Письма Чехова к женщинам - Антон Чехов

Я был в Петербурге, снимался там в двух фотографиях. Вышло недурно. Продаю карточки по рублю. Вишневскому уже послал наложен. платежом пять карточек.

Для меня удобнее всего было бы, если бы Вы телеграфировали «пятнадцатого» и во всяком случае не позже «двадцатого».

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

29-ое авг. 1899 г., Москва

Только четвертый день, как Вы уехали, а мне уже хочется писать Вам – скоро? Особенно вчера хотелось в письме поболтать с Вами – настроение было такое хорошее: мой любимый субботний вечер, звон колоколов, который так умиротворяет меня (фу, скажете, сентиментальная немка, правда?), прислушивалась к перезвону в Страстном монастыре, сидя у вас; думала о Вас. Но писать вечером не пришлось: с репетиции зашел Влад. Ив. и сидел долго.

Знаете, Антон Павлович, голубчик, я ведь получила роль Анны в «Одиноких людях»!! [94] Вы должны себе представить, как я рада! Шенберг, не зная, что мне сообщено это самим директором, отводит меня торжественно в сторону и докладывает, что я получаю роль Анны. Желябужская играет жену, отца – Санин, мать – Самарова, остальное еще не решено, Иоганнес, конечно, Мейерхольд. Кстати, знаете, он сошелся опять с женой. Не странно это? Ну довольно пока о театре, потом поговорим.

Мне так грустно было, когда Вы уехали, так тяжело, что если бы не Вишневский, который провожал меня, то я бы ревела всю дорогу. Пока не заснула, – мысленно ехала с Вами. Хорошо Вам было? Не мерзли? А попутчики скучные были, или сносные, или милые? Вот сколько вопросов надавала – ответ получу? А уютненькая корзиночка с провизией пригодилась? И конфекты покушивали? Ну, не буду больше, надоела.

На Юге Вы, наверное, ожили; после нашей сырости, холода, хмурого свинцового неба – увидать южное ласковое солнце, сверкающее море, да ведь сразу духом воспрянешь. Хлопочете на постройке [95] , ходите к Синани [96] , на набережную, пьете нарзан, все по-старому, конечно, только без актрисы Книппер. А актриса на другой день Вашего отъезда хандрила и не пошла к вам, как обещала Марии Павловне, а в пятницу лежала замертво от головной боли; вечером сидела у меня сестра писателя Чехова, я слушала ее милый, ласковый, тихий голос, смех, который я так люблю.

Вчера перед репетицией зашла к вам, видела М. С. Малкиель, Лику (pardon, что так называю) и Левитана. В Вашем кабинете стоит диван, висит Ваш большой портрет, уютно там, хорошо, и я абонировалась на угол дивана, прямо против портрета, буду приходить и сидеть.

Репетиции «Дяди Вани» вчера не было. Приехал Влад. Ив. и открыл министерский кабинет, пошли разговоры, исповеди и решили репетицию отменить. Вечером труппа приветствовала Конст. Серг. – он очень поправился, повеселел, набрался сил, так что держись! Сегодня был генеральный смотр «Грозного» [97] . В общем остались довольны, кажется. Санин от волнения чуть пальцы не отгрыз вместе с ногтями [98] .

Сегодня мы с Марией Павловной были в Малом театре на генеральной репетиции «Эгмонта». Гликерия Николаевна затащила нас во второй ряд – тут же восседали Теляковский, Нелидов et com-nie [99] . Насмотрелась я вдоволь на это милое начальство – просто восторг! Мы еле сдерживались от смеху, слушая его замечания – то подошвы южинских сапог слишком белы, то стул нехорош, то шнурочек на плаще Южина [100] ему не нравится, и т. п. – про игру ни слова.

Уж и физиономия же у него! Вспомнила Вас, его разговоры о «Дяде Ване» и внутренне помирала со смеху. Глик. Николаевна, бедная, все плакала, да, и не от игры, а что «это исторически верно», да и где ж теперь услышишь такие хорошие слова – умереть за родину!

Играли, как всегда в Малом, – с сильным оттенком скуки. Южин по внешности был великолепный Эгмонт и играл хорошо.

Вы бы, наверное, не вытерпели среди этой компании, где мы сидели, и удрали бы. Познакомились с Кондратьевым – представился как мой верный поклонник, сильно интриговавший против меня, – чтобы я перешла к ним. Одним словом, насмотрелась я ценителей искусства.

Надоела я Вам, писатель, правда? Если захочется, напишите тепленькое письмецо, а не захочется – не пишите лучше совсем. Кланяйтесь Срединым. Вы ходите к ним? А обедаете Вы каждый день? Смотрите, питайтесь хорошенько. Ну, спите спокойно, будьте здоровы.

Жму Вашу руку.

Ольга Книппер

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

3 сент. 1899 г., Ялта

Милая актриса, отвечаю на все Ваши вопросы. Доехал я благополучно. Мои спутники уступили мне место внизу, потом устроилось так, что в купе осталось только двое: я да один молодой армянин. По нескольку раз в день я пил чай, всякий раз по три стакана, с лимоном, солидно, не спеша. Все, что было в корзине, я съел. Но нахожу, что возиться с корзиной и бегать на станцию за кипятком – это дело несерьезное, это подрывает престиж Художественного театра. До Курска было холодно, потом стало теплеть, и в Севастополе было уже совсем жарко. В Ялте остановился в собственном доме и теперь живу тут, оберегаемый верным Мустафою. Обедаю не каждый день, потому что ходить в город далеко, а возиться с керосиновой кухней мешает опять-таки престиж. По вечерам ем сыр. Видаюсь с Синани. У Срединых был уже два раза; Вашу фотографию они осматривали с умилением, конфеты съели. Л. В. чувствует себя сносно. Нарзана не пью. Что еще? В саду почти не бываю, а сижу больше дома и думаю о Вас. И проезжая мимо Бахчисарая, я думал о Вас и вспоминал, как мы путешествовали [101] . Милая, необыкновенная актриса, замечательная женщина, если бы Вы знали, как обрадовало меня Ваше письмо. Кланяюсь Вам низко, низко, так низко, что касаюсь лбом дна своего колодезя, в котором уже дорылись до 8 саж. Я привык к Вам и теперь скучаю и никак не могу помириться с мыслью, что не увижу Вас до весны; я злюсь – одним словом, если бы Наденька [102] узнала, что творится у меня в душе, то была бы история.

В Ялте чудесная погода, только ни к селу ни к городу вот уже два дня идет дождь, стало грязно и приходится надевать калоши. По стенам от сырости ползают сколопендры, в саду прыгают жабы и молодые крокодилы. Зеленый гад в цветочном горшке, который Вы дали мне и который я довез благополучно, сидит теперь в саду и греется на солнце.

Пришла эскадра. Смотрю на нее в бинокль.

В театре оперетка. Дрессированные блохи продолжают служить святому искусству. Денег у меня нет. Гости приходят часто. В общем скучно, и скука праздная, бессмысленная.

Ну, крепко жму и целую Вашу руку. Будьте здоровы, веселы, счастливы, работайте, прыгайте, увлекайтесь, пойте и, если можно, не забывайте заштатного писателя, Вашего усердного поклонника

А.Чехова

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

10-ое сент. 1899 г., Москва

Вчера был ровно год, что мы с Вами познакомились, милый писатель, – помните, в клубе [103] , на черновой репетиции «Чайки»? Как я дрожала, когда мне прислали повестку, что вечером будет присутствовать «сам автор»! Вы это понимаете? А теперь вот сижу и пишу этому «автору» без страха и трепета, и наоборот, как-то светло и хорошо на душе. И день сегодня чудный – теплый, ясный, если удастся – поеду куда-нибудь за город, подышать воздухом, полюбоваться на осеннюю природу, а пока любуюсь Тверским бульваром, когда иду в театр, – он, право, очень красив теперь. Эх, бедные мы, городские жители!

Вчера минуточки не было свободной написать Вам, а так хотелось! Утром репетиция «Дяди Вани», в 5 – «Грозный» и прямо из театра пошли в школу [104] на беседу «Одиноких». В промежутке сидел у меня один офицер, наш попутчик по Военно-Грузинской дор., когда мы с братом ехали во Мцхет. День так и ускользнул.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});