Четвертый круг - Гильермо Родригес Ривера

Рукоятку пистолета Эгоскуэ сжимал с такой силой, что у него заболели пальцы; его лицо с открытым ртом, искаженное страдальческой гримасой, напоминало восковую маску. Бегущий впереди человек наконец обернулся – его лицо тоже было перекошено, глаза выпучены, на губах выступила пена. До Эгоскуэ уже доносилось его хриплое, клокочущее дыхание.

Пересекли улицу Экономна. Эгоскуэ хотел снова крикнуть – и не мог: из его пересохшей глотки вырвалось что-то похожее на рычание. До человека со шрамами оставалось каких-нибудь пять метров. Бели бы он выстрелил сейчас, на таком близком расстояния, преследуемый, возможно, и остановился бы, услышав выстрел у самого уха. Но Эгоскуэ из последних сил выбросил вперед мускулистую руку, и его пальцы как клещи вцепились в рубашку человека со шрамами.

Затем он уперся каблуками в асфальт и резко потянул ее на себя. Человек вскрикнул и снова рванулся вперед, рубашка с треском разорвалась сверху донизу. Эгоскуэ потерял равновесие, тяжело рухнул на край тротуара и еще почти целый метр проехал по скользкой мостовой с пистолетом в одной руке и клочком мокрой от пота материи в другой.

Лежа на земле, он увидел, что человек со шрамами пересек улицу Сулуэта и свернул к вокзалу.

19 часов

Дверь распахнулась. Сотрудник в форме внес две чашки дымящегося кофе на алюминиевом подносе.

Роман обернулся к нему с улыбкой.

– Вот это кстати! – сказал он, приподнялся со стула, одну чашку передал Вики, другую взял себе. – Спасибо, Маркое.

Девушка не торопясь выпила кофе и поставила пустую чашку на поднос рядом с чашкой Романа, который одним глотком расправился со своей порцией. Сотрудник вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.

– Итак, продолжим. – Закурив, Роман выпустил дым через нос.

19 часов 3 минуты

Кабада услышал, как пуля ударила в стену в нескольких сантиметрах от его головы» но стрелять не стал. Сжавшись, как пружина, он прыгнул в сторону, туда, где были свалены какие-то ящики и старые стулья. И тут из-за угла прогремел второй выстрел.

Наверху захлопали двери, раздались голоса, а на этаже, где он находился, было по-прежнему темно и тихо.

Кабада напряженно всматривался в темный закоулок в конце коридора, вслушивался в наступившую тишину. Он знал, что там притаился Двадцатка и деваться ему некуда – будь у него хоть малейшая возможность бежать, он не стрелял бы. Двадцатка видел, что сержант постепенно приближается к тому месту, где он спрятался, и решил покончить с ним.

Осторожно высунув голову из-за своего укрытия, сержант осмотрелся: в конце коридора в нескольких метрах от него, между тем местом, где он спрятался, и поворотом коридора, за которым укрылся Двадцатка, виднелось приоткрытое окно – до земли было метров двенадцать-пятнадцать.

Кабада пытался хоть что-нибудь разглядеть в полумраке, а голоса с верхнего этажа уже приближались, кто-то спускался по лестнице.

– Бросай оружие и выходи! – крикнул Кабада. И, повернувшись в сторону лестницы, предупредил: – Сюда не подходить!

Шаги на лестнице смолкли. Сержант подождал несколько секунд.

– Бросай оружие и выходи! Все равно доберусь до тебя!

Ответом был выстрел, и тотчас еще два. Кабада вновь отпрянул за ящики, но тут, почти одновременно с последним выстрелом, услышал топот ног по коридору. Выскочив из-за поворота, Двадцатка с невероятной ловкостью единым махом взлетел на окно.

Кабада рванулся вперед, но успел увидеть лишь ногу Двадцатки, мелькнувшую в оконном проеме. Сержант в три прыжка очутился у окна и осторожно выглянул: в полутьме еще можно было различить фигуру человека, бежавшего по крыше соседнего дома.

Кабада засунул пистолет за ремень, скинул с себя плащ и вскарабкался на подоконник: до крыши было не меньше двух метров, но Кабада не стал раздумывать и прыгнул. Опустившись на корточки, сержант быстро выпрямился, выхватил пистолет и бросился в погоню.

19 часов 10 минут

Эгоскуэ давно спрятал пистолет и бежал теперь вдоль высокой решетчатой ограды, окружающей вокзал. Еще у перекрестка он заметил, что человек со шрамами, еле передвигая ноги, медленно удаляется по Сулуэте. Вскоре он исчез за углом, свернув на улицу Эхидо, ведущую к зданию вокзала.

Эгоскуэ еще наддал. Он пересек автостоянку, пробежал по боковой галерее, влетел в ярко освещенное старинное здание, крытое позеленевшей черепицей и, озираясь по сторонам, пытался различить человека со шрамами в толпе пассажиров, заполнявших просторный зал с огромными бронзовыми люстрами.

Его глаза обшарили все углы. Потом он сделал несколько шагов по направлению к буфету и замер на месте.

Он увидел того, за кем охотился.

Тот сидел на скамейке, притворяясь спящим, а люди вокруг Недоуменно косились на его разгоряченное лицо и разодранную в клочья рубашку.

19 часов 12 минут

– Пожалуй, чуть побольше, – сказала Вики Каррерас, повернувшись к экрану и пристально вглядываясь в изображение. – Побольше и вот такие. – И изящным движением оттопырила свои маленькие уши.

Взглянув на нее, Роман, казалось, хотел что-то сказать. Возможно, пошутить. Но внезапно посерьезнел, улыбка исчезла с его лица. Он опустил глаза и принялся разыскивать новый диапозитив в коробке, бормоча:

– Так, поглядим…

19 часов 25 минут

Кабада бросился за резервуар с водой как раз в тот момент, когда прозвучал новый выстрел. Ударившись обо что-то твердое лбом, он почувствовал кровь на лице, но даже не подумал ее стереть. Встав на ноги, он осторожно выглянул из-за цистерны. В нескольких метрах от него, за таким же резервуаром, только поменьше, притаился Двадцатка. Кабада прекрасно понимал, что может первым же выстрелом обезвредить противника, но на всякий случай еще раз крикнул:

– Бросай оружие и выходи!

Ответа не было.

Кабада сосчитал выстрелы: пять. Если у Двадцатки пистолет, то осталось еще пять зарядов, если револьвер – один. Кабада вновь высунулся из-за резервуара. Отсюда Двадцатке некуда было бежать. Он стоял на самом краю и мог спастись, лишь перепрыгнув на другую крышу. Но теперь это было не так легко: соседняя крыша была на метр, а то и два выше.

Двадцатка сделал еще один выстрел, гулко прозвучавший в вечерней тишине.

– Дьявол, – процедил сквозь зубы Кабада и внезапно выскочил из-за укрытия.

Но стрелять ему не пришлось.

Двадцатка возник из темноты с поднятыми вверх руками, но, вместо того чтобы идти навстречу сержанту, почему-то пятился назад.

– Не стреляйте, прошу вас, не стреляйте!

Кабада хотел предупредить его об опасности, но не успел, слова застряли у него в горле: отступая, Двадцатка споткнулся о низкий бортик крыши, потерял равновесие и полетел вниз с криком, который. резко оборвался в то мгновение, когда тело ударилось о землю, упав с пятнадцатиметровой высоты.

19 часов 40 минут

– Еще кудрявее, – сказала Вики.

– Длиннее или короче? – спросил Роман.

– Так в самый раз, – ответила девушка.

В дверь постучали.

– Войдите.

Дверь открылась, и в зале сразу же стало светлее. На пороге стоял высокий худой полицейский с узким лицом и черными как смоль волосами.

– Можно вас на минуту, лейтенант? – обратился он к Роману, не переступая порога.

– Иду, Луис. – И повернувшись к Вики: – Я сейчас.

Девушка снова вгляделась в экран. Да, это лицо принадлежало человеку, которого она видела с Тео. Это был он – и все же не он. Изображение на экране было каким-то мертвенным, безличным: ему не хватало той угрюмой мрачности, которую она тогда подметила, а теперь забыла. То лицо – и не то. Правда, пока на нем не было глаз, а ведь именно они и придают лицу особое выражение. Именно глаза.

На мгновение Вики показалось, что они смотрят на нее с экрана, она даже вздрогнула.

В зал вошел Роман, взял свою фуражку со спинки стула и взглянул на Вики. Следом за ним появился высокий худой полицейский.

– Луис доведет работу до конца, – сказал Роман, обращаясь к девушке. – Не унывай, все идет хорошо, нам осталось совсем немного.

Вики кивнула в ответ.

– Мы еще увидимся, – с улыбкой заверил Роман. – Когда вы кончите, отвези ее, куда она тебе скажет, Тощий.

19 часов 40 минут

– Ты арестован.

Человек со шрамами открыл глаза и увидел перед собой внушительную фигуру Эгоскуэ, который держал одну руку под курткой у пояса. Он несколько секунд тупо смотрел на Эгоскуэ, а потом пробормотал:

– Я ничего не сделал.

Стоявшие поблизости люди отодвинулись, образовав круг. Человек со шрамами съежился, но продолжал сидеть. Эгоскуэ в упор смотрел на него. Со всех сторон начали стекаться любопытные.

– Вставай, – приказал Эгоскуэ.

– Я ничего не сделал, – повторил человек, покосившись яа сержанта.

– Я говорю, вставай, – сказал Эгоскуэ, не повышая голоса, и шагнул вперед.

Человек со шрамами сделал такое движение, будто хотел заслониться, но правая рука Эгоскуэ уже опустилась на его плечо.