Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Когда отец рассказал мне об идее совместной высадки на Луне, я поддержал его: как можно о таком даже подумать? Челомей придерживался иной точки зрения. По его словам, сотрудничество принесло бы большую пользу нам, чем им.

Кеннеди привез в Вену предложение исключить войну как метод разрешения возникающих в мире конфликтов. Отец приветствовал выдвинутую оппонентом идею, тем более что американский президент в качестве аргумента привел расчеты ядерного потенциала двух наших держав. Из них следовало, что США обладают запасом ядерного оружия, способным не единожды уничтожить нашу страну. У СССР, по его словам, хватало средств лишь на частичное уничтожение Соединенных Штатов. Откуда американцы почерпнули свои данные, остается на совести ЦРУ, наши носители, способные доставить ядерные заряды на американский континент, в то время все еще можно было пересчитать с помощью пальцев на руке. В одном они были правы: и такого количества потенциальных термоядерных взрывов достаточно, чтобы посчитать потери неприемлемыми для любой страны.

Сейчас цифры опубликованы. В 1961 году американцы располагали двадцатью четырьмя тысячами ста семидесятью тремя ядерными боеприпасами всех видов против наших двух тысяч четырехсот семидесяти одного. Судите сами, много это или достаточно…

Отец с восторгом воспринял рассуждения президента: впервые США признавали паритетность ядерной мощи двух держав. Что же касалось многократного превосходства США, то он свел все к мрачной шутке: «Мы-де, в отличие от американцев, люди не кровожадные, это они намереваются бить по мертвым, а нам и одного раза достаточно». Этот тезис он потом повторял неоднократно.

Принятие предложения Кеннеди могло сдвинуть прочно увязшие в трясине согласований и возражений переговоры по разоружению, но отец углядел в нем крамолу. И очень серьезную. Американский президент считал необходимым зафиксировать сложившееся на тот год состояние в мире, другими словами, признать господство Западного альянса, НАТО, во всем мире, за исключением «резервации», уступаемой Советскому Союзу. Отец не считал возможным принять на себя обязательства не помогать угнетенным народам в борьбе за независимость. Бурное начало 1960-х годов — кровь в Алжире, бои в Конго, начинающаяся война против колонизаторов в Анголе, столкновения в Лаосе и, наконец, недавняя высадка десанта на Кубе — этот перечень можно было бы продолжить. Пролетарская солидарность не допускала равнодушия, наше место было с восставшими. Мир социализма противостоял миру капитала, свобода противостояла рабству.

Отец категорически отверг, как он считал, провокационное предложение, прочитал Джону Кеннеди целую лекцию об освободительных войнах и их положительной роли в развитии человеческой цивилизации.

Попытка найти взаимоприемлемое решение провалилась.

Еще более драматично происходили переговоры по Германии.

Отец считал себя обязанным найти решение проблемы признания двух Германий, оформления государственного статуса ГДР. В Вене он предпринял последнюю попытку реализовать идею подписания мирного договора с ФРГ и ГДР, с выделением Западного Берлина в самостоятельный вольный город.

Этот вопрос оказался самым болезненным, тут Кеннеди был менее всего готов идти на соглашение с отцом. Общественное мнение США требовало стойкости вплоть до применения силы.

В надежде на то, что оппонент дрогнет, отец решил довести нажим до предела. Правда, ни тогда, ни в последующие месяцы он и не помышлял о возможности применить силу. По его словам, не требовалось ни особых усилий, ни большого ума для оккупации Западного Берлина. Силы союзников там были ограничены. Но потом… Последствия легко предсказывались — война. Она же ни при каких условиях не входила в планы отца.

Вот что он вспоминает о заключительном дне переговоров: «Мы расстались в состоянии нагнетания напряженности, я предупредил президента, что если мы не встретим понимания со стороны правительства Соединенных Штатов в вопросе заключения мирного договора, то будем в одностороннем порядке решать этот вопрос, подпишем договор с Германской Демократической Республикой, и тогда изменятся правовые нормы доступа западных держав в Западный Берлин. Я нагнетал обстановку с тем, чтобы поставить американцев в безвыходное положение и вынудить их признать разумность наших предложений. Иначе произойдет конфликт. Но президент был не готов под нажимом пойти на соглашение. Мои призывы осознать реалистичность наших доводов повисли в воздухе. Мы остались на старых позициях», то есть Соединенные Штаты продолжали отказывать Советскому Союзу в признании его равенства себе на мировой арене, а его союзнику ГДР — в обретении государственного статуса, аналогичного западно-германскому.

Формально же все по-прежнему упиралось в дилемму, кому предъявлять документы: советским или восточно-германским пограничникам.

Пьер Сэлинджер вспоминает, насколько драматично происходил последний разговор двух лидеров. В ответ на заявление президента, что они будут отстаивать коммуникации с помощью вооруженной силы, отец бросил:

— Это ваши проблемы. Президент ответил:

— Это вы, а не я, форсируете изменения в регионе. Хрущев пожал плечами. Его решение было окончательным.

— Эта зима, кажется, будет холодной, — были последние слова Джона Кеннеди. Отец понимал, что иного шанса ему не представится, и наращивал давление.

Уже после отъезда Кеннеди, который торопился на заранее запланированную встречу с Гарольдом Макмилланом в Лондоне, он встретился с Государственным секретарем Австрийского правительства Бруно Крайским. Они были хорошо знакомы со времен заключения государственного договора. Между ними еще тогда установились доверительные отношения.

Крайский играл заметную роль в западной социал-демократии, поддерживал тесные отношения с Вилли Брандтом. Отец рассчитывал через него подействовать на западных немцев.

В своих мемуарах он продиктовал: «Я, признаться, Крайскому повторил то, что говорил Кеннеди. Я надеялся, что если так же остро изложу нашу позицию, то это станет известным не только президенту США, но и Брандту. А от Брандта кое-что зависело, он был тогда бургомистром Западного Берлина. Я думал, что они, возможно, посчитаются с неотступностью наших намерений, не решатся доводить температуру до кипения и, в конце концов, согласятся на разумные условия, с тем чтобы найти решение и прийти к соглашению».

И далее:

«Мы и после встречи предпринимали шаги. Не столько на практике, сколько рекламировали, что намереваемся осуществить наши предложения и подписать мирный договор. Действовали мы довольно энергично, оказывали нажим через печать, во время бесед и встреч. Одним словом, пустили в ход все доступные нам средства, чтобы создать впечатление у наших противников, что если они не поступят разумно и не согласятся с нами, то мы сделаем так, как говорили президенту США».