Черный хрусталь - Алексей Бессонов

Эйно взмахнул рукой – и к нам подбежал мальчик в темном балахоне. Выслушав тихий заказ князя, он исчез, – а вместо него появился другой, он нес нарядную коробку, склеенную из миниатюрных лаковых дощечек, и два кувшинчика.

– В театре, – вполголоса заговорил Эйно, срывая с коробки серебристую ленту, – заказ принято подавать совсем не так, как в харчевне…

Я пожал плечами. Эйно протянул мне мисочку, в которой я увидел крохотные кусочки жареного мяса, листья какой-то зелени, горох и что-то еще, – и ловко распечатал оба кувшинчика.

Шум в зале неожиданно стих.

Танцовщики с колокольцами скрылись в кулисах, а на сцену, улыбаясь, выбрался приземистый мужчина с широким добрым лицом.

– Друзья! – начал он.

И его речь вдруг поплыла, покачиваясь, словно утка на вялой речной волне, то слегка поднимаясь вверх, то, столь же плавно, опадая вниз, и я поймал себя на мысли, что плохо понимаю, о чем он говорит: до меня, конечно, доходило, что он благодарит всех пришедших на спектакль и представляет состав своей труппы, но в то же время я, зачарованный музыкой его голоса, совершенно не слышал самих слов. Это было удивительно.

Когда он закончил, тишина в зале была гробовой.

Где-то в кулисах зазвенели, выпевая какую-то мелодию, тонкоголосые колокольчики, а занавес медленно пошел вверх. Теперь к колокольцам примешивался сухой стук колотушек – и вот все смолкло.

Я никогда не был поклонником ярмарочных шутов. Отец считал их, как, впрочем, и придворных танцоров, всего лишь способом растратить время… именно «растратить» – он, всегда занятый от рассвета и до полуночи, рассуждал о созерцании зрелищ как о глупости тех, у кого времени имелось в избытке. В течение тех трех часов, что шла пьеса, я несколько раз вспоминал его слова – и понимал, что даже он, оказавшись вместе со мной на этом представлении, счел бы эти часы потраченными на обогащение. Многое из того, что я хотел познать – обычаи, привычки, традиции и законы Пеллии, – сверкнуло передо мной великолепным фейерверком страстей, подчас противоречивых, часто не совсем для меня понятных, но все же поданных с такой силой, что я буквально присутствовал при том, о чем шла речь на сцене, – я забывал и о некоторой символичности декораций, и о частых танцевальных вставках, имевших, безусловно, свой потаенный смысл, – я смотрел, и я сопереживал, нет, я жил там: то среди бушующего моря, то на сосновом холме, где юный оруженосец, поддерживая своего умирающего господина, давал ему клятву занять его место на службе у владетельного князя. За короткое время я побывал всеми действующими лицами – и властным седым воином, наставляющим своего молодого слугу, и девочкой из дома удовольствий, куда тот сбегал тайком от хозяина, и капитаном парусника, терпящего бедствие на рифах далеких морей, и даже величественным, необыкновенно мудрым князем, на службу к которому вернулся – уже не оруженосец, а – молодой воин, принявший имя и звание своего бездетного господина.

Финальная сцена закончилась, перед опустившимся занавесом вновь появились фигурки танцовщиков с колокольцами, и Эйно негромко пристукнул по столу.

– Теперь я познакомлю тебя с мастером…

Я никогда не слышал, чтобы в его голосе, почти всегда несущем в себе отзвуки далекого, скрытого в глубине, смеха, прозвучало такое уважение. Все еще трепеща, я поднялся вслед за ним и торопливо двинулся вниз, к сцене.

Глава 2

Мастер Накасус оказался тем самым широколицым дядькой, что выступал перед началом представления. В пьесе он исполнял роль князя, и клянусь, я ни за что не смог бы опознать его под гримом. Когда мы беспрепятственно – Эйно узнавали, – прошли в огороженную ширмами гримерную, он уже заканчивал смывать с лица краску. Помогала ему в этом миниатюрная девушка примерно моих лет, игравшая ту самую девицу, к которой так неудержимо стремился главный герой. Раздвинув легкие перегородки, Эйно коротко поклонился – и Накасус, едва завидя его, оттолкнул актрису, вскочил на ноги, и ответил князю глубоким, едва не до пола поклоном. Девушка сделала то же самое. Не произнося ни слова, Эйно вытащил из-под одежды какой-то сверток, положил его на гримировочный столик – и только после этого они с мастером заключили друг друга в объятия.

– Я слышал, ваша светлость совершили нелегкое плавание к восточным берегам? – сильным баритоном произнес Накасус.

– Да, друг мой, – Эйно непринужденно уселся в легкое соломенное креслице, закинул ногу за ногу и достал свою трубку. – Я надеюсь, что нынче вечером вы окажете мне честь быть моим гостем? Познакомьтесь, кстати, с моим э-ээ… молодым лекарем – звать его Маттер, а родом он с того самого далекого востока.

Я неловко поклонился; поклон же Накасуса был лишь чуть менее глубок, чем при встрече Эйно.

– Счастлив быть представленным молодому господину. Не стой, Телла, не будь таким неотесанным бревном! Предложи господам вина! Три минуты, дорогой Лоттвиц, – Накасус вдруг перешел на более легкий (но не ставший фамильярным) тон, и, вернувшись к столику, принялся быстрыми движениями губки удалять с лица остатки грима. – Три минуты, и я буду в вашем полном распоряжении…

Принесенное девушкой вино немного сгладило ощущение глубочайшей неловкости, терзавшее меня с того момента, когда я вошел в уборную великого актера. Да и сам он не проявлял ни малейшей склонности к позерству или самолюбованию – смывая с лица грим, мастер Накасус сыпал шуточками, вспоминая дорогу из столицы, а Эйно отвечал ему веселым смехом; вскоре актер поднялся, оправил на себе одежду – бриджи, мягкие сапоги и короткий цветастый кафтан, и строго посмотрел на молодую актрису.

– Я думаю, вашей дочери было бы неплохо отправиться вместе с нами, – неожиданно улыбнулся Эйно. – Тем более что я давно обещал ей показать Лоер.

– Вы очень милы, ваша светлость, – впервые подала голос девушка.

При мысли о том, что мне придется ехать вместе с ней в карете, я немного покраснел. Сказать, что подобных ей я не видел? – но видел я всяких, даже жеманных принцесс из герцогского дома, который мой отец именовал не иначе как «конюшней». Нет. И все же присутствие Теллы, еще недавно такой нежной, склоняющейся под ласками юного оруженосца, заставляло меня нервно теребить пальцами кобуру с «Вулканом»… который она, несомненно, заметила в первую же секунду.

Сейчас на девушке было нарядное синее платье с довольно нескромным разрезом сбоку, и узкий жакетик без застежек. Я посмотрел, как плавно изгибается линия ее бедра, недовольно поджал губы и отвел глаза.

В замке уже накрыли на стол. Вероятно, Эйно, уезжая в театр, заранее распорядился о трапезе для гостей. Ужин был подан на четыре персоны. Когда мы уселись и кравчий наполнил бокалы, в залу первого этажа стремительно вошел Иллари. На нем была привычная мне морская одежда, состоящая из украшенной серебром кожаной куртки, узких брюк и высоких сапог с отворотами; коротко поклонившись гостям, он приблизился к Эйно и что-то зашептал ему на ухо. Я увидел, как заледенели глаза князя. Эйно стиснул пальцами вилку и что-то едва слышно ответил. Иллари прищурился, в задумчивости провел пальцами по подбородку и удалился – с той же присущей ему порывистостью, что и всегда.

Словно забыв о гостях, Эйно пристукнул пальцем по своему неизменному талисману, который и сейчас висел у него на шее. Накасус и Телла вежливо ждали.

– Дела, – улыбнулся Эйно, вдруг словно очнувшись. – Прошу простить, друзья… следует сказать, дорогой мастер, что находка вашего оруженосца – я имею в виду его финальный проход с веером, когда он готовится войти в покои князя, – совершенна… да-да, совершенна! Господин Дитль становится настоящим знатоком мизансцены…

– Ему давно пора, – ответил Накасус, и я сразу же вспомнил, о чем идет речь: о том моменте в финале, когда молодой слуга, принявший имя и чин своего хозяина, ходит перед дверьми сюзерена, готовясь приблизиться к нему в совершенно новой для себя роли.

Эйно поднял бокалы.

Еще долго они вели разговор о театре, обсуждая неизвестных мне актеров, интерпретации классических постановок, тонкие, доступные лишь ценителю нюансы, – и вдруг Эйно, глянув на меня, негромко хлопнул в ладоши.

– Я думаю, Маттер, вам с Теллой стоит прогуляться по парку, он чудесно хорош в эту ночь. Слуга принесет вам плащи.

Недоумевая, я поднялся и предложил руку своей неожиданной спутнице. Она удивленно посмотрела на меня, не понимая, чего я от нее хочу, и порывисто встала. В холле нас уже ждали слуги: один держал пару невесомых плащей с меховой опушкой, другой – яркую масляную лампу, а третий протянул мне корзинку, в которой я разглядел вино и сладости.

«Как все это странно, – подумал я, глядя, как Телла набрасывает на плечи свой плащ, – Эйно все рассчитал заранее?.. Он непостижим…»

Тут же меня догнала мысль о том, что его дела с великим Накасусом далеко не так просты, как может показаться. Впоследствии я убедился в этом окончательно…