Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— А ты расскажешь нам про Европу? — спросил Майкл, и приложил палец к губам: «Тихо, а то щенки спят!»

— Обязательно, — шепнул Теодор. «Я там, в большом замке жил, как в сказке. А мою сестру похитили, — злой человек, — а рыцарь ее спас».

— Здорово, что вы приехали, — сказал восторженно Ник. «Теперь не скучно будет».

За обедом Марфа предложила: «Кто первый переоденется для катания на лодке, тот садится у руля!». Дети вылетели из столовой, будто вихрь.

Маша, улыбнувшись, поднялась: «Я пойду тогда с Лизой посижу, поиграю с ней».

— Спасибо, — Марфа поцеловала невестку. Когда та вышла, женщина ехидно заметила: «Твой брат, если помнишь, тоже женился на девушке из гарема».

— Да, однако, она была девицей, — злобно ответил Воронцов.

— Ну, Петенька, — Марфа лениво, ровно кошка, потянулась, «что я не девица — дак то твоя заслуга, как сам знаешь».

Пламя костра, казалось, было холоднее, чем ее тело. Ничего, ничего из того, что он слышал краем уха, или читал, не было похоже на то, что происходило сейчас — ее глаза смотрели снизу, широко раскрытые, ни на мгновение не отрывающиеся от его взгляда.

— Больно? — вдруг спохватился он и, поняв, что уже поздно спрашивать, рассмеялся. Она обняла его — всего и шепнула: «Хорошо, любимый мой, так хорошо, что и не сказать, — как».

От нее пахло дымом, и губы ее были мягкими и покорными — до поры до времени, пока она не зарычала, — низко, призывно, и не вцепилась зубами ему в руку.

— Вот так, да — сказал он медленно. «Потому что ты моя львица, помни».

А потом она пристроила коротко стриженую голову у него на груди, и, зевнув, сказала: «Не все мне матушка, благослови Господь душу ее, рассказала-то, как я посмотрю, самое сладкое выпустила".

Он провел рукой по ее стройной, узкой спине, и, посмотрев на звезды, шепнул: «Спасибо тебе».

Петя, молча, вышел из комнаты, хлопнув дверью, и Марфа только вздохнула.

После ужина Марфа взяла на руки Лизу и понесла ее наверх. Она встала у окна, чуть покачивая засыпающее дитя, глядя на нежный, розовеющий закат. Над перелесками вставала полная, яркая луна, и где-то у реки, кричали птицы. Женщина вдруг, сама не зная почему, прижалась щекой к мягким каштановым волосам девочки и запела:

Котик-котик, коток,Котик, серенький хвосток!Приди, котик, ночевать,Нашу Лизоньку качать.

Петя, поднявшийся вслед за ними, сжал руки, — так, что аж хрустнули пальцы, — и заставил себя не открывать дверь детской.

— Пойдем, — сказал Петя, когда Марфа, уложив детей, спустилась в зал. «Я тебе покажу кое-что».

Он открыл дверь кабинета, и, пропустив Марфу вперед, сказал: «Вот». В лунном сиянии серый клинок отливал серебром. На стене не было другого оружия — только он, — изогнутый, смертельный, с рукояткой, изукрашенной золотой насечкой. Марфа увидела, как сверкают сапфиры и вспомнила синие глаза батюшки.

— Ты помни, Марфа, — сказал он ей, обнимая на прощание, — нету ничего на свете дороже семьи. Ты теперь за Петром сквозь огонь и воду пройди, раз он муж твой венчанный, и, даже если расстаться вам придется, — честь свою береги, честь Вельяминовых.

Марфа привстала на цыпочки и взяла меч. Он сразу лег в ладонь так, как надо — небольшой и тяжелый. Она вдруг прижалась щекой к холодному металлу и тихо сказала: «Спасибо тебе, Петя».

— Этот меч мне очень помог, — муж налил себе вина и залпом выпил. «Я же потом искал тебя, Марфа. Даже за Большой Камень ходил. Там мне и сказали, что ты умерла, — в стойбище, старуха какая-то».

— Его мать, — Марфа так и стояла с клинком в руке. «Она меня никогда не любила».

Он выпил еще, и посмотрел в окно, на сверкающую под луной реку. «Она сказала, что у тебя было наше дитя. Это так?»

— Нет, — вздохнула Марфа. «Не было, Петя. Я потом с Федосьей в Чердынь вернулась, а Вассиан уже умер. Ну, я взяла ее и на Москву уехала».

— В Чердынь? — он вдруг, похолодев, вспомнил: «Там такая баба, что не зевать надо — а то уведут. Красавица, каких поискать, и хозяйка отменная. С дитем, правда, — муж ее преставился тем годом, однако же молода еще — двадцати нет».

— Я ведь, Марфа, — тихо сказал муж, ставя на стол кубок, — не один в Сибирь ходил, а с дружиной строгановской. Я у Ермака сотником был. Знаком тебе атаман-то?

— Знаком, — она стояла, выпрямив спину, и клинок казался продолжением ее руки. Глаза мерцали, словно у рыси.

Петя, было, открыл рот, но жена спокойно предупредила: «Ты, Петя, подумай, прежде чем говорить-то. Хорошо подумай. Потому как если ты сейчас что невместное скажешь — то оно же не забудется более.

Я тоже, — она вдруг вздохнула, — вон, твою дочь на руках держу, и мать ее покойница, благослови Господь душу ее, — как сестра мне была, — так что не тебе, Петя, попрекать меня чем-то».

— Я Изабеллу любил, а ты…, - он не закончил.

— А я под мужчин ложилась, чтобы выжить, ты это мне хочешь сказать? — жена чуть раздула ноздри. «Да ты откуда знаешь, что у меня на сердце было, — я ж вдовой в шестнадцать лет осталась, Петя, — думала я так. Или ты считаешь, что тебе одному любить позволено? — она положила клинок на стол и помолчала.

— Не хочешь жить со мной, — так и скажи, — обернулась она, уже в дверях. «Скажи — и не увидишь меня более».

— Я не знаю, — ответил он, касаясь пальцами лезвия. Петя вдруг подумал, что никакая телесная боль не сравнится с той, которая сейчас рвала его сердце. «Я не знаю, Марфа».

Она стремительно повернулась, и, шурша юбками, подошла к нему. Она была лишь немного ниже.

— Как я на Москву вернулась, Петя, — издевательски сказала жена, — так Матвей пришел ко мне ночью, приставил кинжал к горлу Федосьи, и сказал: «Если ты мне не дашь, я твою дочь силой возьму. А ведь ей еще двух лет тогда не было, Петенька!

— И ты, — его губы едва шевелились.

— Он не мужчина был тогда, — жестко усмехнулась Марфа. «Или тебе рассказать, как собаки горло моей невестки рвали? Или как Матвей детей своих — уродов, — на моих глазах задушил? Или как мне царь Иван кубок поднес — там вода Волхова с кровью новгородцев была смешана? Или как в спальню к детям моим ядовитых змей подбрасывали? Или как Орсини…, - она вдруг осеклась.

— Что Орсини? — Петя увидел, как она опустила голову.

— Ничего, — глухо сказала Марфа. «Раз вы, двое мужчин, — она помолчала, — не смогли его убить, так я это сделаю. За себя и за Изабеллу. Спокойной ночи, Петя», — она вышла, не закрыв за собой дверь.

Он все еще держал в руках меч, когда с порога раздался детский голос: «Петр Михайлович!»

— А ты что не спишь, поздно уже, — устало сказал Воронцов, не открывая глаз.

— Я за водой ходил, Лиза пить попросила, а Тео боится темноты, — ну, я на кухню и спускался, — вздохнул Федор, входя в комнату.

Его глаза — голубые, с золотистыми искорками, — вдруг расширились: «Это ваш меч?».

— Нет, — Петя вдруг улыбнулся, — это деда твоего покойного, Федора Васильевича, — наш, семейный.

— Мне мама про него рассказывала, — ребенок протянул руку. «Можно потрогать?»

— Осторожней только, — предупредил Петя. «Давай, я помогу тебе».

Он положил свою руку на детскую кисть и сказал: «Не тяжело?»

— Немножко, — озабоченно ответил Федор. «Шпага легче. А вы умеете? — он кивнул на меч.

— Умею, — Воронцов вдруг рассмеялся. «Твой дедушка меня учил».

— А вы можете мне про него рассказать? — мальчик вдруг покраснел, и добавил, смотря вниз:

«Вы же нам теперь вроде отца, да? Или вы не хотите, отцом быть?».

Петя вдруг шагнул к нему, и, опустившись на колени, обнял: «Хочу, Федя, очень хочу. Только я боюсь — вдруг я что-то не так сделаю».

— Я тебе тогда сразу скажу, — пообещал мальчик и, глубоко вздохнув, прижавшись к мужчине, спросил: «А можно мы тебя отцом будем называть? Тео тоже спрашивает, она стесняется просто».

— Мне будет очень, очень хорошо от этого, — твердо ответил Петя. «Спасибо вам».

Он сел в кресло и устроил мальчика у себя на коленях. «Да не маленький я», — пробурчал Федор, но тут же притих, «Так расскажешь мне про деда моего, батюшка?», — попросил ребенок.

— Конечно, — ответил Воронцов, глядя в окно, где с реки уже поднимался туман. «Слушай, сынок».

— А ты в Степана сразу влюбилась? — лукаво спросила Марфа, перекусывая нитку.

— Только и могу, что пуговицы пришивать, — усмехнулась женщина, аккуратно складывая платье дочери. «Сколь меня матушка покойная рукоделию не учила, я все равно норовила — али на конюшню сбежать, али за книгу сесть. И Тео у меня шить не любит. А ты очень красиво вышиваешь, — она посмотрела на невестку и заметила, что та вся зарделась.

— Спасибо, — пробормотала Маша.

— Да уж вижу, что сразу, — Марфа поднялась и стала раскладывать одежду по стопкам. «И вот все равно — вроде и в сундуках лежит, вроде и везут аккуратно, а мнется».