Миссис По - Линн Каллен

Я рассмеялась, как рассмеялась бы в подобной ситуации шлюха. Все еще улыбаясь, я сказала:

– Думаю, вы удивитесь, узнав, на что я способна.

Попугай издал пронзительный крик. Мистер Моррис скормил птице извлеченный из кармана крекер и вытер руки о панталоны. Его взгляд пробежал по привычному маршруту – от моих глаз к бюсту и обратно. Я заставила себя сохранить жизнерадостный вид, хотя так и хотелось шлепнуть его по лбу, чтоб отлетел одинокий локон.

Он нахмурился.

– Конечно, красивые женщины вроде вас не должны забивать свои хорошенькие головки подобными вещами, но вдруг у вас есть нечто вроде «Ворона»? Что-то столь же свежее и волнующее, но с женской точки зрения?

– Вы имеете в виду, что-то мрачное?

– Да, – сказал он, воодушевляясь своей идеей, – да. Именно так – мрачное. Очень мрачное. Думаю, на это будет спрос. Мрачные, пугающие истории для дам.

– Значит, вам нужна некая миссис По?

– Ха! Вот именно. Это ваш счастливый билет.

– А мне будут платить столько же, сколько мистеру По? – нахально спросила я. Отчаянные времена требуют решительных действий.

Он подчеркнул неуместность моего вопроса длинной паузой.

– С тех пор как мистер По вошел в штат, я ничего ему не платил. Думаю, такие условия вам не понравятся.

Даже завидуя успехам мистера По, я не могла не посочувствовать ему. Хотя, возможно, он достаточно состоятельный человек, как Лонгфелло[8] или Брайант,[9] и не нуждается ни в деньгах, ни в моем сострадании. И уж в любом случае, он не состоит в браке с распутным художником-портретистом.

Мистер Моррис проводил меня до двери.

– «Миррор» – популярный журнал, миссис Осгуд. Всякая заумная литература нас не интересует. Принесите мне что-нибудь свежее, увлекательное. И мрачное, такое, что заставило бы дам бояться задуть ночью свечу. Сделайте это, и я посмотрю, что смогу сделать для вас. Только не отворачивайтесь от нас, достигнув вершины, как это сделал мистер По.

– Не отвернусь, – обещаю я.

– По – злейший враг самому себе. Не успев подружиться с людьми, он превращает их в своих недоброжелателей.

– Интересно, отчего у него такой трудный характер?

Мистер Моррис пожал плечами:

– А отчего волки кусаются? Такими уж они уродились. – Он держал дверь открытой, впуская в помещение прохладный воздух. – Передавайте привет мистеру Осгуду.

– Спасибо, – сказала я, – передам. – Если он уже устал от своей нынешней пассии и вернулся домой.

Вскоре я оказалась на Нассау-стрит. Стоял теплый для февраля день, и поэтому на тротуаре было по щиколотку жидкой грязи. Туда-сюда сновали джентльмены, облаченные в застегнутые на все пуговицы пальто и в цилиндры. Они бросали в мою сторону любопытные взгляды, не понимая, то ли я леди, которую следует приветствовать, приподняв шляпу, то ли шлюха, которая забрела в их святая святых. Немногие женщины, независимо от их общественного положения, отваживаются пересечь границы делового центра Нью-Йорка, этого машинного отделения величайшей в мире фабрики по производству денег.

Сгибаясь под пронзительным ветром, неизменным атрибутом зимы в этом островном городе, я свернула за угол на Энн-стрит. Мимо прогрохотало ландо, разбрызгивая колесами талый снег. Через дорогу в отбросах рылась свинья, одна из тысяч свиней, которые бродили по улицам и в богатых, и в бедных районах. Влажный воздух был пропитан запахом дыма, поднимающегося из множества печных труб на крышах, вонью конского навоза, гниющего мусора и мочи. Говорят, моряки могут унюхать Нью-Йорк еще за шесть миль до берега. Не сомневаюсь, что так оно и есть.

Миновав два коротких квартала и дойдя по Энн-стрит до Американского музея Барнума[10] с его афишами, рекламирующими фальшивки вроде няньки, ходившей в детстве за президентом Вашингтоном, и фиджийской русалки,[11] я добралась до расчищенного от снега Бродвея. Поток транспорта струился передо мной по оживленной магистрали, словно кто-то вскрыл кровеносный сосуд города, и тот истекал теперь всевозможными экипажами, бегущими по ухабистой мостовой. Тут было невозможно шумно. Стучали массивные копыта мохнатых тяжеловозов, тянувших по улице громыхающие повозки с бочками, скрипели влекомые лошадьми кареты, дребезжали наемные экипажи и омнибусы, из окон которых глядели многочисленные лица. Щелкали кнуты, кричали кучера, заливались лаем собаки. В довершение всего на балконе музея Барнума играл духовой оркестр. Не всякий рассудок способен такое вынести!

Подобрав юбки, я поспешила через дорогу, маневрируя в потоке транспорта, и, запыхавшись, очутилась возле отеля «Астор-хауз». Казалось, все шесть этажей этого облицованного цельным гранитом элегантного здания неодобрительно смотрят на меня, словно бы зная, что в дорогом ридикюле, висящем у меня на локте, всего пара центов.

Всего лишь месяц тому назад я была в числе его избалованных постояльцев, пользующихся привилегией принимать горячие ванны, наполненные водопроводной водой. А еще я могла наслаждаться чтением при свете газовых ламп и вкушать table d’hоte[12] в обществе богатых красавцев. Когда мы переехали в Нью-Йорк из Лондона, Сэмюэл настоял, чтоб мы поселились в «Астор-хаузе» – чтобы произвести хорошее впечатление.

Если бы я знала, сколь плачевны наши финансы, я ни за что бы не согласилась на это. Но Сэмюэл думал, что я, дочь богатого бостонского негоцианта, жду от него тех же благ, к которым привыкла в отчем доме. Он так и не сумел забыть о нашем неравенстве, сколько бы я ни уверяла его, что его происхождение не имеет для меня никакого значения. Оно перестало что-либо значить в тот же миг, когда Сэмюэл Осгуд впервые меня поцеловал. Я могла бы жить даже в хижине из дерна, лишь бы проводить ночи в его объятиях. Но Сэмюэл не смог в это поверить. Самые гордые на свете существа – это мужчины, родившиеся в бедности.

Сгорбившись на ледяном ветру, в натирающих ноги тонких остроносых сапожках и тесном корсете, я двинулась по именуемому Бродвеем вызову всему разумному. От шумного водоворота людей и животных рябило в глазах, пестроты добавляли разноцветные рекламные плакаты на зданиях. Свежайшие устрицы в мире! Аппетитное мороженое! Дамские веера наилучшего качества! Смрад гниющих морских гадов смешивался со сладким амбре духов, ядреным запахом немытых тел и ароматом свежей выпечки.

Вскоре колышущиеся навесы над табачными, галантерейными и мануфактурными магазинами сменились особняками, окаймленными декоративными чугунными оградами, как подбородок иной раз окаймляют усы. Хотя самый богатый из всех нуворишей, мистер Астор, и отказался покинуть громадное каменное здание на углу Бродвея и Принс-стрит, среди новоявленных богатеев все же распространилась мода выставлять напоказ состоятельность, отстраивая замки в северных окрестностях Хьюстон-стрит. Именно в этом кичливом районе я и оказалась, свернув по Бликер-стрит к западу. В сапожках, предназначенных для чинных прогулок по благоустроенной площади, а не для полуторамильных походов, я, мучаясь от боли, просеменила мимо величественных кирпичных домов на Лерой-плейс, куда частенько бывала звана на чай. Возле нарочито огромного дома писателя Джеймса Фенимора Купера[13] (его жена нередко демонстративно жаловалась: «Он слишком роскошен на наш незатейливый французский вкус») я повернула направо, на Лоуренс-стрит.

Теперь, когда цель похода была уже близка, я ускорила шаги настолько, насколько позволяли натертые ноги и проклятый корсет, и элегантно проковыляла мимо обветшалых конюшен, кузниц и маленьких деревянных домишек, где жили те, кто обслуживал окрестные дворцы. Наконец я оказалась в квартале от Вашингтон-сквер и подошла к Амити-плейс, еще одному островку, застроенному четырехэтажными жилыми домами в классическом стиле, которые были обнесены черной чугунной оградой. В заиндевелом окне на третьем этаже виднелся овал чистого стекла, и в него выглядывали два детских личика.

На сердце у меня потеплело. Я открыла кованую чугунную калитку, преодолела шесть каменных ступеней крыльца и толкнула дверь в квартиру.

Винни, пяти с половиной лет от роду, помчалась вниз по узкой лестнице, стоило мне появиться в передней.

– Мамочка, он купил твои стихи?

– Держись за перила! – воскликнула я.

Вторая моя дочь, Эллен, годом старше сестры и куда более осмотрительная, гораздо осторожнее спускалась следом.

Винни бросилась ко мне. Из комнаты наверху раздался ужасающий грохот, а вслед за ним – нечленораздельный раздраженный вопль моей подруги Элизы.

Эллен благополучно добралась до подножия лестницы и протянула руки, чтоб взять у меня плащ и шляпу.