Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Марфа жива, — вдруг сказал он брату, так и не повернувшись. «Жива, здесь она, в Лондоне».

Ворон, не говоря ни слова, тоже выпил и сел за стол — пересчитывать деньги.

— Степа, ты не слышал меня, что ли? — закричал на него брат.

— Не ори. Очень хорошо слышал, — ответил Ворон. «Видишь, — он показал на горку монет, — во что мне твоя Марфа обошлась. Сто золотых, между прочим. Пятьдесят — Фрэнсису, и столько же — молодому Рэли.

— Да ты что, издеваешься надо мной? — побледнел брат.

— Отнюдь, — Ворон спрятал деньги в кошелек, и, отперев большой железный шкап, сложил туда остальное золото. «Встретил я Марфу сегодня, на том берегу. То-то я думал — где я ее видел, эту даму? А вот оказывается, где — Ворон тоже выпил, — в Колывани, как она еще шестилетней была.

— Ну что я тебе могу сказать, Петенька, — дурак ты, что спишь тут один, а не с ней, где бы она сейчас ни спала. Или она с тем, высоким? Увели ее у тебя?».

— Это Симмонс, банкир, — вздохнул Петя, — она с ним по нашей работе в театр ходила.

— Ах, вот оно как, — иронично сказал Ворон, — ну, в этой девочке я никогда не сомневался. А сто золотых я, Петруша, проспорил, — брат помедлил, — потому что сказал, что она не замужем.

Теперь придется деньги отдавать. Или погодить мне немного? — красивая бровь чуть изогнулась. «А то, как я посмотрю, ты вроде ей муж, а вроде — и нет».

— Да ты, — Петя, уже не понимая, что делает, потянулся за кинжалом.

— А ну сядь, — прикрикнул на него Степан. «Она с тобой живет?».

— Да, в усадьбе, — устало ответил ему младший брат. «Мы на той неделе встретились. Нас Джон, — Петя вдруг улыбнулся, — повенчать хотел».

— Рассказывай, — приказал брат и придвинул к себе бутылку.

— Все на свете я сегодня пропустил, — пробормотал Степан, глядя на тонкую полоску рассвета, что поднимался над Сити. «Из-за тебя, Петенька, между прочим». Ворон посмотрел на три пустые бутылки, что стояли под столом, и сказал брату: «Все, спать. Позавтракаем на Биллинсгейте и поедем в усадьбу».

— Хорошо тебе таким спокойным быть, — зло ответил Петя, — не твоя жена с половиной Москвы и Европы…,-он не закончил.

— Не преувеличивай, — Степан зевнул. «И не раздувай пожар там, где его нет. Приедешь в усадьбу и ляжешь с ней в постель».

— Да она не хочет! — разъярился Петя. «Она надо мной смеется только!»

— А ты будто и не мужик, — сочно сказал ему брат. «Ты ж Марфу знаешь — рыдать и ползать у тебя в ногах она не будет, Вельяминова она, а не девка подзаборная. А что смеется — так тебе от этого еще сильней хочется, прав я, Петруша?»

— Ну, — хмуро ответил Воронцов.

— Дак вот тебе и ответ, — Степан вытянулся на кровати, — Марфа твоя баба умная, своих родителей дочь. Все, дай мне поспать, ради Бога, из Плимута сюда путь неблизкий.

— Но как, же мне теперь…, -Петя вдруг уронил голову на стол.

— Вот смотрю я на тебя, Петенька, и удивляюсь, — Ворон приподнялся на локте, — и смелый ты, и неглупый, и красавец, каких поискать, и язык хорошо подвешен, и богат, — что ты ноешь-то?

— Более того, — он усмехнулся, — и я рядом с тобой не маячу, понятно, что при мне любой мужчина себя неуверенно чувствует, кроме, пожалуй, нашего общего знакомого — даже мне еще до него расти и расти.

— Так чего тебе еще надо? Ты что, боишься, что она тебя с султаном этим сравнивать будет, или с как его там, Ермаком?»

Петя кивнул.

— Ну, вот и сделай так, чтобы не сравнивала, не мне тебя учить, — подытожил Степан и закрыл глаза.

— Сначала — к цирюльнику, — сказал Степан, когда они вышли из дома. Петя подставил лицо жаркому солнцу и спросил: «Зачем?»

— Затем, что ты будто в канаве ночевал, — ответил брат. «Хоть ты и помылся, и переоделся, — он оценивающе посмотрел на белоснежную льняную рубашку и вышитый золотом камзол, — а все равно, — вид у тебя, Петенька…, - Ворон покачал головой.

— Если б ты плохо спал, у тебя б тоже такой был, — обиженно заметил Воронцов-младший.

— Я бы плохо не спал, — Ворон свернул в переулок. «Я бы, в первый вечер, как Марфа вернулась, уложил бы ее в кровать, и не выпускал оттуда дня три. Так что я бы, Петенька, спал прекрасно, поверь мне — с такой-то, сладкой да гладкой под боком.

Брат хмуро молчал.

— Вот посмотри на нашего общего знакомого, — вдруг сказал Ворон, когда они уже подходили к лавке цирюльника, рядом с которой стоял высокий столб на бронзовом основании.

— Она ж его больше чем на двадцать лет младше, и у нее между ног, — поверь мне, Петруша, — вот уж действительно, вся Европа перебывала. А ему все равно. Более того, ребенка она ему родила, а не кому-то другому. Потому что если баба тебя любит, она ни с кем тебя сравнивать не будет — незачем это ей.

— А, может быть, она меня не любит, — горько сказал Петя, толкая тяжелую деревянную дверь.

— Вот же дурак, — пробормотал Ворон. «Зачем бы она к тебе поехала тогда, дом у нее есть, деньги тоже, дети — любой позавидует, какие. Ты-то любишь ее? — он вдруг остановился на пороге.

— Ты еще спрашиваешь, — Петя вздохнул.

— Ну и тем более дурак тогда, что ты сейчас здесь, а не с ней в постели, — Ворон похлопал брата по плечу и добавил: «Ну, ничего, я из усадьбы не уеду, пока не удостоверюсь, что у вас все в порядке».

— Сэр Стивен! — заулыбался цирюльник. «Давненько у нас не были!»

— Да с прошлого года, — Ворон подтолкнул Петю вперед. «Вот, младший брат мой, владелец «Клюге и Кроу», слышали, наверное?»

— Да как же не слышать, имя громкое, известное, — подтвердил цирюльник.

— Ну, вот и сделайте из него человека, — усмехнулся Ворон. «Побрейте, подстригите, ногти в порядок привести надо…, - Степан взял брата за руку и поморщился. «Ну ладно я, на верфи был, а ты что с мозолями такими?».

— Детей на лодке катал, — хмуро сказал Петя, садясь в кресло.

— А вы, сэр Стивен? — повернулся к нему цирюльник.

— А я тоже, — смешливо ответил Ворон. «Там у вас в прошлом году какая-то индийская эссенция была…»

— Сандалового дерева, да, — подтвердил цирюльник.

— Вот ее не забудьте, — приказал Степан. «Уж больно запах хорош».

На Биллинсгейте Петя оживился, повел носом и сказал: «Поздновато мы, уже все складываются. Хотя нет, — он пригляделся, — вон там еще открыто. Жаль, лето, устриц не заказать».

— И все равно, — сказал младший брат, разливая по стаканам эль, — я как подумаю, что она мне изменяла…

Степан рассмеялся.

— А ты, можно подумать, все эти годы в монастыре пребывал. Племянница-то моя, Лизавета, откуда появилась? Марфа ж думала, что умер ты — вот и жила. И ты тоже жил. А теперь живите вместе, рожайте детей, и не дурите голову людям.

— Изменять — это другое, — он помрачнел и выпил. «Если жена тебе изменяет, дак надо и ее убить, и того, с кем она…, - брат брезгливо поморщился.

— Убить? — Петя посмотрел на Степана.

— Иначе что же ты за мужчина? — тот хмыкнул и стал открывать мидии.

— Да, — сказал Степан безразлично, облизывая пальцы, — я ж тебе не говорил. Я шурина твоего, Матвея Вельяминова, прирезал.

— Ты Марфе сам скажи, если хочешь, но лучше не надо — все ж брат он ей, не чужая кровь.

Как я в Копенгаген ездил, за Карстеном Роде, так Матвей тоже там появился — не иначе как царь Иван его послал. Ну, я нашего брата троюродного шпагой в бок и приложил. Как уходили мы с Роде — из него кровища хлестала, ровно из борова, — Степан зевнул и добавил:

«Угрей мне передай, хороши они тут».

— А я вот не убил, — вздохнул Петя. «Как я в Кракове был, так Матвей тоже там отирался — в полюбовниках у Генриха Анжуйского».

— Ну, Матвею не впервой было свою задницу подставлять, хотя, как я слышал, с Генрихом — это он подставляет. Ну да без разницы, — заключил Ворон и улыбнулся: «А что ты его не убил, Петенька, дак не все ж такие, как я — это мне, что человека убить, что устрицу съесть — одинаково легко».

— Да ну брось на себя наговаривать, — отмахнулся брат.

Синий, как море, глаз похолодел. «А иначе, Петруша, не выжил бы я — за двадцать лет-то, и с тем, чем я занимаюсь», — тихо сказал Ворон и добавил:

— А про Марфу, — помни, что я тебе во время оно сказал — коли ты женщину любишь, так ты ее примешь хоша с десятью детьми, потому что ежели это — ее, дак и твое тоже. А если не примешь, то не мужик ты, и нечего тебе рядом с женщиной делать. Все, доедай, поехали, я по мальчишкам соскучился, — Степан вытер руки салфеткой и поднялся.

— А почему на барке? — недоуменно поднял брови Петя, когда они спустились к Темзе.

— Во-первых, потому что мне надо кое-какие бумаги просмотреть, — ответил брат, а во-вторых — нечего потеть по жаре, ты мне к вечеру нужен свежим, и отдохнувшим. Ну, не мне, конечно, — он усмехнулся, — а жене твоей.

— Ты вот что, Степа, — неохотно сказал Петя, когда барка уже зашла в городские предместья.