Полдень, XXI век (декабрь 2010) - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ты делаешь это напрасно, – будет плакать она. – Ты делаешь это напрасно…»
Наверное, Бекович прав: нас не ждут. Нас нигде не ждут. Мы просто всё придумываем. Голос ксенопсихолога Вероники (или мне так казалось) кипел в мрачном шипении электрических разрядов, его передергивало, как вырожденную нейтронную жидкость. «Почему вы так много обо мне думаете?» Любая подвижка, самое ничтожное оседание моей мысли высвобождало чудовищную, невероятную боль, отражающуюся, как свет, от искореженного массива в прах разнесенной «Уззы».
«Рост жизни не в одном развитье мышц. По мере роста тела в нем, как в храме, растет служенье духа и ума…»
Я простирался в пространстве, клочьями многих сброшенных оболочек отмечая свой крестный путь.
фи«Какой ужасный фэн-шуй!»
хиВ звездных ореолах, в коротких блестках, в световых смещениях пряталось всё, чем я прежде жил. В сверкающих ореолах, световых блестках, смещениях пряталось всё, чем я мог дальше жить. И неважно, пылевое я облако или целая галактика, а может, что-то гораздо, гораздо, гораздо большее; неважно, чем порождалось волшебное взрывчатое сияние волос Вероники – спасительной ложью господина У или убивающей истиной моего отца…
Coma Berenices…
«Дайте мне материю, и я построю из нее мир…»
«Дайте мне материю, и я покажу, как можно создать живую гусеницу…»
Гламурная кисо там, на Земле, плакала, поняв, что ее чудесные кавяйные няшечки больше ничего не значат. В чудовищных отсветах, озаряющих самые темные углы моего сознания, дожаривался третий экипаж «Уззы» – первые, как мне всегда хотелось думать. Я видел (или так казалось) бездонную тьму, в которой бесчисленно вспыхивали огни. Я видел (чувствовал) кают-компанию, в которой, как в стальной банке, намертво заварило капитана Полякова и «небольшую медведицу».
пси«Обнимите меня, тайтай».
«Разве у нас больше нет моральных принципов?»
омегаСтатус: сброшен.
дигаммаТеперь «Узза» походила на темную угловатую комету, широко раскинувшую два чудовищных сиреневых хвоста на сияющем фоне сталкивающихся галактик, будто сбежавших с вышивки ксенопсихолога.
«Дуб повалило молнией».
Пространство глядело на меня мерцающими провалами.
Я всегда знал, что буду самым последним, кто, возможно, столкнется с Чужими, но ведь это мне был задан вопрос: «Почему вы так много обо мне думаете?».
Звездный ветер… Ржавчина медленного огня… Темные скважины туманностей…
Я плыл и плыл сквозь оплавленное сознание…
стигмаЧужие?
хетта«Как знать?»
санComa Berenices…
шо«Он человек был в полном смысле слова…»
Звездные россыпи нежными светящимися языками вкатывались в перекрестья ломающихся лучей – намертво промороженных, полных такой страшной тьмы, что в ней даже ад не угадывался.
«Что такое ад?»
«Когда совсем плохо».
«Разве ты еще не в аду?»
«Хотите сказать, будет еще хуже?»
Я не знал, что ответить. Я не знал, что звучит во мне.
Боль медленно отступала, и я все внимательнее прислушивался к кипящему миру.
Фламинго на резных перилах узкого мостика… Узкий залив, почему-то вмещающийся в килевую часть «Уззы»… Coma Berenices… Золотистая вечность, угадывающаяся в черной воронке…
Стармех Бекович был неправ…
И капитан Стеклов тоже был неправ…
И неправы были господин У и доктор Голдовски…
Все ждут возвращения. Все отчаянно ждут возвращения. В прошлое или в будущее – неважно. Мир замкнут. Мы никогда не будем жить, как до Большого взрыва, но все мы ждем возвращения… Кто бы на самом деле ни отправил нам Послание, прав был только он…
Братья…
Предел знания…
Большой разум…
Путь терпения…
Раздвинутая решетка…
«Ба-цзе принимает зятя…»
«Помоги мне!» – взмолился я.
И снова услышал гул рассеивающейся Вселенной.
Звездные мышки с жадным любопытством тыкались друг в друга раскаленными носами, откидывали чудесные длинные хвосты, заливали пространство огнем, полным сладкого яда. С чего мы взяли, что Чужие должны обживать планеты? Зачем им крошечные планеты, когда есть весь мир? Они же не из Тогучина. С чего мы взяли, что почему-то боимся тьмы? Просто мы еще не привыкли к собственным масштабам. Просто мы еще всплываем в самих себе, как из бездны… Это щекотливая ситуация?
Волосы Вероники медленно закручивало ходом времени.
коппа«Не страшно ль, что актер проезжий этот в фантазии, для сочиненных чувств, так подчинил мечте свое сознанье, что сходит кровь со щек его, глаза туманят слезы, замирает голос…» Чем невнятней звучал в общем ровном гуле незнакомый рассеивающийся голос ксенопсихолога Вероники, тем нестерпимей охватывала меня боль.
Я был всего лишь крошечным пузырьком, раздувающимся в пространстве.
Я был крошечным пузырьком, порождающим новый мир.
«Почему вы так много обо мне думаете?»
Кажется, теперь я знал, что ответить.
сампиВероника Стрешнева (28 лет, ксенопсихолог).
Бортовое время 11.00.
Результаты тестирования: (файл вырезан)
Сергей Соловьев
Да будет ему прах пухом…
Рассказ[5]
СубботаУтром в субботу ей позвонил «Алеша Попович».
– Ты знаешь, что М. К. умер? Церемония завтра в 12, в крематории. Придешь? Лучше без В. Ф. Автобус в 10.30 от его лаборатории.
Разговаривать с Алешей приходилось редко, она узнала шершавый, как неструганная доска, голос только в конце последней фразы. Выйдя на пенсию, Алеша с каждым годом все больше пил, это чувствовалось.
– Приду. А что с ним случилось?
– Убили.
Запахнув потуже халат, Татьяна прошла на кухню, поставила кофе. Выглянула в окно. Дождь, желтые листья – даже на подоконнике снаружи.
Сидя с чашкой, Татьяна поглядывала в окно, курила. В.Ф., муж, разумеется, спал. Сегодня и завтра у него никакой работы не предвиделось, и он мог отсыпаться.
Она вспомнила о своих приступах ясновидения двадцатилетней давности – никогда они больше не возвращались к ней с такой яркостью, как во время трехмесячных поисков Гоши. Потом Гоша нашелся – она не сомневалась, что это был он, но можно ли было ему верить, когда он говорил о путешествии во времени? Одно было несомненно – он оказался старше своих родителей.
Намного позднее, где-то в 91-м, вновь объявился профессор, Иван Александрович, И. А., главный виновник всего. Нисколько не постаревший с момента исчезновения – с того самого декабря 75 года.
Она c ним несколько раз виделась, с ним разговаривала в 91-м и позже. Он говорил, что, да, действительно, имело место путешествие во времени, только Гоша отправился в прошлое, а он в будущее. Эксперимент был недостаточно хорошо подготовлен, контроля за результатами почти никакого. Насколько ему известно, эффекты необратимы. Можно ли построить новую машину? Там будет видно, но в индивидуальной судьбе это мало что изменит. Молодым не станет никто.
Сам И. А., покамест, оказался самым молодым из всех, кто был в курсе дела. Ирония состояла в том, что, попытавшись убежать в будущее от КГБ, теперь он довольно быстро согласился вернуться под крыло М. К., своего прежнего куратора от этой организации. Какой еще мог у него быть разумный выход? Прописка его давно пропала, документов он не взял, личность его, приди он с улицы, установить было трудно.
М. К. к этому времени, правда, уже вышел в свободный (или почти свободный) полет. Выступал с сеансами массового гипноза, к нему потоком текли деньги.
Он согласился поселить И. А. у себя – сначала на одной квартире, потом на другой, затем на даче, помог организовать документы…
Но в ее собственной жизни давние проблески ясновидения были единственными прорывами через пространство и время, о которых она что-то достоверно знала.
И что все это значит? Если М. К. умер, его личность, его душа (следует признать, довольно-таки сволочная), его неповторимое «я» тоже умерли, растворились бесследно, – или все это продолжает существовать в какой-то другой вселенной? А может, кто-то (или что-то) существует над нами, все запоминает, все видит, все может уничтожить и заново создать по своей воле, при желании – в другом пространстве или времени?
Понедельник1. Частная зубная клиника находилась возле метро «Чернышевская». На враче были светло-зеленый халат, полумаска, прикрывавшая нос и рот, и такого же цвета шапочка. Самому М. К. при входе выдали светло-зеленые бахилы.
М. К. откинулся в кресле. Врач отрегулировал спинку, подголовник. Как обычно в зубном деле, голова М. К. оказалась на том же уровне, что и ноги. Между полумаской и шапочкой врача – серые внимательные глаза, пшеничные брови. У лица пациента – сильные, уверенные, тщательно вымытые руки с коротко подстриженными ногтями. Возникло, но быстро рассосалось привычное при встрече с дантистом чувство стеснения в груди.
