Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Вы хоть и легкая, — сказал Степан, наклоняясь, — но сейчас закрылось». Он завязал ремни и распрямился. Красивые губы улыбались.

— А ну скажите мне по-испански: «Я вас люблю», — потребовал он. «Надо ваш акцент проверить».

— Te quiero, — прошептала Эстер.

— Я не расслышал, погромче-ка, — он все еще улыбался.

— Te quiero, — она опустила глаза, и увидела его руки, что уверенно лежали у нее на талии.

— Молодец, — похвалил капитан и погладил ее пониже спины. Рука была сильной и умелой — шнуровка ее корсета, казалось, распускалась сама собой.

— А теперь скажите, — он помедлил, — «Я не могу жить без тебя».

— No puedo vivir sin ti, — еле слышно сказала девушка, часто, глубоко дыша.

— Ну, я рад, — он усмехнулся, и посмотрел на белые кружева рубашки. Грудь у нее была смуглая и маленькая, как раз такая, как он любил. Платье, зашуршав, упало к ее ногам.

— А теперь я у вас кое-что спрошу, донья Эстелла, — он взял ее за подбородок и велел:

«Слушайте внимательно».

Она покорно кивнула.

— Te gusta que le dan candela por el culo? — спросил Степан, — Я еще никогда таким не занималась, — она вдруг дерзко, смело посмотрела на него.

— Ну вот, и научитесь. Ну и другим вещам тоже, — он поцеловал вишневые, сладкие губы и услышал голос с порога: «Эстер!»

— А, дон Диего, — Степан спокойно повернулся к врачу. «Ваша жена, — он помедлил, — плохо себя чувствовала. Я ей помог, распустил корсет».

— Мне уже лучше, — сглотнув, сказала девушка, и потянула наверх платье. «Спасибо, дон Эстебан».

— Можно вас на пару слов, капитан? — попросил врач.

Ворон поклонился: «Донья Эстелла, завтра увидимся».

— Я бы мог вас убить прямо сейчас, — Степан почувствовал холод кинжала под ребрами.

«Если я ударю, — Кардозо помедлил, — то вы истечете кровью очень быстро. Там печень, это смертельно. И я вас, — уж поверьте, — спасать не собираюсь.

— Но для вас много чести — умирать от клинка. Если вы еще, хоть посмотрите в сторону моей жены, до Канар вы доплывете живым, а на прощанье я вам дам, дон Эстебан, один любопытный яд».

Темные, спокойные глаза Кардозо вдруг засверкали интересом. «Поверьте, люди, что его приняли, просили о смерти, как об избавлении. Жаль только, что я не увижу, как вы сдохнете. Ясно?» — врач нажал на кинжал и рассмеялся: «Сходите к портовому хирургу, сделаете перевязку. Я о вас свои руки марать не буду».

— До завтра, дон Диего — медленно сказал Ворон, и, посмотрев на капающую из-под острия кинжала кровь, пошел по лестнице вниз.

Она стояла у окна, сжав руки, закусив губы, не смея поднять голову.

— Ты еще молода, — сказал Давид, вытирая кинжал. «Молода и, — он помолчал, — не очень умна, как я вижу».

— Давид, — чуть слышно прошептала она. «Я не…»

— Избавь меня, — поморщился Кардозо. «Я просто должен знать, что могу доверять тебе, Эстер, иначе незачем тебе со мной ехать. Там, — он махнул рукой в сторону залива, — мы должны быть вдвоем, а не поодиночке. Иначе не выжить».

— Можешь, — она встряхнула головой, выставив упрямый подбородок.

— Ну вот и хорошо, — Кардозо убрал кинжал и, посмотрев на огромный, огненный диск солнца, что медленно опускался на западе, тихо сказал: «Давай сегодня пораньше ляжем, завтра долгий день».

Жена кивнула, и стерла слезы со смуглых, раскрасневшихся щек.

Интерлюдия

Париж, сентябрь 1577 года

Его осторожно повели вверх по ступеням эшафота. «Боятся, что убегу, что ли?» — сердито подумал он. «Или просто — раз уж лишили глаз, так не хотят тратить время и смотреть, за тем, как я сам буду подниматься — на ощупь?».

Шершавые доски были нагреты солнцем. Он почувствовал, как ветер шевелит его темные волосы, и пожалел, что уже не сможет увидеть родной город.

Он знал, что сейчас, утром, вода реки будет тихой, а вокруг — куда ни кинь взгляд, — будут сиять купола и кресты. Он услышал колокольный звон неподалеку. Мужчина, вздохнул, и подумал, что Богу, в общем-то, все равно. Тем более, — сейчас. Он перекрестился.

Зубы сжались от боли, — правая рука была сломана, распухшие, посиневшие пальцы еле двигались. Левая кисть бессильно висела — каждая кость в ней была раздавлена тисками.

Его узнали — тот человек, которого он когда-то не убил.

Он, конечно, ничего не сказал, и поэтому ему просто отрубали голову. Он знал, какая смерть его ждет, если он начнет говорить, — и поэтому молчал, — долго, почти месяц.

Опустившись на колени, он почувствовал грубые пальцы палача, которые срывали с шеи ее крест — крест, который он никогда не снимал с тех пор, как получил его — из ее мягких, маленьких рук.

Он положил голову на плаху и почувствовал холод секиры — палач примерялся. В последнее мгновение он еще успел вспомнить ее лицо.

Петя проснулся и увидел перед собой беленый потолок комнаты постоялого двора.

Он перекрестился и прошептал: «Господи, и привидится же такое». Чуть поморщившись, — опять вернулась легкая боль, которая иногда тянула в левой руке, — он перевернул подушку и в который раз подумал, как он соскучился по Марфе.

— И когда уже домой-то? — он встал и посмотрел на ночной, тихий город за окном. «Хоть прямо сейчас в Кале езжай», — пробормотал он и, зевнув, потянулся к свече.

— Счастье мое! — начал он, и усмехнулся. «Детям я отправляю отдельное письмо, а ты прочти то, что ниже, и постарайся не оставлять это там, где им это может попасться на глаза, ладно?»

Он задумался и, улыбаясь, стал быстро писать.

Днем он пешком, вдыхая свежий ветер с запада, дошел до английского посольства, и, оставив там донесения и письма семье, забрал свою почту.

— Это не мне, — сказал Воронцов клерку, разглядывая конверт, удивившись. «Что, мой брат здесь?».

— Да, — ответил чиновник. «Он сейчас как раз у посла».

— Я подожду тогда в приемной, — улыбнулся Петя.

— Ну, здравствуй! — Степан обнял его. «Я тут встречался кое, с какими людьми, по поводу нашего альянса в Новом Свете. Ну, дружеского альянса, конечно, без всяких там бумаг и печатей, как мы с покойным Гийомом делали. А ты что тут делаешь?

— Почту сдал, почту принял, — улыбнулся Петя. «Отдохну тут пару дней — и обратно в Гент».

— Пошли, пообедаем, — сказал брат. «Редко такое счастье нам с тобой выпадает нынче — вдвоем посидеть».

— Вот, правильно, — одобрительно сказал Петя, смотря, как брат выбирает вино.

— Надо, Степа, радоваться жизни. На меня посмотри — я люблю поесть, выпить, люблю дарить жене шелк и бриллианты, и сам не собираюсь всю жизнь ходить в черном камзоле.

И церковь я посещаю нормальную, а не какие-то тайные сборища. Ты, конечно, занимайся, чем хочешь, ради Бога, других только не обвиняй в том, что они Петрарку любят больше, чем Псалмы.

— Псалмы-то ты любишь, кстати, — улыбнулся Степан.

— Ну, Евангелие. Написано отлично, не спорю, но, нельзя, же всю жизнь его читать. И кое-что другое я тоже люблю, — Петя подозвал трактирщика и заказал еще бутылку.

— То-то я смотрю, у тебя круги под глазами так и не прошли, — насмешливо заметил Степан.

— Это от работы, — обиженно сказал младший брат. «Сплю мало, попробовал бы ты уговорить моего давнего друга короля Генриха подписать мир с гугенотами на тех условиях, которые устраивают не только его, но и нас.

А сейчас еще ехать в Брюссель. Хотя Марфа там летом, и отлично потрудилась, и Вильгельм Оранский вел себя так, как нам надо, и Генеральные Штаты приняли Голландию и Зеландию в состав Союза, но католические провинции опять пылают, дон Хуан опять на коне, и конца-края этому не видно. До зимы домой, точно не попаду».

— Да и я навряд ли, — Степан потянулся. «Мартин Фробишер возвращается, знаешь ведь».

Петя усмехнулся, разрезая куропатку.

— Говорил я Майклу Локку, главе Московской Компании, еще в прошлом году — не давайте ему денег, не найдет он Северо-Западный проход, а что он золото с собой привез — так Локк мне то золото показывал, уж насколько я не ювелир, так я и то вижу, что это пирит. И ведь все равно дали, ну да дураков у нас много.

— А ты свою долю в компании держишь? — поинтересовался брат.

— И свою, и твою, Степа, знаешь же ты, — запас карман не трет, как известно. Просто неохота всяких шарлатанов финансировать, вроде этого Фробишера, — Воронцов вытер пальцы салфеткой и вдруг сказал: «Вот если бы ты, Степа, пошел искать Северо-Западный проход — я бы на тебя денег не пожалел».

— Это еще почему? И дай сюда куропатку, что всю себе загреб? — Степан забрал половину.

— А потому, что ты его найдешь, — улыбнулся младший брат. «В тебя я верю».

— Спасибо, — вдруг улыбнулся Степан и погладил темные кудри брата. «Я еще в здравом уме, и предпочитаю утонуть в теплом море, а не замерзать во льдах. Ты ж сам был на Груманте, знаешь, что это такое.

Так вот — новый корабль будет готов только в конце зимы, Фробишер возвращается, Фрэнсис в декабре уходит в кругосветку, а мне сейчас еще кое-куда ехать — по делам.