Четвертый круг - Гильермо Родригес Ривера

Он не ошибся: вместо одного торцового ключа – его собственного – в ящике лежало два.

17 часов 10 минут

Так же как и накануне вечером, Роман остановился на улице Сан-Франсиско, поднял стекла на окнах машины и вышел.

Пройдя несколько метров, лейтенант повернул направо и зашагал по людной Сан-Ласаро, направляясь к дому Вики Каррерас, который стоял почти на углу улицы Эспада.

Он взглянул на пасмурное небо, вновь предвещавшее дождь, на хмурую улицу, на очередь у остановки автобуса рядом с кинотеатром. Лейтенант знал, что Вики дома: перед тем как. выехать, он звонил ей. Девушка собиралась в похоронное бюро «Насьональ», куда перевезли Тео.

Дверь ему открыла женщина лет сорока. На ней было синее платье, очки в дымчатой оправе; в каштановых волосах уже проглядывали седые пряди. «Мать», – сразу догадался Роман: женщина поразительно напоминала Вики.

– Вы лейтенант Роман? – спросила она.

– Да, – тихо ответил он и взглянул на диван в гостиной, где сидела заплаканная Вики.

– Проходите, лейтенант, – устало проговорила женщина. – Проходите.

Когда Роман вошел в гостиную, Вики продолжала беззвучно плакать, прижимая к лицу мужской носовой платок. Она будто не замечала Романа. Роман уселся в кресло напротив девушки. Мать стояла с ней рядом, глядела на Вики и тоже молчала. Потом посмотрела на следователя, сказала: «Чувствуете себя как дома» – и ушла в глубь квартиры.

– Вики, – мягко произнес Роман.

Девушка подняла на него свои большие, распухшие от слез глаза цвета меда, и он увидел в них непередаваемое отчаяние. Этот взгляд Роман долго потом не мог забыть.

– Это ужасно, лейтенант, ужасно, – проговорила она и снова заплакала.

Роман закурил, положил сигареты и спички на стол и пристально взглянул на девушку.

– Да, ужасно, и именно поэтому ты должна помочь мне. Будь сильной и помоги.

Вики вновь взглянула на него, сглотнула с трудом, голос ее прерывался.

– Хорошо, лейтенант. Простите.

Роман вынул из портфеля фотографию мужчины лет двадцати – двадцати пяти, с угреватым лицом, мулата, и протянул ее девушке.

– Знаешь его?

Вики взяла снимок и долго разглядывала.

– Да, это один из его… – Она хотела сказать «друзей», но поправилась: – Один из тех, кто встречался с Тео… Я видела его два или три раза в компании с другим типом.

– Это они стояли тогда у входа в кинотеатр? Помнишь, ты вчера мне рассказывала? – спросил Роман.

– Да, они, – подтвердила Вики.

Роман убрал фотографию в портфель, вынул смятый клочок бумаги и тоже протянул девушке.

– Не знаешь, чей это телефон?

Вики взглянула на бумажку и сразу же определила:

– Это писал Тео.

Роман посмотрел на нее.

– Знаю, эта бумажка была у него в кармане. А чей это телефон, тебе известно?

Девушка вновь пробежала глазами цифры. Потом повторила их вслух, словно боясь ошибиться.

– Нет, не знаю, – сказала она наконец, – первый раз вижу.

– Это номер Ведадо, – настаивал Роман, – 30-9107, подумай хорошенько. Среди знакомых Тео не было никого, кто жил бы или работал в Ведадо?

Несколько секунд девушка молчала.

– В Ведадо живет тетка Рауля Трухильо, Тео часто бывал у нее и звонил туда Раулю… – Потом прибавила дрожащим голосом: – Раньше, конечно… Когда они еще дружили…

Роман нахмурил брови, словно отгоняя какую-то мысль.

– Так это ее номер?

– Не могу сказать, – ответила Вики. – Не помню.

Роман записал что-то в своем блокноте и встал.

Вики тоже поднялась.

– Послушай, – сказал Роман, – нужно, чтобы ты поехала со мной. Я тебя надолго не задержу.

Девушка посмотрела ему в глаза, и, хотя еще не произнесла ни слова, Роман почувствовал, что она сейчас откажется.

– Не могу, лейтенант, – запинаясь, проговорила Вики, – не могу, поймите… В такой день…

– Я все прекрасно понимаю, – перебил ее Роман. – Ты не представляешь, как я сожалею, что вынужден просить тебя об этом. Но если ты не хочешь, чтобы преступление осталось безнаказанным, ты должна поехать со мной. – И громко добавил: – Потом я сам отвезу тебя туда.

17 часов 50 минут

Роман и Вики вошли в небольшой, слабо освещенный прямоугольный зал. В центре его, на столе с очень высокими ножками, громоздился какой-то сложный аппарат, рядом с которым на гораздо более низком и широком столике аккуратными рядами стояли три или четыре десятка маленьких картонных коробочек.

В зале было несколько стульев. Роман прошел вперед и, взяв два стула, поставил их по обе стороны столов. Потом кивнул на молочно-белый экран, прислоненный к дальней стене зала, и спросил:

– Слышала о фотороботе? Это один из методов опознания… Имеет свои преимущества, но и недостатки тоже. – Роман включил что-то в нижней части аппарата; экран засветился. – Иногда он помогает составить довольно четкое представление о человеке, которого мы разыскиваем… – продолжал лейтенант. – Бывает, что с помощью такого портрета мы находим нужное фото в нашем архиве. Ну что, приступим?

Роман указал Вики на стул. Девушка села, внимательно слушая его объяснения.

– Будем надеяться, что и на этот раз мы добьемся хорошего результата, – заключил лейтенант.

Вики опустила голову и задумалась, потом взглянула на Романа.

– Мне бы очень хотелось помочь вам разыскать этого человека… – Она немного помолчала. – Но мне кажется, я не сумею… Если бы я увидела его или его фотографию, я бы, наверное, сразу его узнала… Узнала же я его приятеля. Но так… Мне кажется, это невозможно.

– В любом случае попробовать стоит, – возразил Роман и, подойдя к двери, щелкнул выключателем. Приглушенней свет в зале померк. И в наступившей темноте сразу обозначился белый сноп света, струившегося из аппарата.

Роман молча уселся на второй стул и довольно долго перебирал коробки, которые лежали рядом с проектором. Найдя наконец нужную, открыл ее и вынул небольшой квадратик целлулоида, на котором было нарисовано что-то вроде круга. Некоторое время он рассматривал его на свет, потом сказал:

– Начнем с овала лица, хорошо?

18 часов

Они шли по Прадо, держась на некотором расстоянии от тех, за кем следили. Вот уже десять минут, как сержант Кабада и агент Хулиан Эгоскуэ неотступно следовали за Двадцаткой и его спутником, который присоединился к мулату часом раньше у кинотеатра «Пайрет». Черные глаза Кабады впились в затылок Двадцатки, который беспрестанно жестикулировал и не закрывал рта, в то время как его спутник внимательно слушал. Сержант понимал, что сократить дистанцию и попытаться подслушать разговор значило пойти на ненужный риск: преследователи могли обнаружить себя. Тем не менее он весь напрягся, стараясь извлечь хоть какой-то смысл из тех обрывочных фраз, что долетели до него сквозь уличный шум.

Улицы выглядели довольно пустынными, и это было понятно. Холодный нудный дождь моросил не переставая… И все же под сводами галерей Прадо попадались редкие прохожие. Одни, бросая вызов непогоде, спешили в магазины, другие возвращались с работы домой.

Они дошли до Капитолия. Становилось холодно; Эгоскуэ засунул руки в карманы своей темно-синей куртки, Кабада – в карманы плаща. Они шли в нескольких шагах друг от друга, не глядя один на другого. Иногда кто-нибудь из них останавливался у витрины или пересекал наискосок улицу, чтобы почти сразу же вернуться на ту сторону, по которой шествовал Двадцатка со своим приятелем. Временами Эгоскуэ бросал взгляд на затянутое тучами небо, прикидывая, что, если дождь усилится, их подопечные, скорее всего, постараются где-нибудь укрыться, например в кафе или в подъезде, и, возможно, раздумают идти туда, куда шли, если, конечно, у них была определенная цель.

Эгоскуэ боролся с желанием закурить. Мощный, широкоплечий, он выглядел еще внушительней Кабады. Ему было под сорок, и его очень черные, подстриженные ежиком волосы уже кое-где будто бы присыпало пеплом. Черты лица были резкие, глаза маленькие, проницательные. Эгоскуэ хорошо стрелял, знал приемы каратэ и мог одним ударом расколоть кирпич. Он был надежным и исполнительным сотрудником, улыбался редко, говорил, только когда это было необходимо, и отличался редкой дисциплинированностью. Товарищи знали, что во времена тирании он подвергался пыткам: в течение нескольких часов его стегали плеткой, избивали ногами, а он спокойно смотрел на своих палачей и не произнес ни слова. Было у него и еще одно достоинство: он трезво оценивал свои возможности, знал, что ему по силам, а что нет. Эгоскуэ не обладал ни блестящими дедуктивными способностями Романа, ни сообразительностью Сьерры, но его трезвый ум в конце концов всегда находил выход из любого положения. Пожалуй, больше общего у него было с Кабадой, и, быть может, поэтому ему нравилось работать в паре с молчаливым и решительным сержантом.

Сейчас Эгоскуэ не. спускал глаз со спины человека, который шел рядом с Двадцаткой и которого он впервые увидел час назад. Это был довольно приземистый крепыш с широкой грудью и мощной шеей. Сквозь очень короткие волосы просвечивала кожа, испещренная небольшими шрамами и удивительно белая для такого смуглого человека. Его туповатая, какая-то расплывчатая физиономия резко отличалась от живого, подвижного лица Двадцатки. Эгоскуэ отметил про себя, что человек этот, по всей видимости, принадлежит к тем забиякам, у которых постоянно чешутся кулаки и которым не важен исход драки, лишь бы подраться.