Воронья дорога - Иэн Бэнкс

И вновь звучит смех, на этот раз в нем облегчение. Рассказчик впервые улыбается, но в улыбке нет веселья, это всего лишь растянутые губы.

– Может быть, такие двери есть и в ваших домах.– Брат отступает, лампы гаснут, и он делает полукивок-полупоклон.– Меня зовут Льюис Макхоун. Спокойной ночи.– Он уходит под бурные аплодисменты, даже под овации.

Я отрываю взгляд от телевизора, смотрю на соседей по комнате.

– А че, нехило.– Гав откупоривает новую банку сидра.

– Нормуль,– соглашается Норрис и хлебает из своей банки.– Концовочка – в кайф, меня даже на мандраж пробило, чес-слово. Он че, в натуре твой брат?

Я зло гляжу на экран, где бегут титры,– конец телепередачи. Льюис в ней хохмил последним.

– Да.—Я плющу в ладонях пустую банку из-под «экспортного».– Да, это мой брат.

По экрану ползут титры. Раздавленная тара летит в мусорное ведро. Точнее, мимо ведра.

Банка ударяется о стену, катится по полу и брызгает выдохшимся пивом на истертый ковер.

Я стою в книжном магазине, читаю про волшебную ночную рубашку. На глазах слезы.

По плечу хлопает чья-то ладонь. Я торопливо кладу книжку на стопку таких же и выдергиваю из кармана носовой платок и, поворачиваясь, прижимаю его к лицу, сморкаюсь.

– Идем, копуша,– говорит, улыбаясь мне сверху, мама. Взгляд падает на стопку книг.– А, решил наконец папины сказки почитать? С чего бы вдруг? – Не дожидаясь ответа, она обнимает меня за плечи и выводит в зал отправления.– Идем, пожелаем дяде Рори счастливого пути.

– Идем,– хлюпаю я носом. Мама хмурится:

– Прентис, ты что, плачешь?

– Нет! – Я неистово мотаю головой и запихиваю в карман носовой платок.

Мама улыбается. Чувствую, как снова набухают слезы, от них щиплет глаза.

– Прентис! – Дядя Рори хватает меня в охапку и отрывает от пола.– Ого, какой большой вырос! Скоро и поднять тебя не смогу.

Вот и хорошо, думаю, а то неприлично как-то. Я его обнимаю, но это для того, чтобы лицо спрятать, а не от огорчения по поводу дядиного отлета.

– Ну вот,– слышу мамин голос– Кажется, слезинку-другую мы все-таки уронили.

– Да с чего бы нам их ронять? – смеется дядя Рори, ставя меня на пол перед собой, но не отпуская. Его широкое лицо, обрамленное вьющимися темно-рыжими волосами, кажется счастливым и добрым. Мне хочется ударить и дядю, и маму, а может, залиться слезами и обнять обоих. Пожалуй, я не прочь и обнять их, и побить.

– Подбери сопли, мужик,—смеется он, переходя на пролетарский шотландский. Я этого говора стыжусь, потому что мои очаровательные кузины Дайана и Хелен им не пользуются, зато его любят грубые дети Уоттов.

«Прекрати!» – отправляю ему посыл. (Я учусь внушать свои мысли, чтобы люди выполняли мои команды. У телепатии, похоже, большое будущее, но, к сожалению, ученые сделали еще только первые шаги. А Джорж Лукас, гад, так и не удосужился ответить на мое письмо насчет Силы.)

– Дядя Рори, я не плачу, честное слово,– шмыгаю носом.

– Ну конечно, ты не плачешь,– ухмыляется дядя Рори и подмигивает маме.

– Вот именно,– говорю. «А теперь опусти меня!»

Дядя Рори с кряхтением опускает.

– Ну, так-то лучше,– ерошит мне волосы пятерней.—Ага, вот и улыбочка!

«Конечно, я улыбаюсь, дурак ты здоровенный. Ты же мой раб, подчиняешься моим мыслям!»

– Дядя Рори, вас, наверное, ужасно долго не будет? – спрашиваю.

– Да, Прентис, боюсь, что так,– отвечает дядя Рори.

Громкоговоритель вопит, что начинается посадка на рейс до Хитроу. Дядя Рори берет свою наплечную сумку, и мы втроем шагаем к большой толпе. За длинной и высокой стеклянной стеной раздается оглушительный рев – будоражащий, как катастрофа. Но это всего лишь садится самолет.

– Если будете в Голливуде и встретите там Джоржа Лукаса…

Дядя Рори хохочет, и они с моей матерью обмениваются понимающими взглядами – из тех взглядов, которые так бесят нашего брата мальчишку.

– Вряд ли есть шанс, Прентис, но если все-таки…

– Спросите, не получал ли он моего письма,– прошу я. Мы уже достигли того места, где все останавливались и обнимались; остановились и мы.– Если получил, то он в курсе, что я имел в виду.

– Будет сделано, непременно,– снова смеется, опускаясь на корточки, дядя Рори. Сделав из моей прически черт-те что, он теперь хватает меня за плечики блейзера,– Ну, будь хорошим мальчиком, через несколько месяцев увидимся.

Он встает. Они с мамой минутку сюсюкают, и она целует его в щеку. Я отворачиваюсь. Рад, что папа этого не видит. Да как они смеют такими вещами на людях заниматься? Я озираюсь: может, папа подглядывает из-за пальмы в кадке или через прорезанную в газете дыру? Но его нигде не видать.

– Ну, до свидания, Рори, счастливого пути.

– Пока, Мэри. Передай Кену, я позвоню при первой же возможности.

– Будь осторожен. Дядя Рори ухмыляется:

– Ага.

Он сжимает ладонью мамино плечо и снова ей подмигивает:

– Пока, детка. До встречи.

– До свидания.

Мы смотрим, как он уходит. Показывает билет обслуге у выхода на летное поле, потом еще разок машет нам и скрывается из виду.

Я поворачиваюсь к маме.

– Мам, дай денег в «Звездные войны» сыграть,– Показываю на видеоигры.– В прошлый раз три уровня прошел, с четвертого слетел, теперь знаю, как с большими башнями справиться…

– Нет, Прентис, хватит с тебя этих игр,– говорит мама, уводя меня от толпы.

Мы направляемся к лестнице. Я все пытаюсь тащить ее к шеренге игровых автоматов:

– Мам, ну пожалуйста, ну пошли! Если хочешь, я тебе поглядеть разрешу!

«Ты мне дашь поиграть! Ты мне дашь поиграть!»

Она мало того что не подчиняется, но еще и нагло смеется:

– Ты очень добренький, Прентис, но как-нибудь обойдусь. Нам пора домой.

– Мам, а можно я на поезде, ну пожалуйста! «Ты разрешишь сыну ехать домой на поезде! Ты разрешишь своему сыну Прентису ехать домой на поезде!»

– Ах ты, маленький паршивец! Тебе что, не нравится, как я машину вожу?

– Мам, ну разреши, пожалуйста…

– Нет, Прентис, поедем на машине.

– Ну, мамочка…

– Купить тебе книгу? – Мама останавливается возле книжной лавки.– Она тебе понравилась?

– Гляди! «Судья Дредд»[34], свежий номер! – с надеждой показываю я.

– Ладно,– вздыхает она.– Если тебя это успокоит…

Пока она платит, я приближаюсь к стопке папиных книг. Никто не глядит в мою сторону; я вырываю из верхней пару страниц, а затем кладу на папины книги несколько других, не им написанных, чтобы еще долго папины никто не увидел.

Да как он смеет отдавать чужакам истории, которые придумывал для меня, для Льюиса, для Джеймса, для всех нас? Какое право на эти рассказы имеют другие люди? Это наши истории! Мои!

– Ну, пошли, чудовище,– говорит мама. Между моими лопатками упирается ладонь, выталкивает меня из магазина. Ладно, спасибо и на том, что это не «вулканская смертельная хватка»[35].

«Ты передумаешь и позволишь сыну ехать на поезде. Миссис Мэри Макхоун, вы передумаете и разрешите вашему сыну Прентису поехать домой на поезде… И поиграть в "Звездные войны"…»

Признайтесь: никто вас не предупреждал, что секс – это дело шумное. Ведь никто, а? Сам половой акт под микроскопом изучили, и в фильмах все вам разжевывают, и в книжках все вам расписывают, со всеми кровавыми подробностями, со всякими техническими нюансами. И родители вас просвещают, и наставники вас наставляют, и соседские ребята-девчата расскажут вам все тайком за велосипедным сараем, но про звуки никто не скажет ни единого слова! Не скажут, и все! Помню, как я впервые в жизни занялся этим с девчонкой. Дело было летом, жара, духота, мы оба раздетые, в старой доброй миссионерской позиции, и я притворяюсь, будто прежде ничем, кроме секса, не занимался, а сам думаю: господи, все ли я правильно делаю? Достаточно ли было прелюдии, или я чересчур быстро сполз до лобка и вообще веду себя так, будто вычитал про это в «Космополитэне»? Я бы и еще поработал внизу языком, да только шея заболела. Вот и думаю: не вернуться ли к соскам, мне ведь нравится их посасывать. Или лучше заняться левой мочкой… А шея ноет… Размышляю я обо всем этом да еще размышляю о том, как буду собирать кухонный комплект фирмы «MFI»,– это специальный такой прием, чтобы не слишком быстро кончить. Но все равно уже не помогает, потому что я не могу не думать про толчки да про дырочки, про мужские и женские эрогенные зоны да про то, что я ее глажу, и это классно, и она тяжело дышит, и я тоже пыхчу… И в этот самый миг между нашими голыми колышущимися телами рождается звук… такой звук!.. как будто носорог пернул!

Уверяю, подобного бздеха вы отродясь не слышали. Даже эхо отлетело от ближайших многоэтажек. Да что там эхо – тугоухие старушонки через три улицы схватились за швабры и давай стучать в потолки, чтобы соседи наверху угомонились…

Она – хохотать, а я не знаю, что и делать. Продолжаю, но тут же все повторяется, и она в истерике, а я в крайней растерянности, и снова – прр… прр… прр… каждый раз уже чуть-чуть по-новому, но уже без конца, потому что оба потные, и тут я думаю: почему не предупредили, сволочи?! Почему я не знал? Как с этим другие справляются, полотенце прокладывают, что ли?