Город туманов - Хоуп Мирлис

— Ох, а вы помните, — восклицала Календула, — как она намеревалась учредить так называемый День матери, когда все мы должны были одеться в белое и зеленое и изображать лилии, выросшие на могилах наших матерей?

— О, да! — восторженно произносила Валериана. — Моя мать так разгневалась, когда узнала об этом. «Да как это омерзительное создание смеет заживо хоронить меня?» — возмущалась она.

Эти воспоминания заставляли их хохотать до слез.

Каждое поколение имело собственные шутки и особые тайны, однако все они были устроены на один лад — как фарфоровые чашки с одинаковыми узорами из плюща и пролески.

Пролеска и плющ украшали собой всю Академию, они были вышиты на занавесках в каждой спальне и на всех подушках и ширмах, нарисованы на фризе, окружавшем стены гостиной, их даже выдавливали штемпелем на кусках масла. Дело в том, что одним из чудачеств мисс Примулы Кисл была романтическая влюбленность в герцога Обри, похожая на то почитание, которым принадлежащие к Высокой церкви[3] старые девы окружали в прошлом поколении память Карла I[4]. Над ее постелью висела небольшая акварельная копия находившегося в Ратуше портрета герцога, а в день годовщины его падения, считавшийся в Доримаре праздником, она всегда надевала траур.

Она прекрасно знала, что является предметом насмешек своих учениц и их матерей. Однако это не мешало ей развивать бурную деятельность в их присутствии, поскольку мисс Кисл была слишком практична, чтобы проявлять эмоции, когда речь шла о хлебе с маслом.

В тех случаях, когда задетая гордость брала верх над благоразумием, она не стеснялась продемонстрировать собственное презрение к их родословной, высмеивая девиц, дочерей выскочек и купчих, видимо, забыв, что является дочерью местного бакалейщика, и временами воображая, будто Кислы принадлежали к исчезнувшей аристократии.

Внешность ее была не менее гротескной, чем характер, — на круглом, как луна, лице располагались крохотные глазки и огромный рот, обычно растянутый в заискивающей улыбке. Она носила зеленый тюрбан и платье, сшитое по моде времен герцога Обри. Сидя в своем саду среди хорошеньких учениц, она напоминала ярко раскрашенную ярмарочную фигуру, носящую имя Салли, которую чудаковатый садовник поместил между деревьев, чтобы отпугивать птиц от своих вишен и слив.

Ее ученицы больше напоминали не плоды, а цветы, в первую очередь — сладкий горошек, душистый, веселый и скромный, когда в муслиновых платьицах, скроенных по одному образцу, но из разного материала, и маленьких капотах с белыми оборками, они парами прогуливались по улицам Луда туманного.

Во всяком случае, вид их всегда намекал на нечто сладкое и свежее, и в городе девочек из Академии называли Цветочками Кисл.

В последнее время Цветочки пребывали в состоянии полного блаженства. У них были основания предполагать, что у мисс Примулы завелся ухажер, причем не кто иной, как Эндимион Лер.

В качестве школьного врача он был знаком здесь всем. Однако до недавних пор мисс Примула часто становилась жертвой его безжалостного языка, и маленьким пациенткам нередко приходилось тихо хрюкать в простынку, чтобы не рассмеяться вслух, — настолько колкими и смешными были шпильки, которые он подпускал несчастной школьной мадам.

Однако тем летом его трость и шляпа цвета бутылочного стекла каждый вечер появлялись в холле Академии. Причины его визитов, как узнавали от слуг Цветочки, не были профессиональными, если только в обязанности доктора не входит вечерний визит к пациентам, чтобы сыграть с ними в картишки, отведать пирожков и вина из первоцвета.

Более того, мисс Примула постоянно меняла платья.

— Должно быть, собирает приданое! — съехидничала Прунелла Шантеклер и Цветочки так и покатились со смеху.

— Неужели вы и в самом деле думаете, что он на ней женится? — сказала Пенстемона Брехунд. — На этой уродине, старой гусыне? Он, говорят, очень умен.

— Вот и будут жить гусыня с мудрецом! — рассмеялась Прунелла.

— По-моему, он позарился на ее сбережения, — сказала Фиолетта Вигилия.

— А может, хочет добавить старушку к своей коллекции древностей, — хихикнула Амброзина Мукомолл.

— Или же водрузить вместо вывески над своей аптекой! — предположила Прунелла Шантеклер.

— Но каково будет герцогу Обри, — рассмеялась Луноцвета Джимолост, — уступить такую даму гадкому, старому докторишке.

— Да, — согласилась Фиолетта Вигилия. — Мой папа говорит, что уж лучше бы она снимала комнаты поближе к статуе герцога Обри, чтобы не отвлекаться на других мужчин.

Фиолетта хихикнула и чуть покраснела:

— Он говорит, что иначе ей не удастся пристроиться поближе к своему кавалеру.

Однако последний выпад не был встречен восторженным смехом, так как Цветочки Кисл нашли его слишком смелым.

В начале осени мисс Примула вдруг отослала служанок домой в далекие деревни, и, к общему негодованию ее Цветочков, их место заняли (временно, как уверяла мисс Примула) сумасшедшая прачка мамаша Тиббс и некая глухонемая красотка, крашеная и черноглазая. Мамаша Тиббс относилась к своей работе без особого рвения и большую часть времени попросту торчала у ворот, провожая прохожих взмахами платка. Ну, а если во время работы ей случалось услышать звуки флейты или скрипки, доносившиеся издалека, она немедленно бросала свое занятие и пускалась в пляс, порывисто размахивая метлой, сковородкой — любым обиходным предметом, который в это время дергала в руках.

Что касается глухонемой, то кухаркой она, может, была и хорошей, но не для заведения благородных девиц, поскольку в городе ее звали Распутная Бесс.

Однажды утром мисс Примула объявила девочкам, что отыскала для них нового учителя танцев (прежнего она вдруг уволила, причем неизвестно по какой причине) и что, завершив работы над шитьем, они должны собраться на чердаке, где будет урок.

Они поднялись на прохладный и темный чердак, там пахло яблоками, а к балкам были подвешены гроздья сгнившего винограда. Некогда здание Академии было фермой, и дубовые панели стен украшали переплетенные инициалы многих сельских влюбленных, скончавшихся века назад. К этим вензелям Прунелла Шантеклер и Луноцвета Джимолост недавно добавили и монограмму, запечатлевшую их собственную дружбу, — П. Ш. и Л. Д.

Новый танцмейстер оказался высок, рыжеволос и молод, на белом, заостренном книзу лице горели яркие глаза. Мисс Примула, всегда старавшаяся подчеркнуть, что преподаватели дают девочкам уроки, преследуя лишь филантропические цели, представила его как профессора Клока, любезно согласившегося обучать их танцу. Молодой человек отвесил ученицам глубокий поклон и, повернувшись к мисс Примуле, проговорил:

— Я прихватил с собой скрипача, мэм. Изумительного скрипача! Его привело сюда ваше шитье. Сам он по профессии ткач и страстно любит вышитые на шелке картинки. Он может предоставить вам несколько весьма симпатичных образцов, не правда ли, Портунус? — и учитель дважды хлопнул в ладоши.

После чего непостижимым образом — словно летучая мышь из-под стропила, как, ежась, шепнула Прунелла Луноцвете, — откуда-то из тени появился странный морщинистый старикашка, с такими же яркими, как и у профессора Клока, глазами, со смычком и скрипкой под мышкой, который дергался во все стороны.

— Юные леди! — торжественным тоном провозгласил профессор Клок. — Перед вами господин Портунус, скрипач его величества императора луны, старший среди шутов властелина призраков и теней… хотя шутки его обычно бессловесны. Ради вас, юные леди, он проделал долгий путь, посему настройте свои ножки на танец. Хо, хо, хо!

Тут легкий, как перышко, профессор подпрыгнул никак не меньше чем на три фута и приземлился на самые кончики пальцев, а господин Портунус тем временем оставался на месте, потирая ладони и по-стариковски хихикая.

— Какой вульгарный молодой человек! Просто дешевый ярмарочный шут, — шепнула Фиолетта Вигилия Прунелле Шантеклер.

Прунелла, внимательно разглядывавшая молодого профессора, тоже шепотом ответила:

— По-моему, когда-то он был у нас конюхом. Я видела его только однажды, но уверена, что не ошиблась. Почему Примула считает возможным приглашать в преподаватели столь ничтожных людей?

Прунелле, конечно же, никаких подробностей о болезни Ранульфа не сообщали.

Примула между тем встревожилась. Она не нашлась что сказать и только шевелила губами. Наконец она повернулась к старику и доверительно сообщила ему, что рада знакомству с еще одним мастером иглы; после чего обратилась к профессору Клоку и проворковала:

— Я просто обязана вышить пару шлепанцев в подарок на день рождения любезному доктору и хочу, чтобы рисунок был самым оригинальным, так что, может быть, этот джентльмен подаст мне какую-нибудь идею.