Город туманов - Хоуп Мирлис

Тут глаза Прунеллы обратились к выходившему в сад окну, и господин Амброзий инстинктивно посмотрел в том же направлении.

На секунду ему показалось, что портрет герцога Обри, висевший в Ратуше, в зале Сената, переместился на стену гостиной мисс Примулы. В переплете окна, как в рамке на фоне листвы, недвижно застыл молодой человек в старинной одежде. Его лицо, темно-рыжие кудри, зеленый кафтан, сельский фон — все до последней детали, до оплетенного цветами охотничьего рога, который он держал в одной руке, и человеческого черепа — в другой, в точности соответствовало изображению на знаменитом портрете.

— Ну, Белые дамы Зеленых Полей! — пробормотал господин Амброзий, протирая глаза.

Когда же он снова посмотрел на окно, фигура исчезла.

На несколько секунд он замер, открыв в изумлении рот, и Прунелла, воспользовавшись моментом, выскользнула из комнаты.

Амброзий пришел в ярость. С ним, Амброзием Джимолостом, сенатором и бывшим мэром, разыгрывают штучки — грязные и вульгарные. А раз так, они заплатят за это, клянусь именем Солнца, Луны и Звезд, еще как заплатят! И он погрозил кулаком стенам, разрисованным плющом и пролеской.

Но пока — пока — платить приходилось ему самому. Его собственному и единственному ребенку было предъявлено ужасное обвинение, и, быть может, обвинение справедливое.

Амброзий успокоился и решил докопаться до истины, и либо избавить свою дочь от грязного обвинения, брошенного Прунеллой Шантеклер, либо — если этот кошмар окажется правдой (внутренний голос ему твердил, что так оно и есть) — ради блага всех горожан отыскать ответственных за случившееся и заслуженно покарать.

Вряд ли во всем Луде нашелся бы еще кто-нибудь, страдающий от подобного скандала в своей семье больше, чем Амброзий Джимолост. Но даже на мгновение сенатор и бывший мэр не допускал возможности замять дело, чтобы защитить тем самым репутацию дочери.

Нет, правосудие должно следовать положенным путем, даже если весь город узнает, что единственная дочь Амброзия Джимолоста — юная девушка, что делало ситуацию еще более трагичной, — вкусила от плода страны Фейри.

Что же касается появления герцога Обри, этот факт Амброзий отбросил, как галлюцинацию.

Прежде чем господин Амброзий покинул гостиную мисс Примулы, взгляд его упал на туфель с незаконченной вышивкой, который он нетерпеливо отбросил, увидев Прунеллу Шантеклер.

Он мрачно улыбнулся: что, если ягоды земляники оказались на канве фиолетовыми, а не красными не по глупой женской фантазии? Возможно, вышивала она, так сказать, с натуры.

Он опустил туфель в карман. Не исключено, что эта вещь пригодится ему в качестве вещественного доказательства в суде.

Однако господин Амброзий ошибался, предполагая, что вышитые на туфельке ягоды были привезены из страны Фейри.

Глава VIII

Эндимион Лер кажется испуганным, в старой дружбе возникает брешь

Господин Амброзий нисколько не сомневался в том, что, явившись домой, обнаружит там одного из конюхов, отряженных им за Луноцветой вместе с самой беглянкой.

Однако он глубоко заблуждался. Оказалось, что Луноцвету в последний раз видели бегущей в сторону Запада с такой скоростью, словно в нее вселилась нечистая сила. Что, если она устремилась к Спорным горам? Ведь перевалив за них, она никогда больше не появится в Доримаре.

Надо немедленно отправиться к Немченсу и поднять тревогу. Пусть поисковые отряды обыщут страну из конца в конец.

Однако путь из дома ему преградила Жасмина, находившаяся в том тревожном и плаксивом настроении, которое всегда так раздражало его.

— Где ты был, Амброзий? — воскликнула она. — Сперва Луноцвета начинает кричать как взбесившаяся какаду. А потом убегаешь ты, прямо после обеда, бросив меня в обморочном состоянии. Где тебя носило, Амброзий? Ты должен сходить к мисс Примуле. Пусть запретит Луноцвете вести себя подобным образом. Эта вздорная девчонка так перепугала нас. Я готова отправиться в Академию и задать ей там хорошую трепку.

— Жасмина, прекрати болтать и позволь мне пройти! — вскричал Амброзий. — Луноцветы в Академии нет.

Выходя из комнаты, он не без злорадства бросил через плечо:

— Боюсь, Жасмина, ты никогда больше не увидишь собственную дочь.

Примерно через полчаса он вернулся домой в полном унынии, поскольку узнал от Немченса о том, что случаи употребления плодов фейри в городе становятся все чаще и чаще. В своей гостиной Амброзий обнаружил Эндимиона Лера.

Его вызвали встревоженные слуги, когда у Жасмины началась истерика. Слова мужа о том, что она больше не увидит дочери, сделали свое дело. Однако сейчас Жасмина успокоилась и на лице ее появилась улыбка. Видимо, доктор Лер ей помог.

— Ой, Амброзий! — воскликнула она, увидев мужа. — Мы так мило побеседовали с доктором Лером. Он сказал мне, что девушки ее возраста нередко перевозбуждаются, хотя со мной ничего подобного не бывало, и что ее, конечно же, доставят домой до наступления вечера. Но, я думаю, ее лучше забрать от мисс Примулы. Хватит с нее и того, чему она уже научилась. Лучших фигурок из масла, чем делает она, я просто не видела. Поэтому, на мой взгляд, до начала зимы надо устроить для нее бал, так что простите меня, доктор Лер, мне нужно еще приглядеть за некоторыми делами… — И она отправилась перебирать сундук с приданым Луноцветы, которое — кружева, бархат и парчу, — согласно обычаю матушек доримарских девиц, копила буквально со дня рождения дочери.

Жасмина не случайно считалась самой глупой женщиной в городе. Она не испытывала никаких чувств, пребывая в состоянии эмоционального идиотизма.

Поэтому Амброзий оказался в обществе одного лишь Эндимиона Лера и, хотя недолюбливал его, обрадовался возможности проконсультироваться с ним наедине. Амброзий хорошо знал, что при всех своих недостатках Лер, несомненно, является лучшим врачом в стране и к тому же чрезвычайно умен.

— Лер, — проговорил он торжественным тоном, когда его жена ушла, — в этой Академии творятся странные вещи… очень странные.

— В самом деле? — В голосе доктора звучало неподдельное удивление. — И что же там творится?

Господин Амброзий усмехнулся:

— Об этом не принято говорить вслух. Я человек здравомыслящий, но если бы задержался в заведении мисс Примулы подольше, мог бы лишиться рассудка, такая там обстановка, и даже у меня, Амброзия Джимолоста, там начались весьма забавные галлюцинации.

Слова эти заинтересовали Эндимиона Лера.

— И что же вам привиделось, господин Амброзий? — спросил он.

— О, не стоит об этом говорить, просто я убедился в том, насколько заразительными могут оказаться глупые женские фантазии. Мне привиделся в окне Академии портрет герцога Обри, который висит в Сенате. И раз уж я стал галлюцинировать, значит, в этом доме творится нечто непотребное.

Эндимион Лер взирал на него с невозмутимым видом.

— Оптические иллюзии давно известны науке, господин Амброзий, — промолвил он спокойным тоном. — Собственные глаза способны иногда подвести даже сенатора. Оптические иллюзии, закорючки закона — на них и держится мир.

Амброзий нахмурился. Доктор излагал свои мысли в оскорбительной манере.

Однако сердце его ныло от тревоги, ему было необходимо, чтобы опасения его либо подтвердили, либо отвергли, и он, не обращая внимания на насмешливый тон доктора, проговорил с усталым вздохом:

— Но все это пустяки. У меня есть серьезные основания предполагать, что моя дочь… что моя дочь… ладно, оставим словесные украшения… отведала плодов фейри.

Эндимион Лер в ужасе воздел руки к потолку и недоверчиво усмехнулся:

— Это невозможно, мой дорогой сэр, совершенно невозможно! Ваша супруга сообщила мне, что вы огорчены поведением дочери, однако позвольте заверить вас в том, что подобная идея кажется мне просто бредом. Это невозможно.

— Разве? — мрачным тоном вопросил господин Амброзий и, запустив руку в карман, извлек из него туфельку с незаконченной вышивкой. — А что вы скажете на это? Я обнаружил эту вещицу в гостиной мисс Кисл. Конечно, я не ботаник, но в Доримаре фиолетовой земляники не бывает… Поджаренный сыр! Что это с ним случилось?

Дело в том, что Эндимион Лер буквально позеленел, и его обращенные к туфельке глаза наполнил такой ужас, словно он только что увидел жуткого гоблина.

Амброзий интерпретировал эту реакцию как подтверждение собственных мыслей и испустил негромкий стон.

— Итак, это не столь уж невозможно, не правда ли? — проговорил он угрюмо. — Боюсь, что в именно такими ягодами и накормили мою бедную девочку.

Тут глаза его блеснули, и он вскричал, сжав кулак:

— Но в этом нет ее вины! Не пройдет и нескольких дней, как я выкурю это осиное гнездо! Повешу вздорную старуху на ее же дверном косяке. Клянусь Золотыми Яблоками Заката, что…