Иллюзия греха - Александра Маринина

Получив дипломы, они потеряли друг друга из вида. Волохов занимался лечебной практикой и наукой, а Сергей Гуланов, имея в активе бурную комсомольскую работу, пошел по административной линии. Отголоски скандала, когда на ученом совете Волохова буквально растоптали вместе с его идеями радиологической коррекции плода на ранних стадиях беременности, до Гуланова, конечно, докатились, но тогда он еще не думал ни о чем таком. А шесть лет назад узнал бывшего однокурсника в человеке, появившемся в доме инвалидов и наводившем справки о Галине Терехиной, потерявшей память после черепно-мозговой травмы. Вот тогда Сергей Львович и понял, что Валерка Волохов от своих идей не отказался. И тогда же родилась мысль этими идеями воспользоваться.

Шесть лет кропотливого труда, шесть лет пристальных наблюдений за самим Волоховым, его женщинами и его детьми. Когда Ира ушла из интерната и стала жить самостоятельно, Гуланов подумал, что неплохо было бы постоянно держать ее в поле зрения. Ира начала сдавать комнаты внаем, а спустя почти год в ее квартире поселился и сам доктор Волохов, и это Гуланов тоже расценил как нежданную удачу. Все одно к одному, успех сам идет в руки, и глупо пропустить его, не воспользовавшись. Аякс тут же приложил все усилия к тому, чтобы во второй из сдаваемых комнат жили только его люди. И Ира на глазах, и ее папенька. Ох и веселился же Сергей Львович, когда ему докладывали о разговорах Георгия Сергеевича по телефону! Старался Отец, из кожи вон лез, чтобы подкрепить свою легенду о разводе и размене жилплощади, нес всякую чушь несусветную в молчащую телефонную трубку.

Конечно, операция была рассчитана на перспективу, и если бы не вмешательство старухи Анисковец, все можно было бы провернуть тщательно и не торопясь. Но она вмешалась, старая ведьма, всюду сующая свой нос, и все пошло наперекосяк. Жаль. Но ничего не поделаешь. Нет, ему не стыдно за прожитую жизнь, он вполне успел насладиться ею. Даже поездки в ненавистный Вечный город Рим приносили ему желанное чувство сладостного риска. Без этого чувства он задыхался, ему даже казалось, что он начинает стареть на глазах. Он пожил красиво. И уйти надо красиво. Его не побеспокоят еще целых три часа. Этого вполне достаточно. Обыскивать наши допотопные пинкертоны так и не научились. И слава Богу.

Как только послышался шум подъезжающего автобуса, Ташков кинулся ему навстречу. Сначала обязательные команды:

— Выходить по одному!

— Оружие оставить в автобусе!

— Руки за голову!

— Стреляем без предупреждения!

Он с трудом сдерживал себя, чтобы не ворваться в автобус. Нельзя этого делать, пока там находится хотя бы один вооруженный бандит. Вот на ступеньках показался смуглый человек, явно не европеец. Ташков понял, что это и есть тот врач-иностранец, о котором говорил Асланбек Уциев. Значит, Наташа тоже должна быть здесь. Следом за смуглым иностранцем из автобуса выглянул Петрович и махнул рукой.

— Забирай девочку, Сашко.

Наташа сидела на полу. Света, заливавшего аэродром, было достаточно, чтобы увидеть ее застывшие от ужаса огромные светлые глаза. Александр наклонился и легко, как пушинку, поднял ее на руки.

— Все хорошо, милая, — ласково приговаривал он, неся ее в самолет, все кончилось. Мы за тобой приехали. Ты такая умница, Наташенька, ты удивительная девочка. Больше ничего не бойся, все хорошо. Все кончилось.

— А Мирон? — вдруг прошелестел ее голосок прямо возле уха Ташкова. Что с ним?

— Кто такой Мирон?

— Мирон. Он со мной занимался. Где он?

— Разве с тобой занимался не Асланбек?

Ташков остановился и внимательно посмотрел на девушку.

— Ты ничего не путаешь?

— Нет.

Ташков замедлил шаг. Что-то не срастается. Неужели парень врет? Да нет, все вышло, как он говорил, Наташу привезли вместе с врачом как раз после того, как Василию дали возможность связаться с Аяксом. Он поднял голову и увидел лицо Асланбека, прильнувшее к иллюминатору.

— Посмотри-ка, — он повернулся так, чтобы Наташе был виден иллюминатор, — это он с тобой занимался?

— Мирон! — внезапно закричала она так громко, что Ташков чуть не оглох. — Мирон!

Ташков едва успел отскочить от трапа, чтобы не оказаться сбитым с ног. Уциев выпрыгнул из самолета и выхватил Наташу из его рук. Он исступленно целовал ее щеки, глаза, губы, прижимал к себе, словно баюкая.

— Мы сделали это! Мы сделали! Мы сделали!

Выходя из городской прокуратуры после очередного допроса у следователя Ольшанского, Валерий Васильевич Волохов прямо у подъезда столкнулся с Верой Жестеровой. Лицо у нее было напряженным и каким-то странным. Такого выражения отстраненности Волохов никогда у нее не видел.

— Тебя все еще таскают из-за Олега? — равнодушно спросила она.

— Да.

Он был рад, что можно прикрыться гибелью Вериного мужа и не обсуждать с ней истинные причины его вызовов в прокуратуру. Вера бросила взгляд на золотые часики.

— У меня есть еще полчаса, меня вызвали на половину четвертого. Давай прогуляемся, — предложила Вера.

Они не спеша пошли по оживленной улице. Разговаривать было не о чем. Внезапно Вера сказала:

— Очень душно. От этих бесконечных машин дышать совсем нечем. Давай свернем в какой-нибудь дворик, посидим на лавочке.

Дворик они нашли быстро. Но Вере он не понравился, там не было тени, а вокруг песочницы с визгом носились малыши.

— Господи, какая невыносимая жара, — простонала она. — Хотя бы несколько минут в прохладе постоять. Может, в подъезд зайти?

Волохов молча пожал плечами. Вообще-то она права, в подъезде наверняка прохладно и тихо. Они зашли в первую попавшуюся дверь и поднялись на один пролет. Там действительно было прохладно и тихо, только очень сильно пахло жареной картошкой и рыбой. Вера прислонилась к подоконнику и уставилась в окно, повернувшись к Волохову спиной. Потом открыла сумочку и стала в ней что-то искать. Глядя на ее напряженную спину, Валерий Васильевич подумал, что она, наверное, плачет и пытается найти носовой платок. Когда Вера повернулась к нему, он даже не понял, что происходит. Сначала он ощутил жгучую боль в груди и только потом услышал грохот выстрела.

— Сволочь, — с каменным выражением лица произнесла Вера, — подонок, за тебя и отсидеть не жалко.

Она швырнула пистолет на ступеньки и медленно стала спускаться вниз. Угасающим сознанием Волохов еще успел удивиться, почему на лестницу не выскочил никто из жильцов, ведь звук выстрела был таким громким...

И снова все вошло в привычную колею. Ира вставала в пять утра и шла убирать улицу. Потом мыла лестницы в шестнадцатиэтажке. Потом шла на вещевой рынок. По вечерам работала в «Глории». Наташа снова была в больнице, в той же самой больнице, и даже в той же палате. Только квартирантов у Иры больше не было. Вернее, был один, красивый черноволосый парень, по паспорту Асланбек, но все почему-то называли его Мироном. Он не платил за квартиру, он очень много работал и приносил деньги Ире. Все до копейки.

— Сначала мы соберем на Павлика, — говорил он ей, — потом на памятник твоему отцу. А потом Наташа закончит институт, я найду ей работу, мы заберем ее домой и будем жить гораздо лучше. Ты только потерпи еще немного, ладно? Мы будем жить гораздо лучше, я тебе обещаю.

И Ира верила.

Раз в неделю к ней приходили Зоя с Ташковым, с тем Ташковым, который отдал все свои деньги, чтобы спасти Наташу. Ира не знала, куда их усадить и чем угостить, ей казалось, что она не расплатится с этим серьезным человеком до конца своих дней. Она так радовалась, что Зоя все-таки решилась рожать! У нее будет хоть и не родной, но братик или сестричка, с которым можно будет ходить гулять, играть в прятки или пятнашки, которого можно будет забирать из садика. И может быть, ей, Ире, даже доверят когда-нибудь отвести его в первый раз в школу. Павлика она, наверное, в школу уже не поведет. У нее будет семья, состоящая не только из одних инвалидов. В этой семье будет Мирон, будет Зоя и ее ребенок и даже, кажется, будет Ташков. У нее все будет хорошо, надо только очень много работать и очень сильно верить.

И Ира верила.

Июнь — август 1996, Москва