, они мне сказали: «Сегодня мы здесь последний раз Я поняла что это означает. Утром рано бежали тайно через лес до ближайшей станции, где оказался человек, а не зверь, начальник, который, рискуя жизнью, отправил нас в товарном поезде в Ростов, куда предполагал скрыться мой муж, и я нашла его в управлении дороги.
19. Владикавказ
Я понимала, что нужно ехать дальше и самое лучшее на Кавказ, но устроиться в то время с билетами было крайне трудно, и даже почти невозможно. Товарный вагон целый, как это не странно, но легче было устроить, т. к. муж числился служащим. Он не взялся хлопотать, будучи уверен в неуспехе. Надо было не терять времени, т. к. за спиной чувствоваласв погоня. Я пошла сама в управление. Меня посылали из одного отдела в другой. Там еще было много "прежнихъ", как говорилось, людей, и все они считали успех моей просьбы сомнительным, говоря: «Если Вы и получите наряд на. вагон, то Главный начальник, строгий коммунист, не подпишет». Я просила мне указать его кабинет и без доклада, просто вошла к нему. Отчаяние положения, при молитве, всегда даеть силы. Он удивился. Без дальних слов, я сказала: «Просьба моя большая, но вы можете
