Иллюзия греха - Александра Маринина

— Это кто? — спросил он, указывая на портрет хорошенькой девушки с голыми плечами.

— Подружка мужика из соседней квартиры. Она его давно бросила, а портрет висит. Красивая, да? Хотел соседу толкнуть, на память, а он не взял. Глаза б мои, говорит, ее не видели, стерву.

— Я бы взял, — рассмеялся Доценко. — Я всех своих подружек люблю, даже тех, которые меня бросали. Они ж меня бросали не потому, что стервы, а потому, что я недостаточно хорош. Зачем же их винить?

Алкоголь, залитый в пустой желудок, быстро дал о себе знать, и Михаилу хотелось потянуть паузу, чтобы до беды не дошло. Стянув со стола толстый ломоть хлеба и кусок колбасы, он перешел к другой стене. Внимание его привлек портрет мужчины, который показался ему смутно знакомым.

— А это кто?

— А черт его знает! Я его из головы выдумал.

— На кого-то он похож...

— Может быть, — пожал плечами Федор, закуривая. — Все люди похожи между собой, это я тебе как художник говорю. Всего-то разновидностей носов, губ и глаз — штук по пятнадцать, а очертаний бровей — и того меньше. Все дело только в их комбинациях. Вон, видишь, между окнами рисунок? Это мой приятель, мы с ним когда-то калымили вместе на оформлении музея. А теперь на себя глянь в зеркало.

Михаил взглянул на рисунок: лицо действительно было очень похожим на его собственное. Он снова перевел глаза на заинтересовавший его портрет. Определенно кого-то этот мужчина ему напоминает.

— Когда ты это рисовал?

— Ну я не точно помню, — развел руками Федор. — Недавно. А ты сними его и посмотри на обороте, я всегда дату ставлю.

Доценко снял рисунок со стены и перевернул. Обозначенная дата его озадачила. Это было 24 мая, за несколько дней до убийства Екатерины Бенедиктовны. Из головы выдумал! Как же. Михаил быстро достал из «дипломата» рисунки, сделанные Федором со слов свидетельниц.

— Ну-ка посмотри, — потребовал он. — Посмотри как следует.

Федор склонился над рисунками, потом положил рядом с ними портрет выдуманного из головы мужчины.

— Да-а, — протянул он. — Похоже. Что же получается, что я случайно из головы выдумал мужика, который к покойнице ходил? Слушай, может, я экстрасенс какой-нибудь, а?

— Никакой ты не экстрасенс. Просто ты его увидел и запомнил, а внимания не обратил. Сел рисовать и решил, что придумал его сам. Ну, может, наполовину и придумал, а на другую половину — нарисовал то, что видел недавно.

— Ну дела, — покачал головой художник. — Это ж надо.

— Теперь смотри внимательно. Бабка Лукинична говорила, что губы у него пухлые, а молодая соседка утверждала, что они более узкие, сухие. У тебя они средние, но форма во всех трех случаях одинаковая. Значит, будем считать, что с формой мы определились. Возьмем нос. Бабка говорит, что нос у него с горбинкой, молодая про горбинку молчит. Стало быть, она могла видеть его только анфас, потому и горбинку не заметила. У человека на твоем рисунке нос тоже горбатый. А родинка откуда взялась? Она действительно была или ты ее придумал?

— Да кто ж его знает. Я его совсем не помню. Мог и придумать.

— У тебя есть знакомые мужчины с родинками на скуле?

— Сейчас, погоди, вспомнить надо. Федор задумчиво выпил третью рюмку, уже не настаивая на том, чтобы сыщик составил ему компанию.

— Есть с родинкой. Петька Малахов. А зачем он тебе?

— Мне он на хрен не нужен, — грубовато ответил Доценко. — Можешь его быстренько изобразить? Приблизительно, по памяти.

Через несколько минут на чистом листе бумаги появился набросок лица с крутыми скулами и родинкой с левой стороны. У мужчины на заинтересовавшем Доценко рисунке скулы были точь-в-точь такие же, и родинка на том же самом месте.

— Получается, скулы ты для этого выдуманного мужчины у своего Малахова позаимствовал, — сделал вывод Михаил. — Значит, у него они какие-то другие.

— Ну ты смотри, — снова удивился Федор, — а и правда, я ему Петькины скулы приделал. И сам не заметил. Ну ты мастер!

— Ты тоже, — усмехнулся Доценко. — Теперь ямочку ищи на подбородке.

— Где искать? — не понял художник.

— У друзей своих. У соседей. С кого ты там еще портреты пишешь?

Федор долго вглядывался в собственный рисунок, пытаясь вспомнить, у кого он мог позаимствовать такую ямку на подбородке, но так и не вспомнил.

— Ладно, будем считать, что ямка у него на самом деле была. Все, Федя, заканчивай с выпивкой, работать надо. Садись и рисуй новый портрет. Губы, нос и подбородок — как на этом рисунке, овал лица — как свидетели сказали. Сумеешь? И вообще смотри как следует, если какие-то черты совпадают на всех трех рисунках — им особое внимание. От себя старайся ничего не добавлять, мне твои фантазии не нужны. Сделаешь этот рисунок возьмешься за следующий.

— Какой следующий?

— Ты сначала этот сделай, а я тебе потом скажу, что дальше. Чтоб у тебя над душой не стоять, я пока на улицу сбегаю, пару бутылей тебе принесу в знак благодарности. Идет?

— А то, — оживился Федор. Перспектива работы его сначала не вдохновила, он рассчитывал использовать время, пока его подруга на суточном дежурстве, гораздо более приятно, в обществе рюмки, бутылки и закуски, а если повезет — то и в хорошей компании. Но обещание дармовой выпивки заставило его посмотреть на проблему под иным углом зрения.

Через полчаса Доценко вернулся, неся в пакете две бутылки хорошей дорогой водки.

— Готово?

— Готово.

Федор протянул ему новый рисунок. Было в нем что-то искусственное, ненатуральное, натянутое, как бывает, когда рисуешь не по вдохновению, а по-школярски старательно, комбинируя одни черты с другими и боясь что-нибудь напутать. Человек на рисунке не был живым, он скорее напоминал робота. Михаил с удовлетворением отметил, что первый этап эксперимента прошел успешно. Рисунок и должен был получиться таким.

— Дальше чего делать? — спросил Федор, бросая жадный взгляд на бутылки.

— А дальше ты закроешь глаза, отдохнешь минут десять, потом уберешь все эти картинки к чертовой матери, возьмешь чистый лист и нарисуешь мне этого мужика по памяти. Не полудохлого киборга, который у тебя получился, а нормального живого мужика пятидесяти лет, с приятным, располагающим лицом, даже обаятельного. Понял? Если сумеешь — оставлю тебя в покое, пей на здоровье свою водку сколько влезет.

Через час Миша Доценко вышел из квартиры Федора, унося в «дипломате» пять рисунков, которые не имели между собой почти ничего общего. Но он был уверен, что по крайней мере на двух из них изображен тот мужчина, который посещал Екатерину Бенедиктовну Анисковец незадолго до ее трагической гибели. Знать бы только, на каком именно.

В воскресенье, в половине второго дня, Олег Жестеров позвонил в квартиру, где жила Ира Терехина. Он уже побывал на вещевом рынке, понаблюдал издалека и убедился, что у Иры самый разгар работы. Она сновала между тесно стоящими рядами с одеждой и обувью, волоча за собой сумку на колесиках, и весело выкрикивала:

— Сигареты! Вода! Минеральная, фруктовая, без газа, спрайт, «Доктор Пеппер», кола!

— Горячие закуски! Гамбургеры, чизбургеры, беляши свежие, шашлык с гарниром!

— Салаты итальянские, с крабами, с креветками, с ветчиной!

— Чай горячий! Кофе горячий, черный и с молоком!

Торговля шла бойко, в воскресенье здесь много покупателей, в том числе и приезжих, которые, явившись сюда один раз, хотят решить сразу все проблемы с гардеробом, поэтому ходят от прилавка к прилавку целый день и тоже, конечно, хотят и есть, и пить. Убедившись в том, что Ира в ближайшее время отсюда вряд ли вырвется, Олег сел в свой «Фольксваген» и поехал к ней домой. И вот сейчас он стоял перед дверью ее квартиры, с напряжением вслушиваясь в едва различимые шорохи. Дом был старым, добротным, кирпичным, звукоизоляция отличная — не чета нынешним панельным скороспелкам, внизу чихнешь — наверху стекла дрожат. Откроют ли ему дверь? И если откроет, то кто? Ильяс, который, по оперативным данным, уже вернулся из поездки? Или невразумительный сосед Георгий Сергеевич, от которого толку как от козла молока? Идеальным вариантом было бы попасть на сборище Ильясовых дружков, скроить растерянную мину, напеть им про Иру, с которой договаривался... А что? Очень даже возможное дело. Ирка работает всегда в одно и то же время, она может явиться домой раньше пяти часов, только если вдруг рынок закроют, но ведь рынок этот совсем неподалеку, всегда можно сгонять и глянуть одним глазком, все ли в порядке. Стоит рынок, не взорвали его, продавцы манатки свои не складывают — значит, квартира гарантированно будет свободна от хозяйки. Да «казанские», судя по Ириным рассказам, ее и не стеснялись, собирались когда им удобно, хоть днем, хоть ночью. Другое дело — второй жилец, как его там, Георгий Сергеевич. Хотя если судить опять-таки по тому, что говорила Ира, они на него тоже не больно-то внимание обращают. Он спокойный, тихий, ни во что не вмешивается. Долго, однако, дверь-то не открывают. Может, нет никого в квартире? Наконец послышались уверенные быстрые шаги.