Мать Мария - Наталья Белевцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шла война. На заседаниях религиозно-философского общества самым острым из обсуждаемых вопросов стал вопрос об отношении интеллигенции к войне и национализму.
Давняя традиция русской интеллигенции состояла в защите – защите угнетаемого народа от абсолютизма монархии, от безбожности западной культуры, от узости духовенства и т. д. Она считала себя нравственно ответственной за духовное развитие своего народа. Считала себя его воспитателем. Ей хотелось вести народ к Правде и Истине.
И сейчас надо было ему объявить о том, каково должно быть отношение к войне. Имеет ли право православный человек участвовать в этой войне, как русский? В чем состоит миссия России? Что она может противопоставить германскому высокомерному нашествию? Какие ценности предложит вместо идолов культуры и научно-технического прогресса? Каковы роль и место Церкви?
Вот некоторые выдержки из докладов и прений:
– Нет сомнений, что самоутверждение нации с точки зрения христианской религиозности является грехом… Христианская религиозность не может отрицать нации, но она подчиняет национальное начало – началу вселенскому.
А. А. Мейер– Борьба с национализмом – главная задача русской интеллигенции.
Д. С. Мережковский– Война не наказание нам, а указание. Должно желать, чтобы ее огонь был и огнем очищающим.
3. Н. Гиппиус– Победив Германию, мы сокрушаем самый корень милитаризма, который угрожает современной Европе. Значит, это действительно война войне.
Н. И. Туган-Барановский– Тот социальный строй, в котором мы благополучно проживали, по существу своему, по качеству, не лучше войны.
Д. В. Философов– …История показывает нам, что иногда подлинный дух борьбы витает в национализме, что в войне может быть тоже дух освобождения.
Кровавый национализм, бескровный универсализм – это Сцилла и Харибда наши.
Д. С. Мережковский– Разве вы не видите, какою плотною стеною встал народ? Он не думает – он делает. Он точно выкован – так целен. В народе нет еще нашей закваски разбавлять правду вымыслом. У народа война – подвиги, народ верит, что, идя с Крестом и с благословением, он превращается в «Христолюбивое воинство» и что Русская земля самая дорогая ему земля и самая праведная.
Павел Вольнин– Наши дни показали, что культура, искусство не убивают в человеке зверя, что на высоте культуры человек может в нравственном отношении оказаться хуже австралийца, что культура – благо условное, что идол культуры и науки давно смердит, что пора заменить этого идола истинным Богом любви. Как, прогресс, культура – это мнимые блага? Чем же заменить эти понятия, уж не понятием ли религии?
Да, именно религии.
С. М. Соловьев– Мне кажется, что потому нельзя звать в Церковь без всякой оговорки, что Церковь, учащая духовенство, не выражает того, чем живет народ.
В. В. Успенский– Всякая культура есть тело какой-нибудь религии, и, таким образом, в своем целом она является носительницей идеального содержания…
Германская культура в связи с ее религиозным источником должна быть определена как протестантская.
…Германская культура внутренно оказалась несостоятельной. Ее претензии насильно стать во главе истории обнаружили безумие эгоистического самоутверждения.
Г. А. Василевский– Вся эта разноплеменная русская армия не знает, что воюет с протестантизмом.
Д. В. Кузьмин-Караваев– Если народ имеет какой-нибудь определенный идеал, или, иначе, историческую задачу, которую он должен выполнить, то и без помощи интеллигенции он в конце концов ее выполнит и спасать себя никого просить не будет.
В. И. ТестинВряд ли в те годы у Лизы сформировалось уже четкое отношение к симфонии вопросов, оглушительно зазвучавшей с началом войны. Одно она, кажется, понимала: расстояние между словом и делом, во всяком случае для нее, должно быть сокращено. Философов, Мережковский, Гиппиус обдумывали, что делать народам, странам. Лиза решала, что должна делать она. Определенно, внутренне, звучала только тема готовности, тема скорого призыва. Поэтому Лиза надевает вериги:
«Покупаю толстую, свинцовую трубку, довольно тяжелую. Расплющиваю ее молотком. Ношу под платьем, как пояс. Все это, чтобы стяжать Христа, вынудить его открыться, помочь, нет, просто дать знать, что Он есть. И в Четьи-Минеях, в свинцовой трубке, в упорных, жарких и бесплодных молитвах на холодном полу – мое военное дело. Это для чего-то нужно, для войны, для России, для народа моего любимого… Для народа нужен только Христос – я это знаю».
Когда 14 марта 1916 г. А. Блок возвратился домой с прогулки, он застал на ступеньках лестницы ожидающую его Кузьмину-Караваеву. До пяти часов утра продолжался их «разговор все о том же»: о пути, о власти (и об «очереди» и «сроке»).
«Душа приняла войну. Это был не вопрос о победе над немцами, немцы были почти ни при чем. Речь шла о народе, который вдруг стал единой живой личностью, с этой войны, в каком-то смысле, начиная свою историю. Мы слишком долго готовились к отплытию, слишком истомились ожиданием, чтобы не радоваться наступившим срокам», – вспоминала в 1936 г. мать Мария в очерке «Мои встречи с Блоком».
Ill
Звезды, вихри, ветер впереди…
Цикл «Вестники»Пламя росло. Пламя войны. Пламя революции. И вот тогда в стихах Елизаветы Юрьевны наряду с темой пути, исхода настойчиво зазвучала тема огненности, тема сгорания ее души в Вечность.
В Библии всякая весть Бога людям сопровождается вихрем, сокрушением устойчивости, пламенем.
Художественная образность стихов цикла «Вестники» совершенно ветхозаветная. Это «пламя», «вихрь», «крылатость», «огонь», «костер».
Софья Борисовна Пиленко, мать Елизаветы Юрьевны, вспоминала впоследствии о природе, которая окружала ее дочь в Анапе, где Лиза жила в детстве и в долгие месяцы войны:
«Когда на горизонте, особенно в августе, в море заходило солнце, а над ним были облака с огненными или как уголь черными краями, это было не только прекрасно, но и величественно. Лиза, когда подросла, говорила, что эти облака ее вестники. Для нее шум моря, буря, зимние туманы, при ярком солнце и синем небе, низко плывущие разорванными фантастическими фигурами над морем, все это были вестники, и она их любила».
Цикл «Вестники» начинается с называния знака, символизирующего главную мысль автора. Это стрела… Стрела, дающая направление исхода. Путь идет через терния «человеческого рода» для того, чтобы открылось душе «Божье око». Чуткость же этой души к голосу Бога, к тому невидимому, что скрыто за видимым порядком вещей, поразительна:
Близорукие мои глазаНа одно лишь как-то четко зрячи:Будто бы не может быть иначе,И за тишиной растет гроза.
Будто бы домов людской уютТолько призрак, только сон средь яви.Ветер вдруг свое крыло расправит,В бездне звонко вихри запоют.
И людские слабые тела,Жаждавшие пития и пищи,Рухнут, как убогое жилище,Обнаживши мысли и дела.
Звезды, вихри, ветер впереди…Сердце не сжимается, не трусит…Господи Иисусе,Ей, гряди…
Это жажда Бога, призыв Его в учителя и руководители, призыв крылатых вестников-воинов к борьбе на «пылающем рубеже» человечества – брани Революции.
Да,
… их путь не тих,Небесный друг – огонь и воин.Призывен он и неспокоен,Как в небо вознесенный вихрь.
Народ, ее «любимый» народ восстал. В стихах рождается образ «крылатого странника», который «протягивает» для битвы «меч и латы», «велит опять начать мятеж».
Призывно трубит меченосец.Сам Михаил Архистратиг.
Но, Боже, какие силы нужны, чтобы вынести этот Крест мятежа, чтобы преобразить хаос и заслужить «милость».
Чутко понимает Елизавета Юрьевна, что эти, казалось бы столь «земные дела», как война, революция – борьба за право, являются вехами влечения человечества к «нездешнему свету». И сейчас, когда так перемешались грех и святость, милость и право, народы должны принести покаяние:
«Покайтесь» – гремит средь пустыни безводнойИ взор не спускает Предтеча с Востока.«Покайтесь». Мы грешны душою голоднойИ с трепетом ждем предрешенного срока.И стонет земля в покаянии, стонет.И сохнет от стона и стебель и камень.И все, что перстами взывающий тронет,То – пламень.
Без покаяния нет Креста, преображающего все. Грех, покаяние, крест – таков путь человеческий.
Через 20 лет, когда в мае 1940 г. немцы вторгнутся в Бельгию и Голландию, мать Мария в кружке Фундаминского будет говорить о проклятии времени, о безумии истории. «Но время и историю можно победить прорывом в вечность, религиозным подвигом. Время – линия горизонтальная, религиозный взлет – вертикальная. Их пересечение образует крест. Крест – освобождение, «легкое бремя»» (Из дневника К. Мочульского).
